Записки старого книжника

Московских писателей я мало знаю; кроме библиотеки Демьяна Бедного, видел собрание книг В. Г. Лидина. Его сравнительно небольшая библиотека меня поразила. В собрании Владими­ра Германовича Лидина имеется, между прочим, ряд книг из библиотеки Г. Р. Державина. Что касается других книг— главным образом изданий XIX века,— то все они в изумитель­ном состоянии. Особенно запомнилось мне «Живописное путешествие от Москвы до китайс­кой границы» А. Мартынова. Этот экземпляр в желтом марокене фолио, с текстом на русском и французском языках и тройной сюитой акваре­лей, сделанных Мартыновым, принадлежал ра­нее, по всей вероятности, самому художнику. Кроме того, у Лидина довольно большое собра­ние автографов писателей-классиков.В декабре 1941 года исполнилось 50 лет моей работы с книгой. Художник Верейский сделал мне к этой дате подарок— мой литографирован­ный портрет.А в январе 1942 года, во время блокады Ле­нинграда, сгорел дом, в котором я жил. Пожар был настолько ужасен (и не только для меня), что был даже описан в рассказе Всеволода Воеводина «Книжная лавка», напечатанном в No 4 журнала «Звезда» за 1945 год.Я жил на пятом этаже. При всем старании пожарные ничего не могли сделать с огнем. На­пор воды был недостаточен, вода из шлангов не поднималась выше второго этажа. Я пробовал выкидывать книги, но пачки разбивались, книги рассыпались, примерзали к снегу и льду (было свыше 35 градусов мороза). Мы сидели на оста­тках своих пожитков, не зная, куда деваться.После пожара я заболел и пролежал месяца два в больнице. Принявшись после этого за при­ведение в порядок своей библиотеки, я выяснил, что половина книг погибла, очень много книг совершенно испорчено.Остатки отдела библиографии я продал Пуб­личной библиотеке, а остальное, уцелевшее,— Книжной лавке писателей.

Во время блокады я вынужден был расстаться с самыми ценными для меня вещами— книгами, которые я мечтал сохранить до конца жизни. Пришлось расстаться со всеми раритетами, в том числе с небольшим, но приятным собрани­ем автографов. Одно утешение, что все мое со­брание поступило в Публичную библиотеку им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.Между прочим, у меня были некоторые ку­рьезные автографы: например, договор, подпи­санный Л. Н. Толстым, Чертковым, Софьей Ан­дреевной Толстой и другими, не пить крепких напитков и не угощать ими никого.Была очень красивая инкунабула — библия 1472 года, напечатанная Кобергером в Нюрнбер­ге, и целый ряд первых изданий, многие из них с автографами. После пожара сохранились кар­тины Сверчкова, Кившенко и небольшое собра­ние гравюр.Работая еще в Укркниготорге и часто заходя во все книжные магазины, я купил однажды в «Академкниге» рукописную книгу форматом писчей бумаги, очень толстую. Это оказался том документов Комиссии о строениях за 1729— 1730 годы, в котором оказались очень любопыт­ные материалы по истории Петербурга. Здесь было много документов за подписями архитек­тора Земцова и заведующего городскими садами Шредера; очень много материалов о ремонте и устройстве 1, 2 и 3-го петербургских садов. 3-й сад являлся одновременно и зоологическим, по­тому что были документы, касающиеся ремон­та клеток и птичников. В 1729 году от князя Меншикова поступали требования на людей для работы в его садах, а в 1730 году, когда Мен- шиков был выслан, последовали приказы по­слать в Москву тысячи разных деревьев из бывших меншиковских садов.

Мне, разумеется, хотелось пристроить эту книгу в надлежащее место. Я предложил ее Бота­ническому саду— там отказались, Музею горо­да, Публичной библиотеке им. М. Е. Салтыко­ва-Щедрина, Эрмитажу— все по разным причи­нам отказались; наконец ее купила Академия ар­хитектуры в Москве. А рукописи этой все же надлежало быть в Ленинграде. Кстати, туда же пришлось продать подлинные проекты архитек­тора Старова и его современников.У меня имелась любопытная переписка Л. Н. Толстого с редактором «Правительствен­ного вестника» К. Случевским. Когда Толстой написал статью о голоде, цензура ее не пропусти­ла. Толстой послал статью в Лондон, и Чертков напечатал ее на английском языке. В наших газе­тах появились выдержки из английских газет. Эти выдержки не понравились правящим кругам, и Софья Андреевна Толстая написала Случевс- кому, прося напечатать ее заявление. Случевский запросил об этом начальника Главного управле­ния по делам печати Феоктистова, который от­ветил Случевскому, что печатать заявление неследует.Тогда сам Лев Николаевич отправил два пись­м а — одно почтой, другое с оказией,— где пишет:

«...в газетах появились перепечатки из анг­лийских газет моей статьи о голоде, но от перевода на английский и с английского на русский получились неточности и приписыва­емые мне мысли не только чужды мне, но и противны всем моим убеждениям.Примите, милостивый государь, уверения в моем почтении.

12 февраля 1892 г.

Лев Толстой».

Случевский снова обратился к Феоктисто­ву. Тот ему ответил:

«Дорогой Константин Константинович. Разве вы не видите, что эта пара супругов втирает вам очки. Если бы они хотели напеча­тать опровержение, они могли бы напечатать в любой газете, а они хотят напечатать в «Правительственном вестнике», как в офици­альном органе. Не печатайте ни в коем случае.

Феоктистов».