Записки старого книжника

Домик Картыкова находился в 'районе Воз­несенья, где сосредоточивался весь кружевной торг. Вся площадь, все переулки два или три раза в неделю наполнялись кружевницами, прода­ющими кружева. Вологодские кружева славились на весь мир, это был один из главных промыслов крестьян губернии. М ать Михаила Николаевича слыла большим знатоком кружев.Картыков оказался человеком очень искушен­ным в книгособирательстве. У него был отлич­ный подбор книг по библиографии, каталоги всех столичных букинистов, прекрасно подобран­ный отдел этнографии. Он усердно занимался собиранием песен и других этнографических ма­териалов.В то время, когда я познакомился с Картыко- вым, он составлял англо-русский словарь, но эта его работа, как и многие другие начинания, не увидела света.Картыков пробовал сам писать (он показывал мне целый ряд своих работ), но в Вологде печа­таться было негде— она была в то время боль­шой деревней,— и я посоветовал Картыкову ехать в столицу, где легче всего испробовать своилитературные силы.Вскоре Михаил Николаевич действительно пе­ребрался в Петербург, но литературных успехов так и не добился. Надо, однако, отметить, что на основе собранных им этнографических ма­териалов Картыков издал под псевдонимом «Багрин» небольшую книжку «Скоморошьи и бабьи песни».Эта книжка произвела тогда большое впечат­ление и вызвала многочисленные отклики. И. А. Шляпкин напечатал о ней в «Новом времени» прекрасный отзыв. Никто только не догадывался, что эти «скоморошьи и бабьи песни» были сочинены самим Кар- тыковым.С литературой дело все же не получилось, и Картыкову пришлось поступить чиновником в Государственное коннозаводство, где управля­ющим был в то время Карнаухов, совмещавший эту работу с управлением имениями известного богача князя Голицына, внука Суворова.Голицын решил издать историю великого фельдмаршала и обратился к полковнику Коз­лову, женатому на внучке Суворова. Козлов взялся за эту работу.Первый том «Истории Суворова» был напеча­тан весьма роскошно, но второй том написан не был, потому что Козлов, внешне несколько похо­жий на петербургского градоначальника Трепо- ва, в 1905 году был случайно убит.Карнаухов, узнав, что у него в канцелярииработает чиновником литератор, предложил Кар­тыкову написать второй том «Истории Суворо­ва». Картыков накупил целую библиотеку о вели­ком полководце и написал второй том («Суво­ров», 1911), который был издан так же роскошно, как и первый.Но военным историком Картыков не сделал­ся. Оставив службу в коннозаводстве, он посту­пил к П. А. Картавову для ведения его книжных аукционов.В начале Октябрьской революции Картыков опять появился в Вологде и выпустил солидную для того времени книгу «Русские песни», с пре­дисловием профессора Н. К. Пиксанова.Позднее М. Н. Картыков перебрался в Моск­ву, где одно время заведовал книжным магази­ном Госиздата.

С Иеронимом Иеронимовичем Ясинским я был знаком много лет не только как с писа­телем, но и как с коллекционером редких книг, гравюр и особенно рисунков. У него было много вещей Шишкина, Федора Васильева и других. Когда он редактировал «Биржевые ведомости», то в день получки его поджидали десятки ходя­чих антикваров: кто за долгом, кто с товаром. У меня в лавке он также покупал всегда много книг. После получки уплатит долг, а книг наберет на еще большую сумму.Его домик с отдельным павильоном для го­стей на Черной речке всегда был полон, там было оживленно и весело. Кроме того, и семья у Ясинского была большая.Перед революцией я был на военной службе и долго не видел Ясинского; когда же в 1919 году мы повстречались с ним на Литейном, он жил уже без семьи в Доме Армии и Флота. Он повел меня к себе, и мы долго беседовали, вспоминая молодые годы. Комната у него была неуютная, нетопленая. Ясинский рассказал, что продал свой домик какому-то гражданину, который должен за это до самой смерти кормить его обедом раз в неделю. Я усомнился в практичности такой сделки, но Ясинский уверял, что это очень для него выгодно и удобно.— И люди хорошие. Когда я приезжаю на неделе, так тоже кормят обедом...У Ясинского был довольно большой литера­турный архив как личной переписки, так и приоб­ретенных писем. Часть архива он подарил со­бирателю Э. П. Юргенсону, а часть купил я. Сре­ди купленных мною писем было много интерес­ных, литературных. Издавая свои журналы «Жи­вописец», «Ежемесячные сочинения», «Беседа», «Провинция» и будучи ранее редактором и фелье­тонистом «Биржевых ведомостей» (писал подпсевдонимом «Независимый»), Ясинский часто помогал молодым писателям; многие письма к нему были проникнуты благодарностью за его отзывчивость и помощь. Были в архиве и письма классиков: Л. Н. Толстого, А. П. Чехова и др.Хорошо помню письмо Л. Н. Толстого вре­мен Севастопольской обороны в редакцию жур­нала «Современник». В этом письме Толстой пи­сал, что, перечитывая свои последние рассказы,почувствовал в них невольное подражание рас­сказам И. С. Тургенева и что он хочет просить у Тургенева разрешения посвятить ему один из рассказов. Как известно, в «Современнике» был помещен рассказ Толстого «Рубка леса (Рассказ юнкера)» с посвящением Тургеневу.Значительный интерес представляли письма А. М. Горького. В частности, было письмо Горь­кого к И. Ясинскому по поводу известного ин­цидента, когда Горький потребовал у издателя одного из журналов, чтобы вычеркнули его имя из списка сотрудников. Дело в том, что журнал этот объявил конкурс на лучший роман и жюри присудило премию И. Ясинскому, представивше­му роман под псевдонимом. Когда был объявлен результат конкурса и издатель уведомил чита­телей, что премия присуждена Ясинскому и его роман будет печататься в журнале, Горький за­явил издателю, что печататься с Ясинским он не может. Это было связано с напечатанным в свое время романом Ясинского «Первое марта», вы­звавшим возмущение демократических кругов.

Ясинский был писатель не без способностей, но недостаточно принципиален, твердой линии поведения у него не было, и Горький с прямотой заявил ему в письме, что не считает для себя удобным печататься в одном издании с ним.В 1905 году Ясинский очень меня уговаривал издавать газету. Я категорически отказался. Он начал меня убеждать, доказывая, что расходы на издание самые пустяшные, сотрудников не нужнони одного— он заменит всех сотрудников. Газета будет вечерняя, под названием «Революция». На первой странице будет помещаться роман— он уже написан, а на трех следующих страницах— выдержки из утренних газет, которые он же обя­зуется вырезать. Он ручался, что газета будет интересная и себя оправдает. Каково же будет направление газеты и какую она займет полити­ческую линию, его нисколько не волновало.Позднее я убедился, что Ясинский во всех своих коммерческих расчетах был наивен и все­гда ошибался. Все его журнальные начинания были также непрактичны.В начале революции мне сообщили, что по соседству с дачей Ясинского продаются рисунки и картины. Продавал совершенно не известный мне человек. По многим приметам я узнал, что это вещи из коллекции Ясинского, в которой нахо­дился, между прочим, весьма любопытный пор­трет Петра I на дереве. Портрет этот был напи­сан очень неплохо, я полагаю, что прижизненный.Я ничего не купил, чуя недоброе. Позднее оказалось, что новому владельцу дачи Ясинского надоело кормить его по воскресеньям, он затеял с Иеронимом Иеронимовичем ссору и не только не стал кормить его обедами, но выгнал из мезо­нина и выбросил все его вещи.

Последний раз я посетил Ясинского, когда он жил на Невском в Доме книги. Здесь он писал свою последнюю книгу «Роман моей жизни», автобиографическую повесть. Он был уже очень стар.Когда я уходил, Ясинский сказал, что коллек­ционер от коллекционера не должен уходить с пустыми руками, но он сейчас так беден, что ему нечего дарить, а поэтому просил взять на память хоть фотографии. Он дал мне пять своихфотографий, которые я храню до сих пор. У меня была еще одна его фотография с такой надписью: «Легко меня порвать, но трудно со мной по­рвать». Ее я передал дочери Ясинского Татьяне Иеронимовне.В связи с воспоминаниями о Ясинском всплы­ло кое-что из далекого прошлого.В благовещенье 1905 года у меня собралось несколько друзей. Мы благодушно распивали чай, когда пришел Карп Парамонович, ходячий книжник, и сказал мне:— Иди по адресу. Продаются гравюры и ри­сунки.— Что ты, Парамонович,— воскликнул я, имея в виду праздничный день,— ведь сегодня «птица гнезда не вьет».— Иди, ты купишь,— настаивал пришедший.Товарищи посоветовали пойти. Карп Парамо­нович добавил, что владелица торговцам не про­дает и надо отрекомендоваться художником или любителем, потому что она обожглась на каком- то торговце Крислипе.Я знал этого старика Крислипа. Его считали мошенником, но все тузы-собиратели и аристо­краты принимали его, потому что он умел доста­вать замечательные вещи. Попав к этой даме, к которой меня сейчас направляли, Крислип, оче­видно, обманул и ее.