Записки старого книжника

Однажды Картавов купил у макулатурщиков архив Соляной конторы, дела со времен Петра Великого до начала XIX столетия. Этот архив он разбирал в течение многих лет. В нем оказались замечательные материалы, и главным образом автографы. Это определило новую линию в соби­рательстве Картавова.Половина прибылей от соли шла на расходы царского двора, поэтому документы о многих церемониях двора попали в архив Соляной кон­торы. Например, документы о расходах на похо­роны Петра I, расписки царевича Алексея Петро­вича, архитектора Растрелли, Разумовского и много других.Между прочим, были обнаружены два письма М. В. Ломоносова, писавшего в соляные варни­цы, чтобы ему прислали сведения о количестве залегаемой в глубину и ширину соли. На первый запрос ему долго не отвечали, и Ломоносов в следующем письме повторил свою просьбу, сопроводив ее крепким ругательством.Помимо ценных автографов Картавов собрал несколько комплектов бумажных водяных зна­ков, систематизировал их, и таким образом это явилось продолжением труда Н. П. Лихачева «Бумажные водяные знаки» (1899— 1900). О бу­мажных знаках он выпустил небольшую книжку «Исторические сведения о гербовой бумаге в Рос­сии», напечатанную только в 100 экземплярах.Картавов когда-то приобрел архив Лисенкова, в котором были оригиналы первых литератур­ных произведений Некрасова, Шевченко и ряда других писателей. Кое-что он попробовал издать, например два выпуска библиографических запи­сок «Литературный архив» и три номера «Биб­лиографических известий о редких книгах». Он издал также «Путешествие из Петербурга в М о­скву» Радищева, но все издание было сожжено, попало в продажу лишь несколько экземпляров, так что, по существу, издание Картавова чуть ли не более редкое, чем первое издание.В погоне за автографами Картавов не знал меры.В начале революции на собрании, на котором выступал В. И. Ленин, в тот момент, когда Вла­димир Ильич закончил свою речь возгласом: «Да здравствует социалистическая революция!», Кар­тавов вбежал на сцену с открытым альбомом и попросил Владимира Ильича:— Будьте добры, напишите мне последние слова Вашей речи.И Ленин написал.Под конец жизни Картавов поступил в Книж­ный фонд только для того, чтобы иметь возмож­ность рыться каждый день в огромном количест­ве макулатуры. Там же он собрал единственную в СССР коллекцию обложек и громадное количе­ство книжных ярлыков и экслибрисов. Собрание«Вольтер в России» он, когда уже стал слаб и ча­сто прихварывал, продал при моем посредниче­стве в одно из хранилищ в Москве.Одним из крупнейших собирателей книг и гра­вюр в начале XX века был директор Волжско- Камского банка Федор Степанович Малышев.Малышев происходил из крестьян, в юные годы начал работать сельским писарем и познал воочию все нужды и беды крестьян. Он видел, как пьянство и кабаки губят крестьянство, и в своей волости собрал крестьян для того, чтобы они общим сходом вынесли решение закрыть кабаки.

В волости удельное ведомство ежегодно про­давало с торгов известную часть казенных лесов. Торги были фикцией, так как леса в удельном ведомстве скупали кулаки-лесопромышленники, а крестьяне работали у них за гроши. Малышев договорился с Нижегородским удельным ведом­ством, чтобы оно продавало лес волости, а там бы уже делили и раздавали участки крестьянам. Малышев настаивал также на уничтожении каба­ков. Материальное положение крестьян в воло­сти несколько улучшилось, но властям это не понравилось. Малышеву сообщили, что его хо­тят убрать и перевести в Сибирь.Предупрежденный об этом друзьями, М алы­шев оставил волость и уехал в столицу. Там он поступил по рекомендации одного земляка в Вол­жско-Камский банк на должность уборщика: подавал чай, разносил по отделам бумаги, под­метал пол, а в свободное время слушал лекции в Технологическом институте (позднее сделался вольнослушателем). Впоследствии Малышев был избран членом правления банка.— Я хочу построить у себя на родине,— ска­зал он мне как-то,— большой дом, который про­питаю несгораемым составом и в котором поме­щу все мои гравюры и книги, чтобы местное население ими пользовалось.Конечно, его собрание вряд ли было нужно тогда крестьянам, но говорил он об этом с юно­шеским пылом, хотя в то время ему было не менее 60 лет.Кроме гравюр, Малышев собирал русские и зарубежные издания по истории революцион­ного движения в России. Эта часть библиотеки была у него подобрана прекрасно.После Октябрьской революции Малышев ра­ботал в Главбуме, и его проекты выделки бумаги были приняты во внимание. Несмотря на преклонный возраст, он старался быть по­лезным делу строительства новой жизни, но стало сдавать зрение, и он почти ослеп.Когда здоровье Малышева совсем пошатну­лось, он решил распродать книги и вещи. Боль­шая часть собрания была продана им при моем содействии книжному магазину «Антиквариат», в котором я тогда работал.Собрание же гравюр Малышев продал через «Международную книгу» в один из музеев Харь­кова. Я помню трогательную картину: когда вы­возили его папки с гравюрами, Федор Степано­вич, уже слепой, с горечью расставался со своими мечтами библиофила.В молодые годы Малышев был связан с вятс­кими революционными деятелями, которые из­дали в 1877 году альманах «Вятская незабудка» и выпускали другие книги. Позднее в своем имении Малышев устроил тайную типографию для печатания прокламаций и листовок. Лич­ность, как мы видим, незаурядная, с интересной судьбой.Следует упомянуть и о другой весьма любо­пытной фигуре.Я не знаю происхождения книгопродавца Льва Федоровича Мелина, но человек он был образованный. Став чиновником, он понял, что карьеры не сделает, так как для этого нужны деньги, связи и родовитость. Он стал пригляды­ваться к торговому делу.Больше всего ему понравилось книжное дело,которое для начала не требовало больших средств. Когда я двенадцатилетним мальчиком приехал в Петербург, Мелин открыл книжную лавку в доме Шереметьева по Литейному, 51. Начал торговать Мелин очень скромно, для посылок и черных работ взял мальчика, К. Н. Ни­колаева, ставшего впоследствии очень крупным букинистом в Москве.Мелин сразу же выделился из среды других букинистов, стал подбирать хорошие и содержа­тельные книги. Он обходил мелких книжников и выуживал у них все, что попадалось лучшего. Мелкие книжники хоть и ругали его за это «саран­чой», но охотно продавали ему. Знание языков, а он говорил по-немецки, по-английски и по-фран­цузски, даже с блеском, тоже выделяло его среди других книжников.Мелин завел у себя отдел новых иностранных книг. Побывав за границей, он стал выписывать оттуда в большом количестве дешевую беллет­ристику, которая часто продавалась по понижен­ной цене, причем он конкурировал даже с М. О. Вольфом и Мелье.Мелин специализировался на литературе о те­атре и балете, особенно усердно подбирал книги о цирке и уличных представлениях. В этой об­ласти он не имел конкурентов, чем привлек к себе многих артистов и поклонников театра. Затем Мелин занялся подбором книг по оккультизму,издал несколько очень грамотных каталогов. Он разбогател, расширил дело и выжил букиниста Семенова из пристройки к шереметьевскому до­му. Теперь на этом месте стоит огромное здание, занимаемое Ленкниготоргом.Семенова он, разумеется, выжил, чтобы не иметь рядом конкурента, но и его вскоре постиг­ла та же участь. Н. В. Соловьев занял соседнее помещение, отделал роскошный магазин, и Ме­лину пришлось переехать на Литейный, 60.

Здесь Мелин стал торговать больше для лю­бителей, чем для широкой публики, и все же дела у него шли неплохо. Но на него надвигалось несчастье— он стал слепнуть.К началу революции он почти совсем потерялзрение, но все же заходил к книжникам, пред­лагая образовать книжный кооператив, книжную коммуну и пр. На Литейном и Невском часто можно было встретить фигуру высокого согбен­ного старика, в очень засаленной шубе и громад­ных ботах,— Мелина на этих улицах многие зна­ли. После смерти одной дочери и ухода от него другой внешне он очень опустился, завел дома с десяток кошек, редко кого принимал. Все же не один клиент сохранил о нем добрую память и кое-чем его поддерживал. Когда Лев Федоро­вич умер, то оказалось, что у него сохранились прекрасные книги, все тщательно завернутые в бумагу. Сохранился даже полный комплект «Исторического описания одежды и вооружения российских войск с древних времен». Книги ку­пил магазин Ленкогиза, где работал И. С. Н а­умов, и перепродал их потом московской Книж­ной лавке писателей.Другой книжник, Михаил Николаевич Карты- ков, был сыном вологодской кружевницы. М ать его, несмотря на вдовство, сумела дать образова­ние двум своим сыновьям. Михаил Николаевич пристрастился к книгам и собрал изрядную биб­лиотеку.Я ежегодно ездил на родину через Вологду. В Вологде была обязательная пересадка, поезда приходилось ждать по десять часов, а случалось, почти сутки, и я пользовался случаем, чтобы побывать у местных антикваров и книжников. Каждый раз я много покупал у вологодского букиниста Мякишева: он-то и направил меня к Картыкову.