Страница 46 из 51
Но и Тень умерла. Ее тело лежит под медвежьей шкурой, в глубине пещеры.
Атикиари умерла, но осталась Тенью. Он по-прежнему связан. Круги на земле, бусины и шнуры держат его еще крепче, чем прежде.
Сначала он был не один. Души племени блуждали по пещере, и он пел для них. Он пел, и они ушли, одна за другой.
Теперь рядом с ним никого нет. Не в силах пошевелиться, он встречает и провожает солнце и ждет, когда придет жажда. Он знает, что сквозь ее холод и боль сумеет заглянуть за грань.
Он спит с открытыми глазами, и видит темный свет. Темнота тонкими струями течет в земле, вливается в глубинные ручьи, вползает в мышиные норы. Просачивается в камень, выходит из него, как дым, заполняет пещеры. Темнота сияет, на ощупь она — как сок травы, на вкус горчит, как кедровый дым. Темнота дрожит от шагов.
Он просыпается. В проеме пещеры стоит чужак, сумерки скрадывают его черты.
— Не бойся, — говорит чужак. — Я знаю, кто ты.
Чужак подходит ближе, но не переступает круг. Улыбается, глядя сверху вниз. В холодном сумраке слышно, как бьется его сердце — от каждого удара темнота расходится кругами.
— Не бойся, — повторяет чужак. — Это слабое проклятие, тебя не коснется.
Проклятие течет в земле, прозрачное, темное. Но это правда — до него, связанного тенями мертвых, проклятие не может дотянуться.
Чужак говорит, но его руки не движутся, не помогают рисовать слова — скрыты под тяжелой накидкой.
— Ты ведь Ачи? Я ходил к Скалам Солнца. Твой хозяин придет за тобой. Не бойся.
Он хочет сказать: Ачи не боится, уходи. Но поднимает руку, медленно — каждая бусина тяжелее камней в очаге, — и говорит:
— Эти люди давали Ачи кровь. Ты убил их. Исполни мою просьбу.
Чужак смеется, плотнее запахивает накидку, но не уходит. Стоит в сердце своего проклятия, ждет.
— Здесь была Стрела, гостила у этих людей. Ачи знает, она и сейчас рядом. — Земля забирает силы с каждым словом, тяжелеют путы на горле. — Ей нельзя видеть моих братьев.
Чужак больше не улыбается. Смотрит долго, потом говорит:
— Ясно, почему ты связан. Я выполню твою просьбу. У меня есть люди. Отведу твою Стрелу к ним.
Пещера снова пуста. Чужак ушел, а духи жажды еще не пришли. Они таятся у подножия горы, боятся подойти. Но думать о них не время.
Он начинает петь, закрывает глаза, и душа покидает пещеру. Душа свободна, на ней нет пут. Она бежит быстрее ветра вниз по склону, по звериным тропам. Летит, не касаясь ветвей, ищет. Его душа ищет Стрелу, хочет предупредить. Но не может найти, падает на снег, засыпает. И вместе с ней засыпают все его души, и не замечают, как приходит жажда.
Он забыл этот вкус. Самый светлый и чистый, яркий, как отражение солнца в ледяной воде.
Он пьет в темноте, во сне. Солнце дрожит на его губах.
Он слышит песню. Те, кого он убивал, жалеют его, поют для него. Люди, звери, деревья и травы — их голоса сплетаются, движутся.
— Проснись, брат.
Он не хочет просыпаться.
— Проснись.
У говорящего терпеливый голос. И сквозь слова доносятся другие звуки. Стук — глина, камень, кость, — торопливый и звонкий.
Он открывает глаза.
Бусины катятся по его ладоням, утекают сквозь пальцы, сыпятся на пол. В сжатом кулаке они крошатся, становятся пылью. В них больше нет ни силы, ни власти, лишь след колдовства Атикиари.
Старший среди братьев сидит рядом. В его волосах тает снег. В руках у него — осколок луны, трехгранный серебряный нож. Этот нож разрезал путы.
— Мы пришли за тобой, — говорит старший среди братьев.
Замерзших тел больше нет в пещере, а из расселины тянется запах дыма. Лишь один человек остался здесь — мертвый, лежит близко. Его кровь выпита, стала солнцем, вывела из глубины снов. Этому человеку не нужна прощальная песня.
— Почему… — Слова даются с трудом. К ладоням прилипла крошка раздавленых бусин. Он отряхивает их, и речь сбивается. — …здесь проклятие? Зачем чужаку смерть людей?
Старший смотрит на него почти также, как смотрела Атикиари. Не торопясь, заворачивает нож — серебро луны скрывается под серым мехом, — и прячет в складках накидки. Потом говорит:
— Это Чатар. Он жил с этими людьми. Был слишком необуздан для них. Они не смогли его подчинить, но смогли изгнать. — Голос старшего звучит тихо, руки движутся медленно. — Но людям плохо одним. Они просили помощи, и мы отдали им тебя. Теперь Чатар вернулся и отомстил. Люди мертвы, ты свободен.
Запах дыма все сильнее, он доносится из дальней пещеры. Там, за скальными стенами легко ощутить родные души — младшие, брат и сестра, завершают погребение племени, убитого проклятием.
Он говорит, глядя мимо старшего:
— Рядом мало племен. Теперь придется далеко идти, чтобы отдать меня людям.
Старший отвечает прикосновением — легко касается запястья, чертит по жилам жизни. Этот язык старше и понятнее слов.
Ты мое дитя, говорят прикосновения. Ты мне нужен.
Но словами старший произносит другое.
— Скалы Солнца ждут тебя. Возвращайся с нами.
Он не отвечает. Он думает о Стреле, об оленьих тропах в лесу, о заснеженных склонах, о людях реки.
— Возвращайся, — повторяет старший среди братьев. — Твое место у священного огня.
— Я вернусь. — Слова — как бусины на разрезанном шнуре, соскальзывают по своей воле. — Но сначала останусь в лесу. Я должен увидеть сны.
— Хорошо. — Старший улыбается, едва заметно. — Мы будем ждать.