Камень нищего

К великому облегчению, на запорошённой мостовой обнаружилось вначале несколько, потом всё больше и больше переплетающихся цепочек свежих следов… Ближе к середине улицы они вообще сливались, что и не понять: как много народа недавно здесь прошествовало. Ура! В городе есть живые. Только куда все запропастились? Какой-то одинокий прохожий неуклюже ковылял за поворот, не обернувшись на оклик. Ещё и глухой?

– Опаздываем!.. – участливо заметил запыхавшийся хромой, когда Фридрих поравнялся с ним. – Уж, наверно, запалить должны. Не хотелось бы застать одни головешки.

– От чего? – не понял тот.

– Кого? Ведьмы, конечно! Тоже только-что прознали? Надо было сразу её на костёр. Меньше б успела напакостить. А то тянули-тянули, и как всегда решились, загодя не предупредив. Празднуйте, мол! А о главном самим догадываться?

– Чём? Дайте пройти! – бесцеремонно оттеснил он калеку, не испытывая ни малейшего снисхождения к увечью.

– Хорошо тому, у кого ноги здоровы, – проводил его тихоход завистливым взглядом. – У того и глаза больше увидят.

Теперь учитель едва не пожалел, что в городе после разгулявшейся эпидемии ещё остаются люди. В достаточном количестве, чтобы заполонить собою площадь. Над морем голов, далековато, выглядывала лишь верхушка столба, периодически скрываемая трепещущим на студёном ветру стягом с лебедями и голубем. Как будто победу в войне празднуют!.. В задних рядах, видимо, понимая: толком отсюда всё равно ничего не рассмотреть – оживлённо переговаривались:

– Судачат, недоносок предлагал милость, если сделает его мужчиной, потуже привязь на горле затянуть, чтобы, покуда разгорится, уже отмучилась. Отказала, дура. Пришлось раскошелиться, обратившись к шлюхе. Пожаловался той на свою корявую голову, а через неё и остальным разнеслось.  

– И почто не пожелала, отперев калитку его ключиком, купить себе лёгкую смерть?

– Дескать, негоже грешить на пороге Вышнего суда...

– А раньше чем думала?!

– Говорят, Нечистый её по малолетке прибрал к себе под крылышко.

– Она такая! Зловредная, но гордая. Теперь-то её по всем канонам поджарят.

– И поделом! Скольких сгубила!..

– Никакого послабления сучке!

– За каждого ответит!

Попробовал протиснуться – ничего не вышло.

– Куда лезешь, – недовольно ворчали на вновь прибывшего, – заранее надо было занимать. Мы уже несколько часов здесь мёрзнем.

Тусклое облачко набежало на солнце. Снег на земле, карнизах и крышах из ослепительного стал просто белым, позволив видеть. Дрожащий воздух густел, превращаясь в сизый дым. Учитель отошёл на несколько шагов и с разбега врезался в толпу. Такого от него не ожидали.

– Помогите! – завопила сбитая с ног старуха. – Поднимите меня, а то ничего не увижу!..

– Чуть ребёнка мне не раздавил! – жалобно пробасила дородная молодка.

Правильно! Что лучше всего смотреть детям? Не кукольное же представление в балагане!

– Полегче, приятель! – положил ему на плечо ладонь какой-то детина. – Тебя не учили уважать?.. – и тут же схватился за ушибленный локоть, выронив бутыль.

Если б у Фридриха была дубина или топор, расчищал бы себе путь при помощи них, не испытывая ни малейших угрызений совести. Оцепление выставили двумя кольцами: внутреннее окружило место казни, а внешнее отсекало напиравшую толпу от приглашённых важных персон.

– Куда?! – преградил дорогу стражник в латах, и, не устояв перед натиском, заскользил подбитыми железом подошвами по утоптанному снегу, словно таран, раздвигая остальных своей закованной в панцирь спиной. Кого-то опрокинуло вместе со стулом. Глянув через стальной наплечник, учитель увидел Маю. Она щурилась, то ли от непривычного после полутёмной камеры света, то ли от дыма. А может, пламя уже подобралось к ногам. На лице темнели буквы, намалёванные краской, похожей на загустевшую кровь. Начинаясь с правой щеки, перескакивая на лоб и заканчиваясь на левой, они складывались в слово – «ве-дь-ма». Бритую голову венчал остроконечный колпак, украшенный изображениями беснующейся нечисти.

Следующий ряд гвардейцев, стоявших свободнее, но через равные промежутки, больше походил на почётный караул. Огненные сполохи отражались на полированном металле доспехов. У разгорающихся дров орудовал с факелом сухопарый юнец, благодаря кончине наставника досрочно занявший его должность, не без удовольствия скрыв прыщавое лицо под перешедшим по наследству капюшоном.

– Что? Нападение? – потянулся, уронив стяг, к висящему на поясе мечу знаменосец. Но, обнажив его, продолжил пятиться, видимо, поняв – больно тут не размашешься, рискуя зацепить метущихся в панике высоких гостей. Лишь изумлённо глазел на осмелившегося бросить вызов многочисленной охране. Будучи безоружным! Епископ и приближённые предусмотрительно юркнули в толпу. За ними последовали остальные, покидая привилегированные зрительские места. Кроме одного в тёмно-вишнёвой мантии… Но сейчас было не до них!

Сложенные широкой пирамидой дрова запалили по периметру. Добропорядочные граждане, целые семейства и сообщества не поскупились отметиться посильным участием.  Ленточки с именами жертвователей первыми съёжились и обратились во прах. Или нет… Сколько щедрых клиентов предприимчивого торговца топливом успело истлеть в горячке прежде «собственных грехов», сваленных высоченной грудой под помост к стопам осуждённой? Жив ли сам, успевший изрядно обогатиться людской темнотой и неразборчивой, кровожадной озлобленностью? Огонь, с треском пожирая сухие поленья и хворост, взбирался со всех сторон к вершине, подобно штурмующей армии, которая в битве только крепнет и множится, с каждой секундой уменьшая и шансы на подмогу извне. Тело приговорённой сверху донизу туго опутывала цепь, пропущенная вокруг столба. Заведённые назад руки оказались плотно притянуты к нему, даже пальцев не видно. Как он сможет передать?..