Страница 201 из 211
– Наденьте, – протянули Фридриху уродливую маску с узенькими прорезями для глаз над основанием огромного клюва.
– Зачем? – хотел отказать, но передумал. Так проще оставаться неузнанным, и, как ни смешно, меньше привлечёшь внимание. – Кого хороним? – поинтересовался из вежливости.
– Ещё одного везунчика. Отмучился. Говорят, добрый был старикан. Всех пережил: детей, невесток, внуков… Но кто-то ж должен проводить покойника в последний путь – не вор, ведь, не нищий или пропойца, чтоб голым в костёр. Иначе совсем некрасиво! Остаётся надеяться, ему будет не хуже, чем было здесь, когда встретит там своих, – указали перчаткой на кутающиеся в дым надгробия по ту строну расселины, через которую переползал узковатый невзрачный мостик, и в более светлые времена неизменно навевавший мрачные думы. И под ним…
Вот какова она на самом деле – легендарная река вдоль границы царства мёртвых – вязкая, зловонная, окутанная смрадными клубами, разъедающими глаза и не дающими получше углядеть за ней… Хотя смотреть никакого желания, и так всем известно. А чуть ближе… Нечасто увидишь лицо и изнанку одновременно. С одной стороны – порядок и чистота, каменное кружево, блеск позолоты. С другой – переваренное и вытряхнутое исполинским организмом, изгадив вокруг себя, не способным перебраться на новое место. И что характерно, воздух один! Когда-то, до прихода людей, по дну журчала чистая родниковая вода в уютной тени живописных камней и невысоких скал. Теперь же это превратилось в гниющую язву, в недрах которой струится отравленный поток, впадая в большую реку, уносящую дальше и дальше мерзость и заразу, лишь разбавленную ею.
И больше нигде не заболели!.. Сам видел, как бойцы и волонтёры в оцеплении брали воду из проруби поить коней, готовить пищу. Выходит, правильно возобновил поиски источника проклятья, припрятанного городом? Или просто для остальных не подоспело время… Распространение эпидемии за городские пределы, пожалуй, развеет миф, в который почти поверил – с чего б ещё очутился тут. Можно будет воспринять сей факт, как торжество научного мировоззрения над мистикой. Но одновременно рухнет надежда разом положить конец бессчётным и бессмысленным смертям! Сколько их ещё случится…
– Вы куда, господин учёный? – всё-таки заметил его, обернувшись, погонщик, давно безразличный ко всему, но не утративший наблюдательности.
Надеялся в дыму тихонько, чтобы никто не хватился, отделиться и свернуть перед мостом на уходящую вбок крутую тропку.
– Хочу проследить, хорошо ли сжигают трупы, – пришлось солгать.
– Гм… Небо коптят только, чтоб всему городу нюхать, а стае пировать. Не боитесь падальщиков?
– Вроде, не с чего, – отмахнулся учитель. – Пока не их пища…
Копившийся десятилетиями мусор почти весь ушёл на растопку. Всё труднее становилось в спрессованном месиве откопать хоть что-нибудь мало-мальски горючее. Зато в ином «топливе» по-прежнему недостатка не было. У костров орудовали каторжники. Исполняя кандалами погребальный звон, топтались на серой от золы корке льда. Грели возле тусклых мечущихся языков прикрытые драной мешковиной синюшные тела, затыкая носы отмороженными пальцами, и завистливо косились на одежду и обувь, которой, если не умыкнули раньше или не избавились при поступлении в больницу, предстояло обратиться в пепел вместе с хозяевами. Позаимствовать запрещено, иначе зараза быстренько переселится в пока живого. Однако на этой работёнке и так задерживались не дольше нескольких дней, неизбежно отправляясь следом в еле тлеющее пекло. За действом присматривали, нет – уже не врачи и санитары, а добровольцы в жутких головных уборах, вместе с лицами призванных скрыть их собственный страх.
С севера тянуло, продувая Щель насквозь и разгоняя дым по городу. Но наверху от него расчистило, можно оглядеться и… Отдышаться не получится – надвинул Фридрих обратно маску, которую было собрался снять. Ещё на подступах окутал сладковатый запах. Казалось, пилигрим где-то рядом. А может, он и есть сама Смерть, которой всё здесь пропитано? Брошенные, бесполезные предметы, разодранные и изломанные. Полуистлевшие трупы животных, меж которыми бродят ещё живые, но уже похожие на скелеты собратья, не брезгуя полакомиться мертвечиной. Те, испуганно скуля, шарахнулись прочь от двуного существа с клювастой птичьей головой. Только вспорхнувшие вороны приветливо кружились, едва не задевая крыльями – знать, приняв за своего. Вдалеке свалка языком сползала к рыночной площади, где в неё скидывали испорченный товар, какой не было резона везти назад. Там за кусок дрались сильные да ушлые. А слабые и старые изгонялись сюда, ждать избавления от тягот земных среди уже мёртвых. Попадались и человеческие останки, коих сочли недостойными погребения.
Из глубин памяти непрошено всплыли детские кошмары. После того, как мальчишкой подбил голубя из рогатки, и меткому стрелку объяснили, без рукоприкладства, даже голоса не повышая… И потом, в сновидениях, брёл неведомо куда узкими проходами меж облезлых стен и покосившихся заборов, ощущая кожей ног что-то прохладное, податливое, совсем не колкое, но неприятное. И, опустив взор, видел сплошь покрывавшие землю затоптанные трупы птиц и животных: крыс, собак, кошек… Насколько по-разному милыми казались они живыми, настолько одинаково мерзкими были после смерти – раскисшими или высушенными, сплющенными, утрамбованными во много слоёв. А мимо ступить некуда! Наверно, странной реальности ощущений способствовали остывшие замятые простыни. Но каторжники… Королева с её «крысятами», пока тропинка к их логову не намёрзла… Или Мая! Каково было, забредая сюда в бесприютных детских скитаниях, наяву босой касаться этого?!.