Страница 189 из 211
– Замечу, моей подписи там нет. О чём подумают потомки, наткнувшись на этот документ лет, скажем, через пятьсот? Если история возьмёт и двинется путём, который предрекаете. Или о котором мечтаете. В их глазах и будете пославшим оклеветанную на костёр. Не переживайте, – сочувственно-мягкий тон пилигрима обволакивал, как трясина. Стоит, дав слабину, оступиться, из неё уже не выбраться. – Даже протянув до глубокой старости, когда милосердная память наконец оставляет в покое, всё равно не доживёте до вожделенных дней, где слабый станет понукать сильным, а побеждённый – взывать к ответу победителя. Так наслаждайтесь, пока артефакт карает за вас!
– Тех, которых даже не знаю?!.
– Согласитесь, выбирать по неким за уши притянутым признакам: кто достоин жить, а кто нет – было б ещё циничней. А так жребий может пасть на любого, и все равны.
– Все?.. Себя не рассматриваете?
– Кому, как не учителю, знать: у всякого правила имеются исключения, тем не менее его подтверждающие. Сколько помощников успели сменить? Сбились со счёта? А отчаянным храбрецам, вроде вас, благоволит удача? И вы не единственный. Есть ещё старуха. Третий же с аппетитом присматривается к первым двум. Кстати! Ваш добрый знакомый отписался наставнику об откровениях защиты в суде. С комментариями, разумеется. И отсидевшуюся в замке не забыл упомянуть, как соучастницу. Может, хоть совместное «преступление» сделает вас с нею ближе.
– Кляузу доставили?
– Пока нет, и не думаю, что быстро дойдёт. Всучил мне, чтоб передал маэстро, если выпадет пересечься. Святой отец теперь к приходу привязан. Да и в тот попасть не скоро сможет. Но меня-то он вряд ли заподозрит, что стану вас выгораживать после вашей «пламенной речи». Видимо, я его переоценил, – разочарованно вздохнул пилигрим. – Вместо того, чтоб помочь делу, слоняется по адресам, призывая хворых к давно бесполезному покаянию. Самовлюблённо полагая, будто таким образом демонстрирует отвагу, угодную Небесам. А те – со смеху лопнуть! – в награду хранят услужливого героя. Сами-то обратили внимание, что среди заболевших нет никого, кто пребывает в городе временно? Ни его, ни вас, ни вашу девчонку зараза не тронула. Я справлялся – она выкарабкивается. Начальник тюрьмы распорядился увеличить рацион сидельцев, чтобы на фоне возросшей естественной убыли не урезали снабжение. Интересно, что приговорённая думает всякое утро, когда ключ лязгает в замке? Наверно, обмирает со страху. Но от завтраков больше не отказывается. Похоже, к ней возвращается желание жить. Не слышу благодарности за доброе известие.
– Вернуть к жизни, чтобы отобрать её более изуверским способом?!.
– Не вам меня упрекать! И так сделал больше, чем следовало, в то время как многие тысячи мечтают видеть её на костре уже не только развлеченья ради. Как думаете, с чьей подачи судье пришла мысль направить бургомистру прошение о переносе даты казни?
– Голоса разума, полагаю.
– Умеете льстить, когда надо! Всё ещё надеетесь на помощь? Так не отказывайте со своей стороны.
– В чём? – постарался учитель придать интонации жёсткость, чувствуя, как снова затягивает в болото опутывающих речей.
– Извольте, повторю. Не буду посвящать во все детали, напомню лишь: в трудами собранной мозаике не хватает мелочи – невзрачного камешка, который всем остальным, как выяснилось, в лучшем случае бесполезен. Какое-то время даже был готов вручить его кому-нибудь талантливому, энергичному, властному, благоразумному. И скромно следовать рядом. Но такого причудливого сочетания в природе, увы, не существует. Зато полно охотников заполучить абсолютную власть путём банальной кражи. Потому мудрые создатели и наделили ключик к ней коварной особенностью. И перемудрили! Грустно подумать, но, сменив множество хозяев, едва ли не единственно, кому он достался законным образом – босячке-нищенке, которой ничего и не надо было кроме того, что каждый может иметь вообще даром!
– Чем же он тогда полезен вашей милости? Помнится, первый раз настолько пригодился, что еле от него избавились.
– Вам прекрасно известно, почему это пришлось сделать…
– Конечно! Трудно назвать добровольной передачей: заманить в ловушку законного владельца…
– Отнюдь! Рассчитывал, что грядущая его победа будет лишь первой в их нескончаемой череде. И сам готов был смиренно оставаться при триумфаторе. Просто направлять…
– Слабо верится!
– И я, глупец, что поверил! Кретин уверял, будто получил в наследство. Откуда было знать, что этим называлось – просто стащить его из папашиного склепа. А тот в своё время у деда…
– Открою ваши глаза, факт давно известен. Неужели не слышали песенку, – шепеляво насвистел мотивчик учитель, – про корону мертвеца?
– Мало интересуюсь устным творчеством голытьбы.
– И напрасно! В нём правды не меньше, чем в книгах. Может, и про ваши подвиги чего сложат: как безлицый лжец-купец переметнулся сперва к одной армии, потом к другой, приведя их почти к обоюдной гибели. Какой изначально отдавали предпочтение? Или для предателя неважно?
– Довольно! – хлопнула сухая ладонь, смяв тонкую скатерть загнутыми ногтями. – Гнусное предательство?!. Помощь недругу?!. Слыхали, как порезвились «воины света», на захваченных руинах, в кои обратили усладу для взора, цветок посреди пекла, вместилище древней мудрости? То, что жителей, сперва обесчестив, поголовно вырезали, ещё полбеды – эти потери восполнимы. Поруганию и огню предали всё то, чему не поняли цену, не умея читать писанное вязью. А чего от них было ждать, ежели их герои век назад с не меньшим остервенением крошили «правоверным» сапогом в пыль жемчужины Востока?