Невидимый. Любимый. Мой.

– Увидят или нет, найдут или опять ошибутся, – это Володя подаёт голос.

Юрий Владимирович отрицательно качает головой. Взгляд Ольги, порхая, словно птица, тревожно мечется между мной, мужем и сыном. И по кругу.

Володя пристально смотрит на меня. Мудрый такой, серьёзный взгляд, совсем не мальчишеский.

– А мне кажется, ты сама можешь всё сделать. Без всяких приборов, операций и прочей дряни, – говорит он спокойно. И такой металл в его голосе, что хочется спрятаться, убежать подальше.

– Не думаю, что это хорошая идея.

Я цепляюсь пальцами за край стола.

– А я думаю, что, наоборот, это прекрасная идея.

Куда бы деться от этой твёрдости?

– Ты не понимаешь, о чём просишь, – шепчу я и закрываю глаза, чувствуя дрожь в теле.

Взрослые тревожно следят за нашей перепалкой, до них ещё не доходит смысл сказанного.

– Я понимаю. А ты можешь.

Он словно гипнотизирует меня, тянет туда, куда я не готова идти.

– Я не могу.

Кажется, я промёрзла до костей. Слова ледяным шариком обжигают губы, а призрак бабули Веры маячит перед глазами.

– Можешь, но боишься. Но бояться нечего. Либо получится, либо нет. По крайней мере, ты могла бы попытаться.

У мальчишки столько веры, что я чувствую, как она переходит в меня, вливается потоком свежей крови. Надежда вспыхивает в его глазах.

– Почему мне ничего не даётся легко? – спрашиваю я скорее саму себя. – Ты хоть понимаешь, сколько опасностей таит вмешательство в другой организм?

– Я думаю, их гораздо меньше, чем у хирурга, который снова будет резать мою мать, – возражает Володя.

И тут я поняла, что сдаюсь.

Наверное, они все почувствовали моё колебание, трещину, что росла, выпуская на волю желание помочь.

– А я согласна, – подала голос Ольга. Её глаза светились так лучисто и нежно, что вдруг захотелось плакать.

– Вы не понимаете, на что толкаете меня, – сказала взволнованно и тихо. Я ещё надеялась, что взрослые будут разумнее пятнадцатилетнего мальчишки. – Я никогда не делала этого!

Я почти не кривила душой. Бабуля Вера не в счёт. То, что случилось один раз много лет назад, не считается. Но я понимала всю детскость подобных мыслей.

– Всегда что-то случается в первый раз, не так ли? – Ольга мягко сжала мою руку. – Почему-то кажется, что всё будет хорошо, как ты и обещала. Ночью мне приснился жеребёнок, резвящийся на зелёном лугу. Для меня это хороший знак. Я тоже буду резвиться, как и он, когда встану на ноги.

Я ничего не обещала. Всего лишь успокаивала, но спорить не хотелось. Ольга произнесла «когда», а не «если», и это значило, что она верит.

– Уже поздно, – вклинился Юрий Владимирович. – По-моему, нам всем надо отдохнуть. Оставайся ночевать, Марина, а завтра будет новый день. И, может, всё покажется не таким страшным.

Я оторопела. Он меня уговаривал?! Мой шеф, который без конца спорил и доказывал, что ни во что не верит?

Пока я хлопала глазами, Ольга с Володей постелили кровать. Кажется, мы что-то ели, о чём-то говорили, а потом я упала на холодную чистую простынь, укуталась одеялом и провалилась в сон. Не хватало сил ни думать, ни терзаться.

Воскресенье началось рано. Это был день испытания, и я его провалила. Я видела поврежденный нерв, но не получалось соединить разорванные края. Я пробовала и так, и эдак – и ничего не произошло. Я смотрела виноватыми глазами и качала головой. Но почему-то больше никто не отчаивался. Двое взрослых и мальчишка объединились в монолит.

– Нужно время, – уверенно заявил Володя. – Ты привыкнешь – и решение найдётся.

У Ольги в глазах – хрустальный свет. Дрожь непролитых слёз пополам с улыбкой. Я не могла им сказать, что сдаюсь, хотя внутри всё сжималось от напряжения и слабости, словно брела по неровной дороге, боялась оступиться и упасть. Но рядом находились те, кто подхватили бы меня, споткнись я вдруг.

Та неделя запомнилась, как бег, в котором побеждал выносливый. Днём – работа, а по вечерам – дом Иноковых. Там меня ждали. Не знаю, откуда бралось терпение, но в какой-то момент я поняла, что успокоилась. И тогда появилась уверенность.

Это случилось в четверг. Ольга легла на диван, а я, встав рядом, привычно закрыла глаза, сосредотачиваясь. Меня покачивало на волнах непонятного магнетизма. Словно свет снизошёл сверху и заискрился в каждой клеточке тела.

Я слышала, как повизгивал Борман, как спорили Вика и Анжелика, перешёптывались Володя и Юрий Владимирович. Но всё это меня не касалось: я, открыв глаза, смотрела в пространство, а губы шептали слова то ли молитвы, то ли песни. И звучала в этих тихих звуках такая вера и сила, что хотелось оторваться от земли и парить в воздухе.