Страница 98 из 109
…Каждый телезритель нашей страны сможет сегодня вечером
стать свидетелем небывалого успеха отечественных исполнителей
на фестивале в Каннах. Трансляция заключительного концерта призеров
фестиваля начнется в 20.00 по первому каналу…
«Новины главниго мнеста» от 25 января 1969 года
Осенний вечер был дождлив и мрачен, унылый перестук капель по карнизу за окном приводил в отчаяние правильностью ритма – казалось, ему никогда не будет конца.
Отхлебнув из бутылки и рассеянно усадив ее в кресло, Павел подошел к раздобытому где-то Цестой заграничному телевизору, щелкнул выключателем и присел у рояля, без особого интереса поглядывая краем глаза на смену черно-белых кадров и рассеянно перебирая клавиши. Umsonst зазвучала сама собой, такая, какой она была задумана изначально, простая, искренняя и полная неизбывной грусти. И такой она вдруг показалась Павлу куда красивее и чище, чем мрачно-торжественный реквием, в который он превратил ее.
Тяжело вздохнув, Павел повернулся на табурете к телевизору и замер, различив в толпе на экране знакомое лицо. Оказывается, он пропустил весь концерт. Звук был приглушен, диктор бубнил что-то неправдоподобно воодушевленным тоном, а в центре радостной толпы теснимый нахальными западными журналистами шагал, прихрамывая, Цеста.
Павел подумал, что не видел его уже довольно давно – Цеста редко выступал в последнее время и к «Максу» нечасто захаживал. И Павел даже радовался в глубине души тому, что они почти не встречаются, хотя сам ни за что бы себе в этом не признался. Он не мог взглянуть Цесте в серо-стальные глаза и сказать, что просто не способен заставить себя сесть за работу. За настоящую работу – не государственные заказы, позволявшие ему кое-как перебиваться, за маленькую зарплату.
Впрочем, после пафосных обещаний начать с начала певец тоже как будто сбавил темп: работал мало, просиживал среди своих фазанов и любовниц, сменявшихся быстрее, чем члены капелы успевали запомнить их имена. Павел находил в этом какое-то извращенное утешение. И вот теперь – нате вам! – Цеста взял и поехал на фестиваль и получил медаль, обойдя многих признанных западных звезд!
Волосы Цесты на черно-белом экране казались странно светлыми, в черном смокинге его стройное тело смотрелось особенно тонким и хрупким, но глаза по-прежнему сияли, а на лице играла полная мягкой насмешки полуулыбка.
Шикарная женщина с белыми на экране уложенными в высокую прическу волосами протолкалась к Цесте сквозь толпу и, не смущаясь перед зрителями и камерами, закинула тонкую руку ему на плечи и страстно поцеловала в губы. Кадр тотчас же сместился, Павел только и успел уловить уверенный неяркий высверк крохотной брильянтовой звезды в ее волосах, мягкие переливы драгоценного меха и блеск атласа – все, как полагается. Теперь показывали Франтишка, что-то бормотавшего перед интервьюером на ломаном английском.
Павел фыркнул и отсалютовал экрану водкой.
– Помню, как же! Баронесса Катрин фон-де-как там тебя. Желаю успеха, швейцарская кошечка. Не скажу, что не хотел бы оказаться сегодня вечером на твоем месте, однако сочувствую. Потому что ни хрена у тебя с ним не выйдет. Ни у кого из нас ни хрена не получается, бродим мы все в замкнутом круге, тыкаемся в стенки, а выхода нет, и огонек, на который мы спешим, все время ускользает. Написать об этом, что ли? Все равно не получится…
Павел встал, захлопнул крышку рояля, выключил телевизор.
– Тыкаемся, тыкаемся, а ведь круг-то надо просто разорвать… – бормотал он, ища по ящикам бюро маленький ключ. – Шагнуть вовне надо.
Он открыл нижнюю запертую секцию книжного шкафа, выдернул из вороха бумаг мятую картонную коробку, пошарил в освободившемся за ней пространстве и достал собранные в полиэтиленовый пакет осколки пластинки и тонкую выцветшую серо-зеленую папку для бумаг.
Стоя на коленях на полу и расположив вокруг себя свои тайные сокровища, Павел бережно раскрыл папку, в которой лежал один-единственный ветхий, обтрепанный по краям лист нотной бумаги.
– Сжег! Как же! – фыркнул Павел, задумчиво глядя на ноты, торопливым нервным почерком кривовато нацарапанные на строгих прямых линейках.
– Если бы ты сказал мне о ней тогда, я бы этого не сделал! – пожаловался Павел. – Лучше бы ты сказал. Впрочем, чего уж теперь…
Сложив листок, он сунул его в пакет с осколками и не без труда запихнул все вместе во внутренний карман пиджака.
Потом он открыл коробку – в ней хранились аккуратно надписанные конверты с письмами. Павел достал пару штук лежавших сверху, подержал в руках и положил обратно. Похлопал себя по карманам, ища спички. Нашел пачку сигарет, машинально вытащил одну, сунул в рот. Добыв наконец спички, прикурил и положил их в карман. Посмотрел на письма, вспомнил, зачем ему, собственно, нужны были спички, но только махнул рукой, закрыл коробку и запихнул обратно в шкаф, запер секцию и, подумав, оставил ключ в замке.