Страница 95 из 109
Цеста долго молчал, глядя в черный сад за окном, еле освещенный уличным фонарем из-за стены. В комнате тоже царил полумрак, свет давала только настольная лампа с шелковым абажуром, стоявшая на полу у рояля.
– Ты знаешь, что я подкидыш и вырос у приемных родителей, – глубоко вздохнув, начал Цеста, опускаясь в кресло.
– Да, ты говорил – они были мадьяры.
– Моя приемная мать была мадьяркой, приемный отец – наполовину цыган. Впрочем, всю свою жизнь он провел среди гаджё, со своим народом почти не имел дел. Никаких цыганских традиций у нас в заводе не было, хотя порой в нашу лавку захаживали дальние родственники, и для нас с Маргит это каждый раз было настоящее приключение. Но в самих Хэгэдушах не было ничего от цыган. Антонин Хэгэдуш был скрипичных дел мастером, держал прелестную маленькую лавочку в провинциальном городке. Спрос на его инструменты был большой, к нам специально приезжали люди из столицы. Нам хорошо было вместе. По вечерам мы с Маргит пели под игру его скрипки. А в соседнем доме жил выдающийся певец, гордость нашей страны, как теперь оказалось… При жизни никто его так не называл.
– Я даже знаю, о ком ты говоришь, – усмехнулся Павел.
– Артур преподавал в консерватории, но как раз тогда рассорился с начальством и уехал из столицы. Он обнаружил у меня, по его словам, исключительные данные, говорил, что ему было бы интересно работать со мной. Я даже не знаю, платили ли ему Хэгэдуши или он занимался со мной просто из любви к искусству… Для него это было интересной задачкой. С другой стороны, он был одинок, и наша семья в какой-то мере обеспечивала ему домашний уют, которого ему недоставало. А я боготворил его. И он действительно был прекрасным учителем… И когда Хэгэдушей расстреляли…
– Они ведь не были евреями…
– Цыган преследовали точно так же, только об этом меньше говорят. Ради чистоты нации. Хотя какие они цыгане?.. Не знаю, что сталось бы с нами, если бы не Артур. Он буквально спас нас, спрятал, защитил, поселил в своем доме и заботился о нас, как о собственных детях. Продолжал заниматься со мной. Мне, как ты понимаешь, это представлялось тогда не самым важным в жизни, особенно, когда поднялось Сопротивление… Я хотел идти в армию, в партизаны, куда угодно, лишь бы бить фрицев, мстить. Меня даже коробила приверженность Артура всему немецкому – его предки были из Гессена. Он еще постоянно вставлял в свою речь немецкие словечки… Но Артур был неумолим. Он объяснял мне, что я обязан учиться дальше и развивать свои способности, говорил о редкости такого дара и ответственности перед человечеством. Только гораздо позже я понял, насколько он был прав... Если бы не обстоятельства, если бы не утрата и война, мы могли бы быть счастливы втроем. Иногда мы выступали перед его гостями, Маргит аккомпанировала мне на гитаре и подпевала – у нее приятный голос, низкий и чувственно-хрипловатый, мы хорошо звучали вместе. Такая вот идиллия…
Цеста снова вздохнул, глядя на огонек лампы, стоявшей на полу. Под тканым абажуром билась моль, по многотысячелетней дурости пытаясь дорваться до смертоносного света.
Павел сидел, наклонившись вперед, оперев локти о бедра и свесив кисти рук между расставленных коленей, сигарета, повисшая в пальцах, погасла, темные глаза поблескивали в полумраке.
– Потом начал ломаться голос, пришлось переждать с уроками. И я стал задумываться. Меня смущали некоторые посетители Артура, случайно услышанные обрывки разговоров. Я стал понимать, что он ведет какие-то тайные дела с нацистами. А главное, я осознал то, что Маргит поняла гораздо раньше. Если я ему и был интересен как редкий материал, то «сестренка» моя интересовала его куда больше… – Цеста криво усмехнулся. – Что меня, впрочем, ничуть не удивляет. Не могу представить себе мужчину, которого не пленила бы эта рыжая колдунья. Разве что такого, как ты…
Павел недовольно поморщился и мотнул головой, предлагая не отвлекаться.
– Наш маленький рай среди смерти и хаоса закончился в тот день, когда Артур застал нас вдвоем. Ты знаешь, что мы никогда не воспринимали друг друга как брата и сестру. И мы отчаянно нуждались один в другом. И в конце концов, мы были мужчиной и женщиной, оказавшимися лицом к лицу с безжалостным миром. Вдвоем. И мы любили друг друга… Разговор получился бурный. Мы оба вышли из себя, и я, и Артур, и в запале он произнес пару неосторожных фраз. Потом все как-то утряслось, и мы оставались в его доме, хотя отношения стали довольно натянутыми. И теперь я начал намеренно прислушиваться. А то и подслушивать. И кое-что мне открылось, – Цеста замолчал, прикрыв глаза. Павел сидел все так же, вытянувшись вперед, и не торопил его. Наконец Цеста встрепенулся, словно очнувшись, и тихо произнес: – Это Артур сдал нацистам наших родителей.
Павел вздрогнул.
– Он хотел таким образом привязать к себе Маргит. Прочно привязать – узами беспомощности и благодарности. Хотел, чтобы она считала себя обязанной ему жизнью. Оказывается, он делал некие намеки насчет «сестренки» ее матери и получил решительный отказ. Мачеха считала, что Маргит слишком молода для него. Что ж, его план, может быть, и удался бы, если бы не страсть, которую он искренне считал противоестественной.