Страница 93 из 109
...Пользовавшийся большой популярностью как на родине,
так и за границей, в том числе в ФРГ и Италии, композитор Павел Шипек
вчера вечером разбился насмерть, упав с высоты третьего этажа.
Он сорвался с верхней террасы ресторана «У Максима» в ходе
возникшей там потасовки. По словам очевидцев, поводом к драке
послужило оброненное одним из посетителей ресторана замечание о том, что «Шипек
напрасно бегал на Запад за вдохновением и так и останется автором одной-единственной удачной песни, к тому же с дурной репутацией».
Шипек прославился прежде всего как автор печально известной композиции
Umsonst, называемой также «Сумеречной мелодией», вызвавшей нешуточный переполох в прессе в начале 50-х годов.
«Новины главниго мнеста» от 2 марта 1967 года
Хлопнув дверью, Цеста вихрем взлетел по лестнице. Год назад пани Вертерова, к всеобщему изумлению, ухитрилась выскочить замуж и переехала, консьержки в доме больше не было, и вестибюль выглядел непривычно пусто и сиротливо. Но Цеста не стал осматриваться и сразу подбежал к двери квартиры. За дверью звучала музыка, но на стук никто не откликнулся.
Цеста со злостью дернул дверь и пошатнулся, когда она неожиданно подалась: замок был защелкнут не до конца. Распахнув дверь, Цеста отпрянул, потому что в лицо ему, словно пригоршня холодной воды, ударил собственный голос, усиленный новой звуковой установкой, которую он сам же достал для Павла. Цесту передернуло, но он решительно вошел в квартиру, бегом одолел длинный коридор и ворвался в гостиную-студию.
Павел сидел на полу, прислонившись спиной к боковине кресла, вытянув длинные ноги, и тихо мурлыкал себе под нос, не очень попадая в лад с мелодией. Между колен его была зажата бутылка, и всю комнату наполнял водочный дух, словно кто-то целеустремленно выливал здесь литр за литром на пол. Впрочем, у Павла все могло быть.
Пустые и полупустые стаканы и бокалы, как всегда, кокетливо посматривали с книжных полок, со стола, с пола и пачек нотной бумаги, лежавших на стульях, и, как всегда, нельзя было сказать, стоят ли они здесь с прошлой ночи или уже не первую неделю.
– Господи! – с облегчением прошептал Цеста, бессильно приваливаясь к стене. – Павле, какого дьявола ты делаешь?
– Справляю поминки, – хмуро ответил тот. – Ты читаешь газеты?
– Господи, – повторил Цеста, отлепившись от стены.
Он пересек комнату, обходя бутылки и стопки книг на полу, и остановил проигрыватель.
– Включи обратно! – вяло потребовал Павел.
От проигрывателя Цеста прошел к окну и распахнул его настежь. Ему померещилось, что даже ветви деревьев, обычно так и стремившиеся в комнату, постарались отодвинуться от тяжелого дыхания, веюшего из окна.
– Что это было, черт возьми? – спросил Цеста.
– Ошибка, – пожал плечами Павел. – Но ты подумай, до чего фривольный тон! – он потянулся к столу, на котором лежала измятая газета, но после слабой попытки встать махнул рукой и остался на полу. – Раньше официальная пресса так не писала.
– Приметы свободы, – проворчал Цеста. – Ты можешь мне объяснить?
– Я был пьян, – с тихим достоинством ответил Павел.
– Это твое нормальное состояние! – разозлился Цеста. – Мне эта газета попалась перед концертом! Я только что оттуда! Сам не знаю, как я довел его до конца!
– Но ты довел его до конца, – ухмыльнулся Павел. – В этом весь ты. Когда-нибудь ты умрешь на сцене, и даже тогда, можно не сомневаться, ты доведешь концерт до конца, чтобы потом рухнуть трупом.
– Не ёрничай!
– Не забывай, я тоже получал подобные вести о тебе. Твои ав-варии! – Павел громко икнул. – И когда тебя застрелили…
– Меня не застрелили! И обо мне никогда не писали, что я мертв!
– Я тогда несколько дней не знал, что ты жив! – Павел снова попробовал встать, но только икнул.
– Боже мой… – Цеста устало присел на подоконник.
– Этот кретин, который все начал, он просто такого же роста, как я, и с похожей прической… А морду он так размазал о мостовую, что опознать его было нельзя. А я не мог прояснить сит-туацию, потому что… – Павел сообразил, что для того, чтобы подняться, надо согнуть ноги в коленях и подтянуть к телу, и наконец сумел встать, опрокинув бутылку и разлив содержимое по полу, – потому что уже спал… где-то в уголке…
Цеста гадливо поморщился.