Страница 85 из 109
– Скажу, что даже немного завидую, Йирко. Думаю, никакой это не розыгрыш. И хоть меня лично прелести баронессы, как ты понимаешь, не привлекают, я бы от такого приглашения не отказался. Хотя бы из любопытства. И раз сказано в полодиннадцатого, значит – в полодиннадцатого, даже если тебе придется прервать собственное выступление. На приказной тон она имеет право.
– Что дает ей это право? Деньги?
– А хоть бы и деньги. Ее муж происходит из древнего, страшно аристократичного рода, и он сказочно богат. Вместе они не живут, разве что блистают на светских раутах – в том числе в королевских резиденциях. Говорят, она нимфоманка. Говорят, что у нее, как у знаменитой королевы, есть коллекция законсервированных сердец безвременно почивших возлюбленных. А еще говорят, что она отнюдь не пустоголовая самка, а дама неглупая и весьма начитанная. Что имеет ученую степень и от случая к случаю преподает что-то в нескольких университетах Швейцарии и Италии, но в это я не верю. Как и в коллекцию сердец. Однако полагаю, что ты – именно ты – не пожалеешь. Может, узнаешь для себя что-то новое.
– Ты меня пугаешь, – криво усмехнулся Цеста. – Она хоть не очень стара, эта интеллектуальная нимфоманка?
– На пару лет моложе меня. Ровесница твоей… ну, в общем, поверь – рискнуть стоит.
– Если стоит – рискну, – Цеста заботливо убрал карточку во внутренний карман фрака.
– Расскажешь потом, как все прошло.
– Будет ли еще, что рассказывать? Расскажи лучше ты, как ты здесь живешь.
– Неет, давай-ка лучше ты! – Павел налил по новой. – На здешнюю жизнь ты еще насмотришься, а я тут извелся весь – «Макс» стоит еще?
– «Макс» непоколебим, как само время, – рассмеялся Цеста. – Даже фонарный столб, который ты погнул, так и стоит кривой – в память о тебе. Новый директор хотел его заменить, но наша капела и еще несколько завсегдатаев составили петицию, уверяя, что это уже не средство освещения, а памятник послевоенной эйфории. Но в самом деле подвыпившим клиентам легче выходить из здания, когда он не торчит на углу, а изящно отклоняется в сторону.
– А меня сколько ругали! Грозились огромный штраф содрать!.. А Олдржиха ты видишь хоть иногда?
– Нет, совсем потерял его из виду. Ты же знаешь, у нас с ним особой дружбы не водилось…
– Олдржих женился, представляешь? – ухмыльнулся Павел и недоуменно покачал головой. – Мне даже не верилось сначала. На продавщице. Или библиотекарше, не помню.
– Надо же… Ну что ж, – Цеста неуверенно посмотрел на Павла, – может, это и правильно?
– Черт знает! Я понимаю, если б актриса какая… Кажется, дочка у него. Впрочем, дочка, вроде имела место быть еще до женитьбы. Он скрывал от нас. Или сам не знал. А я и не подозревал, что он… О! Слышишь? Меня играют!
– Это тоже ты? С каких пор ты пишешь рок-н-ролл?
– С тех пор, как его хотят слышать. Ты думаешь, здесь художник творит то, что хочет?
– Помолчи, дай послушать!
Конечно, сокращать выступление Цеста не стал и едва успел к назначенному сроку. Вернее, даже не успел. Когда он почти бегом примчался в гримерную, рассчитывая хотя бы смыть текучий от пота грим, там его уже ждал мрачноватый субъект в униформе и не терпящим возражений тоном объявил по-итальянски, что машина подана, и «синьору артисте» следует немедленно спуститься с ним.
Цеста слишком плохо знал итальянский для сложных объяснений, а выяснять национальность субъекта, чей говор был явно слишком тяжеловесен для носителя языка Данте и Петрарки, ему не хотелось. Проще было подчиниться, и вскоре он сидел, с любопытством осматриваясь, в роскошном автомобиле. Шофер невозмутимо проследовал на свое место, отгороженное звуконепроницаемой стенкой, и машина стремительной серебряной тенью заскользила по вертлявым темным улицам. Цеста откинулся на мягкую спинку и попытался расслабиться, но напрасно – сердце колотилось от возбуждения, любопытства и легкой тревоги. Во что ты лезешь? – спросил он себя и подумал, что, будь у него время привести себя в порядок и охолонуть после сцены, он, может быть, и не согласился бы ехать в неизвестном направлении в чужой стране, о языке и порядках которой имел самое смутное представление.
– Впрочем, что я теряю? – усмехнулся Цеста и нащупал в кармане свой потрепанный талисман.
В комнате царил сумрак, на женщине было вишневое вечернее платье, тяжелая масса волос была собрана в высокую прическу, а фигура заставила бы любую мисс мира побледнеть от зависти. Платиново-светлая шевелюра подчеркивала темно-золотистый цвет загорелой кожи, и совсем светлыми казались большие глаза цвета ясного майского неба.
Впрочем, в эти глаза Цеста заглянул уже на более близком расстоянии, предельно близком, так как дама без лишних предисловий стремительным шагом подошла к нему, закинула руки ему на плечи и принялась целовать. Ее губы пахли шампанским и клубникой. В ее чудесных глазах, обведенных неожиданно темными щеточками ресниц, словно плясали проказливые чертенята.