Страница 71 из 109
– Немец – и не сентиментален?
– Представь себе, да. Кроме того, он занят более важными делами.
– Сжигает бумаги, заметает следы?
– Возможно.
– Постой! – Цеста нагнал ее, ухватил за руку, заставил развернуться. – Зачем тебе уезжать? Останься. Пусть бежит один – у тебя наконец-то появилась возможность освободиться от него.
Маргит мотнула головой, странно улыбаясь.
– Что бы там ни было дальше в нашей несчастной стране, я сумею обеспечить тебе положение и защитить… свою жену. На этот раз я знаю, о чем говорю, поверь. Я был бы невероятно осторожен, если бы… ради тебя.
– Йирко, – Маргит осторожно высвободилась, поправила съехавшее с плеча пальто.
– Ведь тебя притянуло к нему отчаяние, разве не так? Ты была одна, без крыши над головой, ты боялась…
– Йирко, – Маргит повернулась, встав прямо перед ним, и Цеста резко замолчал под ее взглядом. – Хенрик – мой муж перед законом и церковью, и я последую за ним куда придется. В изгнание, на эшафот, на край света. Ты просто не хочешь этого понять.
– На эшафот? – скривился Цеста. – А о том, что у тебя есть сын, ты не забыла?
– Да, наш сын, – подчеркнула она и резко рассмеялась. – Значит, твое предложение распространяется и на него?
– Разумеется, ты же не думала…
– Правда, Йирко? Ты стал бы растить сына Вальденфроста?
– Стал бы, – твердо ответил Цеста. – Потому что это твой сын. И мой племянник, верно? – он криво усмехнулся. – Даже если он уже сейчас отрывает мухам крылья, выкалывает кошкам глаза или…
– Он – вылитый Антонин Хэгэдуш, – сказала Маргит. – Внешне. Очень похож. Но характер у него в Хенрика – он никогда не сдается, потерпев поражение. Как его отец. Или… как ты.
Она взяла холодными тонкими пальцами руку Цесты, слегка сжала и выпустила. И медленно пошла дальше по кромке воды. Стайка нырков маленькой упорной флотилией следовала за ней, жалостно покрикивая в слабой надежде на новое угощение.
– Благодарю, Йирко, – тихо сказала Маргит. – Но наш сын будет расти рядом с отцом. Если будет трудно – он должен научиться справляться.
Цеста со злостью шикнул на назойливых уток, словно их присутствие и жаждущие взгляды мешали разговору, и спросил:
– А ты думала когда-нибудь, сколько крови на руках у твоего Хенрика?
Маргит снова обернулась, и первые лучи восходящего солнца придали золотистый отблеск ее зеленовато-карим глазам.
– Будто на твоих руках ее нет!
Город еще спал, на улицах не было ни души, когда они расстались на Цепном мосту, немного не дойдя до Фэзандери. Очарование этой странной, словно бы похищенной у прошлого ночи, рассеялось, и прощание было полно горечи.
Они долго стояли возле крайнего столба парапета Цепного моста – дряхлого каменного дракона с поврежденной еще в войну во время бомбежки мордой, удерживавшего в обломанных клыках тяжелую цепь, служившую перилами.
– Тебе, наверно, надо спешить? – заметил Цеста.
– Хенрик подождет, еще есть время, – ответила Маргит и беспомощно огляделась, словно ища какую-то подсказку – что делать дальше.
– Всегда хотел узнать, – вдруг произнес Цеста. – В какой баталии Вальденфросту так покорежило ногу?
– Зачем тебе это знать?
– Так просто. Факт из новейшей истории. Для общего развития.
– Это было уже после войны…
– Неужели чья-то месть?
– Осколки мины, которую обнаружили мальчишки из того самого интерната. Такие же, как ты, которые вечно суют нос куда не следует. Тебя, к счастью, там еще не было. Двоим подросткам Хенрик спас жизнь – ценой страшно искалеченного бедра.
– Кто бы мог подумать! – фыркнул Цеста. – А ты, значит, нашла себе новый объект, очередную пташку с подбитым крылом, на которую можно было изливать жалость и материнскую заботу после того, как потерпела такое сокрушительное фиаско со мной?
– Подозреваю, что я сама тогда выглядела куда более жалко, нежели он.
– Ты? Сомневаюсь. Сакра! Я понял, – Цеста резко рассмеялся. – Знаешь что, сестренка? Если когда-нибудь ты расскажешь Вальденфросту о нас, передай ему, что я ему искренне сочувствую! Ты его приручила, сделала так, что он не может без тебя обойтись. Привязала к себе, как и меня, своей заботой, своими цыганскими чарами, дурным своим зеленым глазом, чертова колдунья! И если он любит тебя, как я, ничего, кроме лишней боли, это наваждение ему не принесет. Когда-нибудь ты бросишь его, навсегда отравленного твоей проклятой любовью. Мне его жаль.