Страница 7 из 109
– Как, по-твоему, у него нет жара? – озабоченно спросил Павел. Он протянул к гостю руку, словно хотел потрогать его лоб, но остановился, не довершив движения. – Он был такой горячий…
– По-моему, он выглядит совершенно нормально, – буркнул Штольц.
Юноша пошевелился, поднес руку к лицу и внезапно открыл глаза. Павел и Олдржих вздрогнули: взгляд широко расставленных светло-серых со стальным оттенком глаз даже спросонья был неожиданно ясным и пронзительным. Цеста приподнялся и удивленно осмотрелся, сдвинув точеные брови.
– С добрым утром! – поприветствовал его Павел и пояснил, встретив недоумевающий взгляд: – Мы познакомились ночью. Ты… вы не помните?
Цеста странно улыбнулся, на мгновенье устремив взгляд куда-то в пространство, потом посмотрел на них обоих по очереди.
– Если честно – не помню. Я вообще никогда раньше не пил…
– Хорошее начало! – буркнул Штольц.
– Не ворчи. Принес бы лучше кофе нашему гостю, – распорядился Павел.
– Я?! – возмутился Штольц.
– Не обращайте внимания, – очаровательно улыбнулся Павел Цесте. – Он просто очень любит эту кушетку!
Цеста быстро выпрямился и спустил ноги с кушетки. Павел наклонился, пододвинул ему стоявшие сбоку туфли и, перехватив растерянный взгляд, счел нужным пояснить:
– Опасаться вам совершенно нечего. Я – Павел, это – Олдржих, мой… друг.
– Йиржи Цеста, – представился певец, поднимаясь на ноги, но тут же сел обратно, побледнев еще больше. – Прошу прощения…
– Туда, – с усмешкой Штольц махнул рукой в сторону ванной.
Когда Цеста вошел в гостиную, приобретя несколько более теплый цвет лица, на столе уже ждала дымящаяся чашка кофе. Штольца не было, Павел стоял возле открытого рояля, дымя сигаретой. Цеста взял чашку, с интересом огляделся, смутно узнавая некоторые предметы обстановки, примеченные ночью. Подошел к Павлу, поморщился.
– Простите, не могли бы вы… – он указал глазами на сигарету, и Павел торопливо загасил ее.
Поблагодарив его, Цеста рассеянно пролистал пачку нот на столе, подержал в руке и отложил пластинку со своим портретом на конверте, криво усмехнулся.
– Павел Шипек, – вспомнил он. – Да. Я знаю вас. Вы хорошо пишете.
– Я подумал, что мы могли бы…
– Боюсь, с этим все, – печально сообщил Цеста. – Я больше не буду выступать.
– Но как же?..
Павел обернулся, услышав, что Штольц, появившийся в дверном проеме, окликнул его. Извинившись, Павел вышел из комнаты.
– Ты хотя бы по дружбе со мной не можешь вести себя прилично? – прошипел он, закрывая за собой застекленные двери.
– Я хочу, чтобы ты посмотрел… – Штольц держал в руках номер «Новин главниго мнеста».
– Вчерашняя?
– Стащил у пани Вертеровой. Сюда смотри.
Павел взглянул сквозь стекло двери в комнату. Цеста поставил свою чашку на рояль и что-то лениво наигрывал в ожидании его возвращения.
Павел развернул газету и изумленно уставился на фотографию на первой странице. На ней была запечатлена сцена, за которой виднелись смутными светлыми пятнами головы зрителей в зале. В середине фотографии одиноко и глупо торчал микрофон на высокой подставке, а возле него был распростерт на полу мужчина в черном фраке: одна нога вытянута, другая, согнутая под неудобным углом, упирается в подставку микрофона, черты запрокинутого лица трудно различить. Чуть выше размещалась фотография поменьше – плохо пропечатанный крупный план с конверта пластинки. Павел стал просматривать статью.
– Позавчера был концерт. Бургомистр присутствовал, с какими-то гостями, – не выдержал Штольц. – А твой ненаглядный потерял сознание посреди выступления и оказался не в состоянии продолжать.
– Черт знает, что это все значит, – пробормотал Павел.
Из-за двери лилась мелодия, на которую они не обращали внимания.
– Что пить надо меньше, вот что! – прошипел Штольц.
– Нет, он же сам сказал… Тут что-то не клеится. Но в любом случае, кажется, мы опоздали… – начал Павел, когда из комнаты внезапно донесся выворачивающий душу наизнанку пассаж. Композитор от неожиданности выронил газету, Штольц пошатнулся. Оба ошарашенно переглянулись.
– Это она! – произнес Штольц.
– Там же нет нот!
Павел распахнул двери и вошел в гостиную.
Цеста сразу же перестал играть и сидел у рояля, выжидательно глядя на него. Нот на рояле действительно не было.
– Что вы играете? – сурово вопросил Павел.
Цеста пожал плечами и улыбнулся.
– Вдруг нашло. Сам не знаю, откуда это взялось.
– Это моя песня! – ревнивым тоном заметил Павел.
– Слушай, никакой мистики тут нет, – Штольц коснулся его плеча. – Ты играл ее ночью, и твой гость запомнил.
– Я не помню, чтобы играл ее! – возразил Павел.
– Точно играл… Кажется…
– Это возможно? – спросил Павел. – Вы сумели сыграть Umsonst по памяти?
– Тоже еще, Моцарт нашелся! – хмыкнул Штольц.
– Вероятно, да, – ответил Цеста. – Во всяком случае, если бы я услышал эту мелодию раньше, такое я бы не забыл! В ней есть что-то жуткое, вам не кажется? И в то же время она неправдоподобно хороша!
Павел зябко передернул плечами и ухмыльнулся, поймав вопросительный взгляд гостя.