Страница 69 из 109
Мужчина, которому наверняка принадлежало это строптивое темноокое сокровище с пушистой гривой, сделал несколько шагов по направлению к лошади и спутнице. На земле он выглядел далеко не так блестяще, как в седле. Широкое, мощное туловище держалось на неожиданно коротких, по-бульдожьи кривых ногах, он оказался ниже женщины ростом, а двигался неуверенно, сильно припадая на левую ногу, которая была явно короче правой.
Ведя коня за собой, он приковылял к женщине, резко что-то сказал, грубо схватил ее за локоть.
– Ну сейчас она тебе устроит… – усмехнулся веснушчатый. – Этой девке палец в рот не клади, хромоножка!
Женщина, как и следовало ожидать, попыталась сбросить его руку, резко дернув локтем, но ей это не удалось, и внезапно, произнеся что-то тихим голосом, она сама обхватила тонкими смуглыми руками его короткую шею, плотно прижалась маленькой упругой грудью к его могучему телу, рыжие волосы с новым порывом ветра накрыли их лица.
– Вот это да! – протянул третий юноша.
Подростки лежали, не двигаясь, под защитой кустов, ветер играл верхушками трав, в стороне шуршала полевая птица или мелкий зверек, свиристели кузнечики. Помимо этих звуков, в поле было совершенно тихо, шелест ветра и стрекот кузнечиков надежно заглушали всякие звуки в укромной ложбине. Поэтому очень громким показался возбужденный шепот одного из подростков:
– Ого! Кажется, он расстегивает брюки! Эх, был бы бинокль!
Едва не плюнув, Йирка поднялся на ноги и решительно зашагал прочь.
– Эй ты! – окликнул Йирку рыжий, но товарищ одернул его:
– Не цепляйся к нему. Знаешь же…
– Какие мы нежные! – фыркнул рыжий. – Конечно, мы ж у всяких гувернеров обучались! Небось, до сих пор и не знаешь, что у девки под юбкой!
Говорил он, впрочем, негромко: не стоило афишировать свое присутствие. У хромого на поясе висела потертая кобура, и, судя по ее виду, не для украшения. Йиржи легко мог выдать их присутствие, когда встал в полный рост, однако мужчина и женщина на берегу были слишком заняты друг другом, чтобы оглядываться. Лошади с заброшенными на спины поводьями мирно ласкались рядом.
Йиржи смотрел на запятнанный диск полной луны, перечеркнутый решеткой на окне. Его запястья и лодыжки были крепко привязаны к кровати, так что он едва мог пошевелиться. Его это не удивляло. Он ясно помнил то, что предшествовало приступу.
Он услышал, как рыжий парень пересказывает еще нескольким мальчикам то, что наблюдал сегодня на реке. Один из слушателей не переставал глупо хихикать, все громче и громче, у другого медленно стекала по подбородку струйка слюны. Йирка пытался держать себя в руках. Тихий говор – чтобы не услышал смотритель, лениво листавший замусоленный журнал трехмесячной давности в углу комнаты, – был ему почти не слышен, однако визгливое хихиканье безумно раздражало, и в какой-то момент его бросило в пот, глаза заволокло туманом, а в мозгу словно что-то лопнуло, разлившись под черепом нестерпимой болью.
И тогда он встал, опрокинув стул, подошел к рыжему, сдернул его с табуретки, взял одной рукой за воротник, а другой – за плечо и с размаха впечатал лицом в подвернувшийся стол. Качнул обратно, не без удивления отметив, что бумаги на столе заляпаны соплями и кровью, и уронил безвольную тушу на пол. Он помнил, что ему стало противно. Дальше он не помнил ничего.
Здесь такие случаи были в порядке вещей. Никто не доискивался причин, никто не удивлялся, что худой юноша с тонкими музыкальными руками и болезненно бледным лицом способен справиться с парнем в полтора раза тяжелее себя. Теперь на смену лихорадочной, неестественной энергии пришла опустошенность. Йиржи повел худыми плечами, пытаясь устроиться поудобнее. До утра его никто не освободит. Зато и вопросов задавать не будут. Но до утра еще далеко. Йирка передвинул голову, стараясь, чтобы перекрестье оконной решетки перед его глазами пришлось как раз на середину лунного диска, а потом перевел взгляд на облупленный потолок и запел. Запел тот самый шлягер, который немудрено было узнать даже в самом паршивом исполнении. Запел чисто и звонко, как поет весенняя птаха своей пернатой подружке. Петь ему никто не помешает – уже проверено, что на других обитателей интерната его пение действует неизменно благотворно. Йиржи довел нехитрую, но приятную мелодию до конца и начал снова. Жаль, что Маргит не слышала: он пел для нее. Он всегда пел только для нее, с детства.
– Помню эти комнаты совершенно пустыми, – она улыбнулась, неуверенно оглядываясь вокруг.
– Времена меняются. И люди тоже, – сухо заметил Цеста. – Не озирайся. Можешь располагаться, как дома. Я снова один. Хотя от гостей, приходящих этим путем, – он кивнул на колонны перистиля за окном, – я обычно добра не жду.