Сумеречная мелодия

– Я тебе предлагал остаться, ты отказался. Если передумал – милости прошу. Будешь сидеть здесь, я скажу музыкантам, что студию ремонтирую, даже Полина ничего не узнает, когда вернется.

– Нет, это слишком опасно, – помотал головой Хрдличка. – Я уйду сейчас.

– Твое дело. Ты хоть знаешь, куда идти?

– Тебе-то я бы в любом случае не сказал. И думаю, – Хрдличка бросил на него свой быстрый, пронзительный птичий взгляд, – для тебя само собой разумеется, что ты меня не видел? Так вот. Конечно, не видел. Но если припрут к стенке, геройствовать не смей.

– Посмотрю по обстоятельствам, – спокойно пообещал Цеста, и интендант снова быстро взглянул на певца, словно пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно.

– Как тебя угораздило бежать без верхней одежды? – спросил Цеста, глядя на руки Хрдлички, неуклюже сжимавшие вилку и нож. В перчатках его движения всегда были абсолютно точны и  изящны.

– Смываться пришлось срочно, буквально в чем был. Поверь, будь у меня время собраться и хоть что-то спланировать, я бы сюда не явился. Но положение было отчаянное, – он помолчал, потом взглянул на Цесту. – И я вдруг понял, что могу на тебя рассчитывать.

– Можешь, – согласился Цеста и вышел из студии.

Вернувшись, он протянул Хрдличке теплую кутку и бледно-голубую рубашку.

– Вот все, что нашлось в доме. Это дяди Иштвана. Я ему как-нибудь объясню. Тебе, конечно, велики будут, но в мои вещи ты вообще не влезешь.

– Да уж, – Хрдличка смерил веселым взглядом Цестино худое тело и стал расстегивать окровавленную рубашку с разорванным рукавом. Цеста осторожно помог снять ее со здоровой руки и высвободил раненое плечо.

– Вот перчаток, увы, нет. Мои тебе не налезут.

– Как-нибудь справлюсь.

– Примета, черт возьми…

– Не учи меня тому, в чем я разбираюсь гораздо лучше тебя, – усмехнулся Хрдличка, застегивая куртку. – Где-нибудь украду.

– А деньги?

– Есть, – Хрдличка хлопнул по заднему карману брюк. – Это я успел прихватить.

– Может, недостаточно?

– Их не бывает достаточно. Если сможешь, давай. Но не вздумай из-за меня лишать свою русскую новой шубки, – он подмигнул, сверкнул улыбкой и тут же взглянул на Цесту серьезно и даже торжественно. – Спасибо, Цесто. И помни: если вдруг что, в великомученики записываться не смей. Все это тебя совершенно не касается. И будь особенно осторожен с Вальденфростом.

– Мне казалось, вы с ним заодно.

– К нему у меня тоже счет имеется, – тихо признался Хрдличка. – Но до него добраться оказалось даже сложнее, чем до Хаврана. Это чертовски хитрая бестия.

– Почему ты никогда не говорил мне, чем занимаешься? Даже не намекнул? – спросил Цеста не без обиды. – Может быть, я бы тоже…

– Потому что от тебя это никому не нужно, – усмехнулся Хрдличка и на мгновенье стиснул плечо Цесты изуродованными пальцами. – Продолжай лучше петь свои рискованные песенки, но и тут будь осторожен. Другого такого голоса в нашей стране нет. Во всяком случае с тех пор, как фрицы пришили старика Артура. Понимаешь? Каждому свое. Хватит и того, что Шипек сбежал на Запад вместе со своей Сумрачной мелодией и всем прочим. И всем, что он еще напишет для тамошней публики, – он скривился.

Цеста выпустил Хрдличку через перистиль. Дождь шел слабее, но, несмотря на предрассветный час, было почти совсем темно.

– Прощай, друг, – сказал Иероним. – Спасибо.

– Удачи тебе, – Цеста протянул руку, и Хрдличка, поколебавшись мгновенье, быстро сжал ее сухой корявой лапой без ногтей.

Шершавые пальцы отпустили его руку, и не успел Цеста выдохнуть, как перед ним мелькнула черная спина в провисавшей на плечах широкой куртке, быстрые шаги прошлепали по залитому водой мрамору ступеней, и темная тень растворилась в мокрой ночи, только пискнул спросонья одинокий фазан, укрывавшийся от дождя под кустом.

Цеста поглядел на ладонь, которая словно до сих пор ощущала прикосновение Хрдлички, машинально вытер ее о брюки, повернулся и вошел в испуганно темный, словно во время бомбардировки, дом.

Придя в комнату, выходящую на террасу и парадный вход, он снова подозрительно уставился в темноту. В стороне мелькнул и погас огонек. Вероятно, в сторожке? Но все было тихо, не видно, чтобы дядя Иштван вышел в проливной дождь.

Почему-то Цесту упорно преследовали мысли о войне. Он почувствовал непреодолимое желание включить свет во всех комнатах, чтобы прогнать призрак, казалось бы, давно забытого страха. Право, слишком много было тогда страха, чтобы он мог бояться чего-либо еще в жизни…

Певец поспешил в студию, где было светло и спокойно, увидел на полу измазанную рубашку и пиджак Хрдлички, подобрал их и направился в пустую комнатушку в обширном подвале, чтобы сжечь вещи интенданта.