Сумеречная мелодия

…Горько сознавать, что поистине талантливые люди

вынуждены покидать нашу маленькую страну и искать

лучшей жизни в капиталистических государствах, потому что здесь

они не находят достойных их условий работы и существования.

Недавно столица понесла очередную потерю…

«Хлас неслишних», запрещенный властями подпольный листок

от 10 ноября 1959 года

Перед выходом на сцену Цеста глубоко вздохнул и осознанным усилием расправил плечи. Тело было будто сковано, будто не отошло от долгого периода вынужденного безделья, словно и не было последних напряженных недель тяжелого и благословенного труда. Впрочем, они промелькнули стремительно, как яркий и суматошный предутренний сон.

Он по привычке приложил руку к груди и снова глубоко вздохнул. В груди ничего не отозвалось, кроме ускоренного биения сердца – и куда оно все время торопится? Отсчитать целую жизнь в кратчайший возможный срок? Зато в мозгу ощутимо кольнуло, впервые за это время. Значит, действительно все возвращается на круги своя. Цеста невольно улыбнулся, почти обрадовавшись этому быстрому приступу боли, окончательно убедившему его в реальности происходящего. Могла публика позабыть его за эти месяцы? Если да, то ей о нем хорошо напомнили: газеты, даже телепередача, которую никак не мог пропустить ни один счастливый обладатель телевизора. И в зале был аншлаг. Нужно было только еще выяснить, остался ли прежним он сам, Йиржи Цеста?

Услышав первые такты вступления, он решительно вышел на сцену и сразу окунулся в ярко освещенное пространство, полное явно ощутимого в воздухе трепетного, возбужденного или же скептического предвкушения. Ожидания тысяч людей, сидящих тесными рядами в темноте зала.

Несколько человек захлопали, и шум аплодисментов стал нарастать грохотом неостановимой приливной волны. Пятнадцать секунд, двадцать. Неуверенно оглянувшись, Франтишек прервал вступление: аплодисменты и приветственные крики заглушали музыку.

Цеста поклонился, с беспомощной улыбкой пожал плечами, дал знак Франтишку продолжать и тут же запел, не дожидаясь музыки – капела подхватит со второй строки. В зале сразу воцарилась тишина, едва чистый, как благородный металл, голос звонкой плетью хлестнул сквозь темное пространство, разом гася массовый порыв и требуя внимания и сосредоточенности.

– Правительство еще не додумалось использовать его для подавления выступлений? – пробурчал Штольц, прекращая аплодировать, – они с Павлом сидели в первом ряду, на виду у сцены.

– Надо посоветовать Вальденфросту! – весело шепнул ему Павел, оглянулся, убеждаясь, что его никто не слышал, и в очередной раз проклиная свой длинный язык, повернулся к сидевшей рядом женщине и заговорил от неловкости слишком громко: – Ну как, пани Полино, не жалеете, что я вас сюда затащил?

– Тихо, Павел, – нежно выдохнула она, как обычно, забыв звательный падеж. – Дайте послушать.

Привлеченный шушуканьем в первом ряду, Цеста мельком взглянул в ту сторону. И продолжал смотреть. Расфранченные, сверкающие гладкими набриолиненными прическами, при полном параде там блистали Шипек и Штольц, сознающие как значительность сегодняшнего концерта, так и его труднодоступность – в погоне за билетами доходило до драк, о чем и с осуждением, и с восторгом докладывали столичные газеты. Поймав взгляд Цесты, Павел осклабился. Улыбнулась и молодая женщина, сидевшая справа от него, – светло-каштановые волосы, светлое платье, восхитительная улыбка, которая даже на расстоянии ощущалась почти как ласковое прикосновение, чудесный овал лица… лица, которое…

Мало кто заметил бы, что до самого конца выступления Цеста то и дело поглядывал в ее сторону, но женщина, несомненно, не могла не уловить, что пел он в тот вечер только для нее.

Пан Вальденфрост в королевской ложе откинулся на спинку кресла и усмехнулся, не отрывая глаз от сцены.

– Что, Хрдличко, твой всегдашний протеже тебя не подвел?

– Я знал, что так будет, – ответил Хрдличка из второго ряда. – Для таких, как он, сцена – это жизнь.

– А обманывать нехорошо, Иерониме, – заметил Вальденфрост, добродушным тоном.

– Простите? – насторожившись, Хрдличка уставился на коротко стриженный затылок перед собой.

– Мы делали этому парню карьеру, представляя его как эдакий самородок из провинции. Именно в таком качестве он тогда и был нам нужен. И что? Способен человек, который толком не учился, вот таким фениксом возродиться из пепла?

– Не знаю… То есть, может быть, у него и был какой-то частный учитель… – Хрдличка, пользуясь тем, что его не видят, нервно поправил узел на галстуке и подтянул перчатки.

– Частный учитель! – непонятно хмыкнув, Вальденфрост переменил позу, устраивая удобнее ноющее бедро, вытянул левую ногу – благо в королевской ложе места было достаточно – и продолжал слушать.