Сумеречная мелодия

Он оттолкнулся от парапета и быстрым шагом пошел дальше вдоль реки. Цеста подхватил портфель и поспешил за ним.

– Я знал, что она к тебе неравнодушна, ну так все женщины были от тебя без ума. Я даже допускал, что она могла переспать с тобой, но это… Это было другое. Я много размышлял. Вспоминал. Выяснял – прямо оттуда. И безумно ревновал, как ни глупо. Последние сведения я вытянул из нее, когда она уже собралась уйти.

– И что с ней? Она… у нее все хорошо? – голос Цесты дрогнул.

– Тебя тоже крепко зацепило? – издал Вальденфрост свой всегдашний лающий смешок. – Да. Оказалась пташка на воле, расправила крылышки – поди удержи…

– У вас ведь есть сын, – вспомнил Цеста.

– Да, – Вальденфрост сбавил темп и довольно улыбнулся. – Теперь он Хенри Колдвуд младший. Умница. Учится в колледже. Но… Мы не особенно близки. У него своя жизнь. Боюсь… – вестфалец тяжело вздохнул. – Боюсь, он знает о своем отце что-то такое, что ему не стоило бы знать. А он еще очень молод и судит слишком легко.

– На это она не способна! – нахмурился Цеста.

– А я и не говорю, что это она. С ней он поддерживает связь, только поэтому я знаю, что она здорова и у нее все благополучно.

– Я ведь знал, что так будет! – вдруг вспомнил Цеста.

Вальденфрост повернулся к нему.

– Я так и сказал ей при нашей последней встрече. Нет, – Цеста покачал головой. – На самом деле я просто так сказал, из ревности.

– Товарищи по несчастью, – снова коротко хохотнул Вальденфрост.

– Мне жаль, Хенрику.

– Давно меня так не называли, – Вальденфрост странно улыбнулся. – Мы, кажется, пришли?

Фонари погасли. Над Дунаем было совершенно темно. Двое мужчин плечом к плечу пересекли старинный мост, поднялись на холм и остановились у ажурной решетки Фэзандери.

– Зайдешь? – неуверенно и без особого желания предложил Цеста.

– Да нет уж, не стоит. Береги себя – не испорти мне репутацию. И вот что… Завтра в программе концерта заявлена та твоя песня, ведь так?

– Да.

– Спой ее для меня, Цесто, – тихо произнес Вальденфрост. В холодном лунном свете щетина на его щеках приобрела мертвенный синеватый оттенок, глаза казались прозрачными и совершенно белыми. Как провалы в ничто, где нет даже темноты. – Спой, как ты умеешь.

– О чем ты, черт возьми?

– О том, что самому мне не решиться. Храбрости недостает.

– О чем ты, Хенрику? – чуть громче спросил Цеста.

– А зачем я, по-твоему, приехал? У меня, знаешь ли, натура сентиментально-романтическая, мне надо, чтобы было красиво… – он обвел глазами сецессионную решетку, сонную ленту Дуная внизу под мостом, все еще искрящийся лихорадочной ночной жизнью Холм. – Красивый город, где я был счастлив, красивая песня… Договорились?

– Я всегда хотел знать, – медленно произнес Цеста, – что тебя искалечило? Это правда была мина, которую нашли дети из интерната?

– А ты откуда знаешь? – моргнул Вальденфрост.

– Она рассказала.

– Она? Я ей не говорил, – Вальденфрост нахмурился. – Но – да, это правда. Зачем тебе?

– Так просто, – Цеста переложил портфель в левую руку, как будто собираясь протянуть правую Вальденфросту, но все-таки не стал.

– Ты услышишь мою песню, – сказал он, и немец удовлетворенно кивнул. – Так с богем[4], Хенрику!

– С богем, Йирко! – блеснула в темноте улыбка, и широкий темный силуэт стал быстро удаляться неуклюжей походкой, слегка враскачку.

Цеста постоял немного, глядя ему вслед, и подошел к калитке.

– Магдаленко! – позвал он, снимая дома плащ. – А ты в Бога веришь?

– Да, – серьезно ответила она, ловко повесила плащ на плечики и принялась развязывать ему галстук. – Что это ты вдруг?

– Не знаю, – Цеста оглянулся на дверь, думая об одинокой широкой спине, медленно удалявшейся по берегу Дуная. – Иногда чувствуешь вину и надеешься получить шанс искупления, однако все выворачивается так, словно судьба, или Бог, или кто там есть просто издевается над тобой…

– Если получаешь шанс, нельзя его упускать, – заметила девушка. – Любой шанс. А то потом всегда будешь жалеть.

– Сакра, что ты-то об этом можешь знать? Тяжелый опыт детского сада? – он нежно привлек ее к себе. – Но ты права, малышка.

 

*  *  *