Страница 7 из 69
Что безмерно удивляло юного месье Морана - от поцелуев и блуждавших по его телу ладоней у него медленно и неотвратимо вставало. Скрыть сие обстоятельство было невозможно, ведь д’Арнье не оставил на актере ни единой нитки - все напоказ и все открыто чужому взгляду. Что же получается: он тоже изначально испорченное создание, которому все едино, с кем лечь, с женщиной ли, с мужчиной? Франсуа никогда не подозревал за собой ничего подобного, не представляя, что теперь ему делать - ужасаться собственной врожденной порочности или плюнуть на все, смириться с этим открытием и получать удовольствие от происходящего? Ведь д’Арнье, похоже, все было по душе - Франсуа слышал его глубокие, облегченные вздохи, остро ощущая близость чужого набухающего мужества.
- Шарль, - отважился впервые назвать по имени своего покупателя Франсуа, ткнулся губами почти в самое ухо удобно устроившегося на нем человека, щекоча его своим дыханием: - Если вам хочется… - он смутился и запутался, пытаясь подобрать нужные слова: - Ну, вы можете попробовать, а я постараюсь не верещать на всю округу…
- Не нужно меня торопить, - д’Арнье сместился ниже, прошелся языком по груди Франсуа. - Ведь вы у нас чистая и непорочная лилия, верно я понимаю? Я не берусь наставлять вас в сценическом мастерстве, а вы уж позвольте мне судить, как и что делать с вами - дабы ваше верещание было обоснованным и вызванным иными, более приятными причинами. Не стану вас обманывать, что больно не будет или будет только в первый раз, вы же не трепетная барышня - но облегчить ваши страдания вполне возможно.
- Вот непременно нужно лишний раз напомнить, кто здесь успел познать все грехи мира, а кого на обочине подобрали и взялись учить уму-разуму, - беззлобно огрызнулся Франсуа, задетый тем, что его назвали «непорочной лилией». - Я провел жизнь отнюдь не за стенами монастыря и представляю, как оно бывает... ну, хотя бы теоретически.
На самом деле он испытал некоторое душевное облегчение: кто-то другой брался решать за него и точно знал, что и как делать. Вроде бы он может положиться на опыт д’Арнье... и на его обещание не причинять месье Морану ненужного вреда.
- Н-ну, вам и карты в руки, если так. Я просто хотел, как лучше, - Франсуа забросил руки за голову, выгнулся, подставляясь и довольно жмурясь от щекочуще-влажных прикосновений чужого языка.
- У меня достаточно обширная практика, чтобы ваша теория заиграла новыми гранями, - завершил его д’Арнье, тут же наглядно продемонстрировав, что именно он имеет в виду - отправившись в томительно-неторопливое странствие по телу Франсуа, прочерчивая маршрут языком и губами, рассыпая золотисто-рыжие локоны по напряженному животу, скользя так близко от его члена, что пару раз задел его щекой.
Месье Моран полагал, что его задача - лежать спокойно и не мешать действиям опытного искусителя, но не сумел сохранить неподвижность. Приподнялся на локтях над постелью, растерянно и изумленно следя за действиями Шарля и ошарашено приоткрыв рот. Да нет, этого не могло быть, не могло быть с ним, просто пресыщенный аристократ-распутник из Тулузы купил себе на ночь новую живую забаву… но тогда зачем, ради чего д’Арнье так поступать с ним? Как, каким образом он это делает - что внутри все переворачивается, вспыхивая маленькими жгучими искорками? Что и в самом деле хочется закричать... или притихнуть, опасаясь спугнуть совершенно неожиданное и непривычное удовольствие?
«Запоминай, - Франсуа чуть прищурился, поерзал по простыням, стараясь улечься так, чтобы д’Арнье было удобнее и приятнее. - Запоминай, в жизни все пригодится».
А в следующий миг с ним что-то произошло. Шарль дотронулся до какого-то уголка его тела, доселе остававшегося неприкосновенным - и это было как внезапный удар, укус, ожог, вынудивший дернуться всем телом и вскрикнуть, коротко и требовательно. Испугавшись, Франсуа зажал себе рот ладонью, виновато глядя на д’Арнье.
- Что такое? - Шарль поднял на него глаза, подернутые жемчужно-серым туманом вожделения. Прекрасно понимая, что творится с неопытным и неискушенным юнцом, но желая услышать, как с изумленно приоткрытых губ сорвется признание в том, что месье Моран искреннее наслаждается его ласками. Похоже, еще никто не давал себе труда как следует приласкать это изумительное юное тело - и выяснить, как на удивление отзывчив мальчик. Вот уж воистину, цветок в пыли. Никогда не предугадаешь, где отыщется истинное сокровище. - Вам хорошо, скверно или вы вдруг вспомнили о назначенном на сегодня свидании с ростовщиком?
- Н-не з-знаю... - Франсуа редко заикался в обыденных разговорах, и никогда - на сцене, но здесь, на гостиничной постели с медными шариками, он поссорился с языком и рассудком. Он в растерянности моргал, глядя на д’Арнье - все больше входившего во вкус своих забав и собиравшегося сделать все, чтобы неофит последовал за ним, научившись разделять его удовольствия. - Я-а не знаю, со м-мной прежде т-такого не было... А... А еще можно? Пожааалуйста...
Он состроил просительную гримаску - обычно это действовало безотказно. Кожа, там где ее касались губы Шарля, горела - в самом прямом смысле, Франсуа даже ощущал это сладкое и палящее жжение от близкого огня или поднесенного уголька.
- Можно, - кивнул Шарль, - и нужно.
Внутренняя сторона локтя, горячий бочок со слегка обозначенными под смуглой кожей ребрами - пересчитать их губами, вверх - вниз, жалобный скулеж Франсуа «Щекооотно!», выпирающая косточка - так близко к лобку, ямочка под коленом, и, наконец, завершающим аккордом - нежная кожица в паху. Переждав, пока нервно заерзавший Франсуа замрет в ожидании прикосновения, д’Арнье коварно сдвинулся на другую сторону и проделал все то же в обратном порядке, завершив гамму ласк долгим поцелуем в губы.
Прежде Франсуа не раз встречал в книгах и пьесах выражение «таять от ласк», но только сегодня на своей шкуре познал его истинное значение. Таять, словно мороженое на солнце, ощущая, как расслабляются находящиеся в вечном напряжении мускулы, как исчезают куда-то мысли, кроме одной-единственной: «Боже, как хорошо, я никогда в жизни не думал, что человеку в постели может быть так хорошо...» Чувствовать, как трепещет в груди сердце, как губы сами открываются навстречу другому, подчиняясь и беря в плен - долгий, сладостный, до головокружения.
«Если он попробует коснуться меня... там, я кончу прямо в его красивую мордочку. Сразу же, пусть мне потом и будет очень стыдно. Что он со мной вытворяет, зачем?»
Он обнимал Шарля, извиваясь и вертясь под горячей тяжестью, не раздумывая над тем, отрабатывает ли он обещанную мзду, или поступает так оттого, что ему нравится отвечать на чужую нежность и скрывающуюся за ней потаенную страсть.
Д’Арнье сознавал, что следует потихоньку переходить к основной части, но не решался, боясь спугнуть это чудо, сейчас с таким же неподдельным энтузиазмом отзывавшееся на его прикосновения, как до того - дичившееся и рыдающее. Моран был просто великолепен в своем восхищении и податливости, и Шарль опасался, что, стоит ему тронуть актера с намеком на более интимную близость, как тот запаникует и снова расплачется.