Страница 1 из 69
Акт 1 "Сердце тирана". Действие 1 "Лилия и лев"
Мы все грешны, и ты греши, не забывая петь осанну,
Не забывая поднимать коней и чувства на дыбы.
Дыши, ма шер ами, дыши, держи балетную осанку,
Пусть этот мир тебя предаст – ты все равно его люби.
Живи на сущие гроши, люби внезапно и случайно,
Пусть нашу жизнь танцует тот, кто в ней не смыслит ни аза.
Дыши, мой ангелок, дыши, лишь об одном мечтая тайно –
Чтоб этот мир не отводил свои бесстыжие глаза.
О.Родионова
«Неудачник, имей смелость признать это. Смирись, влачи свой тяжкий крест. Ты Unfelix, как именовали подобных несчастливцев чопорные древние римляне. Тот, кого не любит Фортуна. Ты ей не приглянулся, и она, капризная и ветреная, прошла мимо. Нет, сперва она поманила тебя пальчиком и озарила улыбкой. Ты со всех ног ринулся на лукавый зов, а она тем временем преспокойно удалилась под ручку с другим воздыхателем. Оставив тебя горевать в поисках ответа на бессмысленный вопрос: «За что? Почему? Чем я хуже других? Почему им достается все, а мне - ничего?»
Франсуа Моран знал за собой скверную манеру: преувеличивать свои несчастья до такой степени, что мир казался окрашенным лишь исключительно в черные и траурные цвета. Чтобы можно было предаваться бесконечному отчаянию на руинах несбывшихся надежд, и оплакивать молодость, загубленную подлыми интригами конкурентов.
На самом деле все обстояло не так уж и скверно. Кошелек не пустовал, нумер в неплохой гостинице был оплачен на неделю вперед, и ему никак не грозило быть вышвырнутым посреди ночи на холодную и мокрую мостовую.
Зримым и весомым подтверждением незаурядных способностей месье Морана была вещица, бережно хранимая в изящной лакированной шкатулке с надежным замком. Три дня тому он заполучил ее в честном сражении с достойными соперниками. Серебряная лилия, второй приз тулузского Фестиваля Цветов, поэтического состязания, призванного возродить старинные традиции Юга. Награда, которую оспаривали по меньшей мере два десятка претендентов, а получил - он. Заезжий гость, рискнувший принять участие в турнире, руководствуясь не столько стремлением к красоте и гармонии поэтического слога, как более банальной или незамысловатой целью - добыть средства к существованию. Или свести знакомство с кем-нибудь, кто мог бы таковые средства предоставить.
Отчасти смелый замысел месье Морана удался. Талант принес ему второе место и вознаграждение - а вот с полезными знакомствами не сложилось. Местное общество не желало допускать в свои ряды юного выскочку, отдарившись деньгами и серебряной безделушкой. Пусть Франсуа был уроженцем здешних краев, он нес на себе незримое пылающее клеймо позорного ремесла, делавшее его отщепенцем в глазах местных любителей изящного слога.
Месье Моран был актером. Без места, увы-увы. Труппа, где он служил последний год, развалилась под бременем неоплаченных долговых расписок, жизненных тягот и бесконечных ссор между господами комедиантами. Нового места сыскать пока не удалось, а доля, доставшаяся Франсуа при подведении общего плачевного баланса, стремительно утекла сквозь пальцы. Месье Моран даже не мог в точности сказать, на что истратил деньги. Его гардероб по-прежнему оставлял желать лучшего, а перспективы были самыми неутешительными. Тулузский Фестиваль мнился недурным шансом проявить себя… если бы не неприязнь госпожи Фортуны.
Ее скудные дары свелись к серебряному цветку и письму, доставленному в гостиницу нынешним утром. Письму, вложенному в узкий конверт и запечатанному кляксой зеленого воска.
Нетерпеливо разодрав конверт, Франсуа вытащил лист дорогой писчей бумаги в едва различимых глазом лиловых разводах и с изображением букетов фиалок и сирени на срезе. Текст был написан аккуратным и строгим почерком, не поймешь, мужским или женским. Начиналось письмо с изысканно-сдержанных восхищений талантами месье Морана и поздравлениями с успехом на Фестивале, а завершалось предложением встречи. Сегодня в полдень, в кофейне «Голова мавра», что на Ратушной площади. Вместо подписи красовались небрежно черкнутые инициалы, «Ш. д'А».
Франсуа перечитал краткое письмецо по меньшей мере трижды. Даже обнюхал - от бумаги едва различимо веяло вербеновой водой - и осторожно возликовал. Послание от таинственной незнакомки или незнакомца могло стать тем заветным ключиком, что распахнет перед месье Мораном наглухо замкнутые двери к славе, успеху и доходам. Но могло и обернуться источником больших-больших неприятностей. Франсуа не обманывался касательно своего статуса и места в жизни, понимая: он не в том положении, чтобы быть переборчивым и крутить носом.
«Разве не этого ты добивался? - вопрошал он отражение в тусклой глубине гостиничного зеркала, приводя себя в порядок перед выходом. - Тебе посчастливилось произвести хорошее впечатление! Может статься, ты обретешь покровительницу, прекрасную и щедрую. Или чем черт не шутит, вдруг тебе предложат место в каком-нибудь из здешних театров? На худой конец, ты недурно угостишься за чужой счет. Ты актер, Франсуа. Создание, продажное по самой своей сущности. Не гневи Удачу, беги на свидание. Постарайся быть милым и обаятельным».
«Так-то оно так, - старчески поскрипывал скептицизм, опиравшийся на костыли Недоверчивости и Практичности, - и все же, прежде чем нестись невесть куда сломя голову, поразмыслил бы немного. Сколько их было, молодых да ранних, готовых на все и немножко больше сверх того заради пары лишних золотых? Где они теперь? Что они теперь? Побираются именем Господа или прозябают на ролях без речей в провинциальных труппах, скорбя над бездарно растраченной молодостью. Не спеши. Подобно глупому мотыльку, ты всегда успеешь опалить свои крылышки… но вот где ты добудешь новые?»
«Замолчи, ради всего святого, - огрызнулся Франсуа, пытаясь сообразить, какой из трех его камзолов достоин выхода в свет. Все они когда-то выглядели весьма и весьма неплохо, но, многократно ушитые и тщательно залатанные, постепенно преобразились в обноски, с трудом сохранявшие пристойный внешний вид. Таким было все земное имущество Франсуа. Доставшееся от приятелей и знакомцев, пожертвованное театру щедрыми меценатами, купленное у старьевщиков. От дешевых туфель с фальшивыми стразами в пряжках и протершихся чулок до рубашки с поддельными брюссельскими кружевами и растрескавшегося кофра. Настоящим в этом царстве подержанных вещей оставался только сам месье Моран. - Предлагаешь сидеть, сложа руки и смиренно ожидая у моря погоды? Так вся жизнь пройдет! С чем я останусь - с пустым карманом и сожалениями?»
Скептицизм с достоинством отмолчался, не сыскав достойных возражений. Франсуа поддернул кружева, невесело улыбнулся зеркалу, прежде чем закрыть за собой дверь. Пожалуй, месье Моран слишком часто смотрелся в зеркала - не любуясь, но холодно и придирчиво оценивая себя. Как ремесленник осматривает созданный для тонкой работы инструмент, записной дуэлянт - шпагу, а ростовщик - принесенный на продажу фамильный алмаз. Франсуа Моран, уроженец Каркассона, начинающий актер двадцати трех лет от роду: стройная фигурка, грива каштановых локонов, карие выразительные глаза, нежно-смуглая кожа, хорошая память и поэтический талант. Все при нем, но покамест никакого проку с этих достоинств. Ни работы, ни знатного покровителя или щедрой патронессы, ни денег, ни громкого имени. Может, псевдоним взять, как водится у театральной братии, скрывающей настоящие имена за звучными прозвищами? Франсуа де Лис. М-да.