Страница 64 из 69
С Шарля грубо сорвали одежду, бросили грудью на камень... Он извернулся, попытавшись сесть - его вновь ударили по лицу и вернули в прежнее положение. Золотые волосы рассыпались по голым плечам и спине, святой отец дергался, напрягая мускулы - прекрасный даже сейчас, перед мучительной смертью.
Амори тем временем подошел к Кантену и взмахом руки перерезал удерживающую его за горло веревку.
- Ритуал ждет, - прошипел он на ухо прокурору, - и если что-то пойдет не так... у нас останется еще парочка живых мешков с костями, на кого бы мы смогли примерить маску Тараниса...
- Только тронь их, падаль! - рыкнул Ла Карваль, поднимаясь с колен и стряхивая удерживающие его руки.
Стражники обнажили широкие ножи-тесаки и Кантен понял - малейшая попытка к бегству, и его разорвут на куски. До пистолетов не добраться, значит, придется как-то тянуть время, пока кто-нибудь из его людей не догадается заглянуть во внутренний дворик полуразрушенного дворца.
Амори, усмехаясь, глядел в черные глаза Кантена Ла Карваля:
- Вот твоя жертва, Таранис. Возьми ее и начни обряд!
Серп в его руке угрожающе дернулся, охранники сделали шаг к прокурору, адепты замерли.
Дьявольщина, подумал Кантен, он так мечтал сыграть на подмостках, но не на таких же. Увы, кажется, судьба не устает насмехаться над ним - какой актер отказался бы сыграть языческое божество, вкушающее прекрасную жертву? Кто бы устоял перед молитвенно протягиваемыми руками зрителей и взглядами, полными восхищения?
Лишь тот, кто знает, чем завершается подобный спектакль.
«Пропади она пропадом, эта шлюха Мельпомена!» - ругнулся про себя Ла Карваль, и, гордо вздернув подбородок, играя мускулами, отбросив за спину буйные локоны, неторопливо направился к жертвенному камню.
- Шарль, - позвал он. Отец д'Арнье дернулся, сел на камне, озираясь. Кантен перешел на шепот: - Нам нужно выиграть время. Мои люди рядом, но я не могу подать им знак, - его тяжелая, смуглая ладонь опустилась на выпуклую, атлетическую грудь преподобного, снова опрокидывая его на языческое ложе, только уже лицом вверх. Шарлю казалось, его опоили той же дрянью, что и Франсуа. Он слышал и не слышал шепот Кантена, отстраненно констатируя: им предстоит соитие на глазах у изумленной публики, дабы новоявленное божество подтвердило свою мужскую силу. Надо сделать так, чтобы никто не посмел вмешаться и прервать извращенное поклонение. Резко приподнявшись на локтях, Шарль впился в губы Ла Карваля - как сделал это в полусумраке Галереи Ангелов, терзая его рот, давая понять, что еще не решено окончательно, кому будет принадлежать ведущая роль в нынешнем спектакле.
Жертвенный камень, страх за судьбу мальчишек, гнев на недогадливых подчиненных и самого себя, толпа пускающих слюни извращенцев, блеск обнаженных сабель и факельный чад - невообразимая какофония ощущений совершенно не располагали к любовным играм. Глаза Амори жгли спину, буравили будто вскипающую под раскаленными сверлами плоть - Вержьен готов был броситься на него в любую минуту, если с выполнением обряда произойдет хоть какая-то заминка.
«Друг, ты все понял? - вопросил Ла Карваль того, кто еще ни разу в жизни его не подвел. - Или ты союзник, или мы оба в могиле. Так что вставай, мой дорогой... и за дело!»
Пламя факелов плясало в глазах бывшего Яблочного Ангела, и они казались красными, как у самого Вельзевула. Он взобрался чуть ли не на жертвенный камень, наблюдая за обнаженными, целующимися мужчинами. Языки огня освещали алтарь, оставляя во мраке зрителей, чье присутствие Кантен угадывал по шелесту ткани и тяжким вздохам. Тени начали странно перемещаться, сбиваясь в кучи, громоздясь одна на другую - кажется, им с отцом д'Арнье выпало сомнительное удовольствие подать сигнал к оргии. Истерически закричала женщина, но после звонкого шлепка по явно обнаженному телу - умолкла. Лишь самые важные или самые старые адепты остались стоять - кто на коленях, кто на ногах, бормоча молитвы и раскачиваясь. Стражники переминались с ноги на ногу, молчали, поблескивали глазами, но сабель не выпускали.
- Святой отец, - прошептал Кантен, безуспешно пытаясь вызвать в себе хотя бы тень страсти, - сейчас меня признают бессильным и прикончат во имя Тараниса. ОтпустИте грехи, пока не поздно.
Шарль не ответил. Его странным образом возбуждало происходящее. Огни, темные фигуры вокруг, готовые поклоняться своему избранному, холодный мрак осенней ночи... Он не испытывал смущения, что так некстати охватило Ла Карваля. Смотрят? Пусть их. Он силен и прекрасен, пусть пускают слюни от зависти! Пусть ему не суждено быть божеством, лишь падшим ангелом со сломанными крыльями - он добьется своего.
- Таранис забавляется... - послышался с земли свистящий шепот. Амори выпрямился, подобрав с земли оброненный Франсуа серп. Теперь в него в руках было два золотых полумесяца, остро блеснувших при соударении. Медлить становилось опасно.
Кантен прикрыл глаза, вызывая в памяти недавние видения. Франсуа спасся, наверняка спасся, он достаточно сметлив, чтобы придумать выход. Сладостная лилия с лукавым взглядом из-под длинных ресниц и гибким, исполненным страсти телом. Его соблазн, чужое сокровище, так пылко целовавшее его, дразнившее обещанием любви…
Шарль тяжело дышал, распростершись на спине, следя за Кантеном холодными, как лед, глазами. Рывок, еще рывок - и темно-рыжие локоны словно оттягивают голову назад, запрокидывая искаженное от боли лицо. Д’Арнье выгнулся, инстинктивно пытаясь освободиться от живого орудия пытки, но усилием воли заставил себя замереть на камне. Ла Карваль почувствовал, как дрожат закинутые ему на плечи гладкие ноги, и, наконец, испытал подлинное желание. Все исчезло - Вержьен, факелы, сабли, адепты - только отблески на медовой, влажной коже и проклятия, слетающие с гордых губ... Шарль не стонал - рычал низко, с угрозой, а ногти чуть ли не по лунки вонзились в бедные предплечья Кантена, раздирая их до самого мяса.
Постепенно неуемный темперамент королевского прокурора проявился в полную мощь. А смертельная опасность, притаившаяся за спиной в виде человека с двумя серпами наготове, лишь обострила природную чувственность Кантена. Да и Шарль не уступал - воистину, священник превратился в дьявола. Он отдавался прокурору с таким вызывающим бесстыдством, что даже душегубы-стражники, повидавшие на своем бандитском веку всякое - и те смотрели на падре чуть ли не осуждающе. Д'Арнье извивался на жертвенном камне, как золотой бог-змей Нового Света, стонал, как умирающий в страшной агонии, а потом бросался на Кантена с жадностью и силой голодного леопарда. Кантен отвечал - и телом, и сердцем. В эти минуты он видел только Шарля, жил Шарлем, дышал Шарлем, отдаваясь столь же, сколь и получая, сплетая с ним свою плоть, вдыхая его и растворяясь в нем. Зная, что больше этого не повторится - второй такой встречи у них никогда больше не будет.
Шосселен и прочие заворожено смотрели на неистовую пляску любви. Амори облизывался, сам не замечая того. На алтаре бились насмерть уже не жрец и жертва, но два яростно-прекрасных божества, две половины единого целого, расколотые чьей-то властной рукой, а теперь вновь встретившие друг друга. Шарль уже не думал ни о чем - ни об исполнении своих замыслов, ни о Франсуа, ни о том, что они с Ла Карвалем занимаются любовью не для собственного удовольствия и даже не на потеху публике. Он отдавался прокурору с таким откровенным желанием, что трудно было и помыслить о том, что подобным способом можно протянуть время.
Острые углы камня расцарапали спину д’Арнье. Кантен потянул его на траву - им не посмели помешать, лишь расступились, давая место. Шарль тяжело дышал, озирался по сторонам, наблюдая за разгоравшейся вокруг него оргией. Мужчины, женщины, старики и совсем подростки - паства де Вержьена, захваченная зрелищем соития божеств, предавалась хмельному разгулу.
Таранис уложил своего брата, Диспатера, на услужливо расстеленный кем-то из адептов плащ и, повернув на бок, принялся неторопливо ласкать шею и гибкую спину. Шарль глухо зарычал, откидывая голову на плечо Ла Карвалю, прижимаясь к нему спиной, и ощущая, как тот сызнова погружается в его растянутую задницу. Д'Арнье то подавался к Кантену, то соскальзывал с его возбужденного члена - Ла Карваль придерживал Шарля за колено, нависая над плечом, целуя лицо невольного любовника.
- Мой герой, - Кантен поднял глаза на звук женского голоса. Изольда де Рамси, с ног до головы увешанная сияющими драгоценностями, Изольда с распущенными волосами и широким золотым поясом на тонкой талии, заменявшим ей одежду. Женщина смотрела сквозь прокурора, сосредоточившись только и исключительно на Шарле д'Арнье. Она изящно опустилась на колени, протянув руку - Шарль вцепился в ее длинные локоны, принуждая наклониться к себе и причиняя боль. Сомнамбулическое выражение фиолетовых глаз баронессы не изменилось. Изольда упала на один локоть рядом с д'Арнье, прильнула поцелуем к его губам. Ее тело, невесть отчего вызывавшее у Ла Карваля раздражение, теперь виделось как сквозь молочный туман, и казалось даже привлекательным. Она обнимала Шарля, обвивалась вокруг него, как змея, но, стоило Кантену протянуть к ней руку, дотронувшись до гладкого плеча, как на тыльной стороне ладони прокурора немедля возникла длинная кровоточащая царапина. Де Рамси с презрением смотрела на него снизу вверх, шипя:
- Не тронь! Пугай профанов, я знаю - ты падешь и умрешь, как всякое фальшивое божество!
- Изольда, - почти по слогам простонал Шарль.
- Я твоя, - откликнулась женщина. - Я с тобой. Я всегда пребуду с тобой.
Отуманенный и завороженный любовью и опасностью рассудок Ла Карваля на миг, очнулся, тревожно возопив. Пытаясь довести до сведения своего хозяина некую мысль - безнадежно потерявшуюся в бурном финале и осознании того, что на Пустырь Монфоров наконец-то явились запоздавшие жандармы.
- Стоять на месте, никому не двигаться! - надрывно заорали в разных углах просторного внутреннего двора. - Все арестованы!
- Смерть тебе! - завизжал недорезанной свиньей де Вержьен, и бросился на прокурора, размахивая золотыми серпами. Кантен едва успел откатиться, подножкой сбив Яблочного Ангела, грохнувшегося прямо под ноги примчавшемуся спасть начальство Марселю. Жандармы хватали и вязали оравших и отбивавшихся адептов, перемазанных травой и семенем, полупьяных от опийного настоя, развязно грозивших карами и местью. Амори успел зацепить кого-то серпами, и, пока его волокли к арестантской карете, выкрикивал проклятия своим сыновьям - которые, по его словам, оба оказались предателями.
Кантен в одиночестве сидел на траве - опустошенный и немой. Из него будто высосали все силы. В конце концов он подтянул ноги к голове, уткнулся лбом в колени, закрыл глаза и замер. Марсель набросил ему на плечи плащ, уговаривая подняться, прокурор не слышал ординарца.
Все кончилось. Серп не срезал его голову. Значит, предсказанная ему Раулем де Вержьеном смерть на многолюдной площади от невиданного оружия убийства еще впереди. Он жив. Он будет жить - и жить долго.