Страница 62 из 69
Голос прозвучал достаточно громко, чтобы его услышали все присутствующие, но без надрыва. Холодно и уверенно, как опытный дрессировщик обращается к вышедшему из повиновения животному. Шарль д'Арнье выступил из теней. Несмотря на то, что он был облачен в светский костюм, из-за накинутого поверх черного плаща казалось, что на нем полагающаяся по его рангу сутана. Он был неуместен на языческом богослужении и одновременно прекрасно вписывался в жутковатую картину - христианский святой, явившийся возвестить о грядущей каре Господней.
«О Боже», - напрочь позабывший, когда он обращался к Господу последний раз мэтр Гийом Рийоль скривился, как от зубной боли. На пустыре рядом с развалинами старого дворца этой ночью явно был назначен аншлаг и всеобщий бенефис. Надо было заказать в типографии афиши с оповещением о грядущей церемонии и развесить по городу, заодно и денег бы заработали. Впрочем, было бы удивительно, если доверенное лицо архиепископа и его правая рука остался бы в стороне от происходящего. Викарий д'Арнье должен был появиться здесь. Что ж, будет занимательно взглянуть, каким образом святой отец намерен остановить грядущее кровопролитие. Здесь собралось слишком много людей, которым не положено знать о происходящем. Слишком много лиц, предпочитавших скрываться под масками. Воистину, как верно заметил английский литератор, весь мир нынче стал театром.
Голос Шарля оказал воздействие и еще на одну личность - на Франсуа, от холодного ночного воздуха начавшего приходить в себя. Моран остановился, как вкопанный, вяло пытаясь высвободиться из державших его рук. Закрутил растрепанной головой, соображая, где он находится, и вспоминая, каким образом сюда попал.
- Я нахожусь здесь от лица его преосвященства Роже де Лансальяка, архиепископа Тулузского, - все тем же спокойным и ровным голосом произнес Шарль, глядя поверх голов на серп золотой луны, поднявшийся над иззубренными стенами заброшенного замка. Надеясь, что прокурор Ла Карваль пребывает в достаточно ясном уме, чтобы запомнить каждое из произнесенных им слов. Что нанесенный удар по голове не отбил у прокурора способности осознавать, кто здесь враг, а кто - друг. Или пытается быть таковым.
- Принесла нелегкая, - раздраженно пробормотали над ухом у Франсуа, и чуть громче добавили: - Заткните пасть святоше!
- Нет, пусть говорит, - возразил из темноты другой голос, вроде бы смутно узнаваемый, но звучавший несколько по-другому, более внушительно и требовательно. - Луна еще высоко, у нас есть время. Мне любопытно знать, насколько далеко готов зайти старый боров в стремлении сохранить свою голову на плечах. Коли он рискнул прислать своего любимчика для переговоров, выслушаем его.
- Его преосвященство предлагает вам сделку, господа, - Шарлю подумалось, что, узнай монсеньор о его похождениях нынешней ночью, он бы точно распорядился вздернуть «дорогого мальчика» на воротах резиденции. Но что поделать, если месье Роже в добросердечии своем склонен считать любого из живущих лучше, чем он есть на самом деле? - Условия просты. Вы предаете в руки королевского правосудия Амори де Вержьена, он же Альфонс Шосселен. Он позорит и компрометирует сообщество друидов Прованса своей излишней жесткостью. Прочим, как и ранее, будет дозволено отправлять свои обряды в окрестностях Тулузы - с соблюдением поставленных условий, разумеется. Мы пересмотрим заключенный прежде договор, и…
Извивавшийся в руках бандитов Ла Карваль безуспешно пытался дотянуться до пистолета. Но увы, его руки, стянутые кожаным ремнем, были заведены за спину, конец ремня держали два человека, а еще один, тот, что в кирасе, сжимал громадной ручищей плечи - не вырваться.
Когда на адскую сцену явился Шарль д'Арнье, Кантен не задался вопросом, откуда взялся святой отец, но возликовал. Рассчитывая, что первым делом отец д'Арнье вытащит пистолет и начнет палить во всех подряд, а во вторую - призовет подмогу. Но белокурый архангел предложил спятившим друидам соглашение - то ли в отважной попытке потянуть время, то ли и впрямь выступая от лица своего покровителя.
- Вот дерьмо, - простонал Ла Карваль, в безумном гневе опускаясь на землю. Впрочем, его тут же вздернули обратно на ноги. - Меня окружают одни безумцы и фигляры! Шарль, если мы выживем, я лично вас прибью!
- Предлагаю начать прямо сейчас, - Франсуа окончательно опомнился, осознав крайне незавидное положение собственной скромной персоны и своих знакомцев. - Мы вполне это заслужили, - он в панике заозирался, пытаясь изобрести хоть какой-нибудь способ побега. Рийоль обещал ему, что с ним ничего не случится, если месье Моран не поддастся страху и не утратит способности здраво соображать. Невесть отчего Франсуа казалось: такого поворота событий хитроумный мэтр никак не предусмотрел.
- Позвольте уж нам самим решать, что именовать излишней жестокостью, а что - достаточной, и каковы должны быть обряды, к которым ваша овечья религия не имеет ну ни малейшего отношения, - с прежней язвительной снисходительностью откликнулась тень в островерхом капюшоне, распорядившись: - Прошу прощения, святой отец, что пренебрегаю вашим рангом посланника, но наш ответ - «нет». Взять его.
Со стороны галереи появились и направились к алтарю еще несколько темных силуэтов, между которыми судорожно дергался некто светлый.
…Арман пришел в себя от холода. Все было так замечательно, они мило поболтали с Николетт о премьере, потом Жанно налил ему последнюю. Однако стоило Арману выйти в узкий темный коридорчик, как кто-то набросился на юношу сзади, прижимая к его лицу смоченный вонючей дрянью платок. Арман даже вякнуть не успел прежде, чем провалился в темноту.
Сейчас он тщетно пытался понять, где находится и что, собственно, произошло. Нагой, связанный по рукам и ногам тонким, но прочным шнуром, как ягненок, Арман лежал на каменном полу в каком-то темном и сыром помещении. Над ухом раздавалась заунывная мелодия, от которой становилось жутко. Он ничего не понимал, сходя с ума от ужаса - особенно когда вошедшие личности в темных плащах вздернули его с пола и повлекли куда-то.
«Я не хочу умирать! - жалобно причитал про себя Арман. - Пожалуйста, во имя милосердного Господа и всех святых его, неужели никто не вмешается и не спасет меня… нас?»
Его тащили, как куклу в человеческий рост, куклой он и был - вроде того соломенного чучела, что жгут на Масленицу, и с каждым шагом надежда Армана на спасение таяла, подобно снегу на солнце.
Шарля связали, святой отец стоял неподвижно, опустив глаза и шевеля губами - видимо, читал молитву. Прокурор невольно залюбовался им - ну чистой воды святой, готовый к растерзанию на арене дикими зверями за веру Христову.
«Не надейся, - хмыкнул про себя Ла Карваль. - Не канонизируют».
Но тут же ему стало не до смеха. Появившиеся со стороны дворца тени ввели в освещенный круг и швырнули на алтарь обнаженного связанного человека, в котором Ла Карваль, к ужасу своему, признал Армана Шапри.
- Эй, ты! - зычно окликнул прокурор и тут же качнулся от хлесткой пощечины, рассекшей губу - кто-то из стражников решил проучить королевскую ищейку. - Ты, ублюдок! Отпусти мальчишку, падаль, будь мужчиной - хотя бы раз в жизни! - рот наполнился кровью, и Кантен с отвращением сплюнул под ноги бывшему графу де Вержьену. Разъяренному Ла Карвалю удалось сделать несколько шагов, волоча за собой потерявших равновесие охранников, споткнувшихся о поверженного Кантеном на землю ударом сапога в пах старшего в кирасе - пока кто-то не накинул на горло прокурору прочную удавку. Ла Карваль вскрикнул, падая на колени - до обморока дело не дошло, придушили не сильно, но зато держали уже пятеро, а красный от дикой боли кирасир намеревался пересчитать строптивцу зубы рукоятью пистолета.
- Не сметь, - голос Шосселена, вернее, бывшего графа Амори де Вержьена удержал занесенную руку. - Чтобы волос с его головы не упал!
В руках Амори Кантен увидел свой золотой поясок. Золотые звенья языческого украшения сверкали в свете факелов столь же ярко и опасно, как и изогнутое лезвие серпа, лежащего на краю обтесанной белой глыбы. Камня, на который бросили скрученного по рукам и ногам Армана. Стоявший рядом Франсуа видел его расширенные темные глаза и перекошенную страхом мордашку.
Они встретились здесь, во дворе заброшенного замка, и запах застоявшейся воды с разлагающимися, умирающими водорослями наполнял воздух столь плотно, что его можно было резать ножом. Запах забивался в ноздри, лишал разума и воли к сопротивлению. Запах, стократно более сильный, чем тот, что Франсуа обонял на островке Гаронны.
Запах смерти, запах безумия, запах древности.
- Возьми серп, - рука обхватила запястье Франсуа, подтащила к серпу, накрыла рукоять его ладонью. - Бери-бери, не бойся. Вот так, - он машинально взял тяжелый серп, вспомнив, как ударил похожим Кантена по ребрам. Похожим - или тем же самым? Показалось, или с другой стороны алтаря, из темноты за ним наблюдали глаза мэтра Эшавеля-старшего, старческие, но умевшие подмечать мельчайшую мелочь, умевшие заглядывать в человеческую душу? Мэтр писал с него жертву древним богам, но сейчас он был не жертвой, а жрецом, и его ягненком был Арман. - Ударь его. Это просто, он же не сопротивляется... Покончи с ним, он стоит у тебя на пути, не бойся, покончи с ним...
Арман извивался, как гусеница, едва не слетев с алтарной плиты, но его тут же накрепко придавили к ней несколько пар рук, и тогда он истошно заблажил, как зверушка, чующая охотничий нож. Звать на подмогу ему было некого. «Боже»? Господь что-то не торопился покарать убийц и идолопоклонников. «Мама»? Он никогда не знал женщины, родившей его на свет. Арман просто вопил, истошно и отчаянно, невидящими глазами таращась в бледное лицо Франсуа.
- Нет! - голос едва слушался прокурора, уши заложил смертный ужас. Кантен понял - сначала убьют одного мальчишку, потом другого. Пощады не будет. Рийоль обманул. Или обманули его. Во всяком случае, ситуация вышла из-под контроля. Теперь мэтр и его подопечные - в руках взбесившегося Амори, ангела, превратившегося в демона. А тот рассматривал Кантена такими глазами, какими и волк постеснялся бы смотреть на раненую жертву. - Франсуа, не делай этого! - Кантен старался говорить твердо и отчетливо. - Он твой друг, он младше, он ни в чем не виноват, он не заслуживает такой смерти! Франсуа, дорогой, погляди на меня... Франсуа! Шарль, черт побери, скажите ему хоть что-нибудь!
- Я не ваш дорогой, - Франсуа улыбнулся, с трудом разомкнув непослушные губы. - Но это совершенно не имеет значения, месье Кантен... ну ни малейшего! - пронзительный визг Армана едва достигал ушей Франсуа, доносясь словно из-за толстой стены. Месье Морана никто не держал, сектанты пребывали в уверенности, что тот до сих пор одурманен и не станет сопротивляться. Франсуа сделал крохотный шажок назад, замахиваясь - и развернулся, наотмашь хлестнув серпом того, кто держал его, шипел в ухо и украдкой непристойно терся о его задницу. Он то ли промазал, то ли слегка зацепил адепта - но этого хватило, чтобы тот с паническим взвизгом отступил назад, запнулся о выщербленную плиту и с размаху сел задницей на камень. Капюшон свалился с его головы, открыв перекошенную физиономию Мартина Эшавеля, любителя неприличных зрелищ и нетронутых юнцов и юниц. Франсуа наступал, неуклюже размахивая золотым полумесяцем, пронзительно и яростно выкрикивая:
- Да пошли вы все! Вы просто смешны, вы идиотски нелепы, не более того! Нет никаких древних богов, ничего нет, ничего!..
На очередном взмахе оружие выбили у него из рук. Серп отлетел в сторону, звеня по камням. Эшавель отползал спиной вперед, держась за рассеченную физиономию и скуля, кто-то голосил, кто-то распоряжался.
- Молодец! - взвился прокурор, как только яростная золотая молния полоснула по роже Эшавеля-младшего. - Бей их, беги! - он охнул, получив пинок под дых. Франсуа снова подволокли к жертвеннику, серпа в его тонкой руке уже не было. Арман то ли сорвал голос или потерял сознание, и теперь молчал. Морана ткнули лицом в камень, Амори подобрал оружие, вцепившись растопыренной пятерней в волосы актера и вынуждая запрокинуть голову. Серп блестел, почти касаясь человеческой плоти, одно движение - и кровь волной зальет белый искристый камень, стекая в пыль, в грязь, в выгоревшую за лето полынь.
- Выкуп! - на Ла Карваля снизошло запоздалое озарение. - Слышишь, ты?! Выкуп - за обе головы!
- Не смей! - это закричал уже Франсуа, яростно выкручиваясь из державших его рук. - Да помолчи ты, заткнись!
Кто-то зажал ему рот ладонью, Франсуа, не долго думая, цапнул широкую ладонь зубами, с удовольствием прислушался к воплями и ругательствам укушенного. Однако на другой руке, закрывшей ему всю нижнюю часть лица, уже была толстая кожаная перчатка и, кусаясь, он рисковал сломать себе зубы. Актера обхватили поперек груди, и, казалось, медвежья хватка сейчас раздавит ему ребра.
Суматоха постепенно утихала. Возмутителя спокойствия и нарушителя обряда, Франсуа, удерживали рядом с алтарем, Арман еле слышно всхлипывал.
- Выкуп? - повторил Амори де Вержьен. - Что есть у тебя, чтобы предложить в обмен на невинность и порок?
- Он - Таранис! - неожиданно заверещал Франсуа, сообразив, что к чему. - Твой сын признал в нем воплощенного бога, ты торгуешься с собственным божеством!
По кругу теней пробежал тревожный шепоток.
- Поджилки затряслись? - громко хохотнул Ла Карваль. Укушенный Франсуа стражник заткнулся, даже перестал истошно причитать получивший глубокую царапину поперек лица Эшавель-младший. - Что, сучий выкидыш, боишься призвать на землю свое божество? Правильно боишься, ибо тебе первому он голову и оторвет, никакое бессмертие не поможет!
«- Призывая на землю Тараниса, верховный жрец испивает крови его земного воплощения и становится доподлинно бессмертным... - Бред, Рауль! Этого не может быть! - Наши предки верили в силу ритуала. Говорят, сам Цезарь незадолго до мартовских ид распорядился доставить в Рим верховного жреца из Галлии, да поздно было. - Неужели ты веришь в эти полоумные россказни?.. - Кантен, богохульник! Не смей рассуждать о вере таким тоном!.. - Так как все же вызывают Тараниса? - Человек, признанный воплощением божества, должен был овладеть на жертвенном камне врагом друидов. В прежние времена таких было, хоть отбавляй. Бургунды, саксы, римляне… Потом обесчещенного убивали. Однако, страшась последствий, жрецы поступали проще, пренебрегая этой частью ритуала. Воплощение Тараниса растягивали на жертвенном камне, отрезали серпом голову и собирали кровь в серебряную чашу. Жрец пил ее и, если становился бессмертен, значит, жертвоприношение удалось, Таранис ступил на землю. - А если бессмертие не наступало? - Значит, либо воплощение было ложным, либо жрец - отступник, недостойный стать сосудом для бога. - И что, находились те, кому достало нахальства вызвать бога? - Немногие. Ибо явление в мир Бога Войны означал конец эпохи, голод, мор, смерть и разрушение. - Прости на честном слове, Рауль, ну и ерунду ты плетешь!..»
- Это еще надо доказать, - резонно заметил бывший Яблочный Ангел. - По юношеской вспыльчивости Рауль был склонен принимать желаемое за действительное, увлекаясь красивой внешней оболочкой в ущерб внутренней сущности. Он с удовольствием объявил тебя божественным воплощением - так ему было не зазорно подставлять тебе задницу!
- Трус! - выкрикнул Ла Карваль, и глаза его полыхнули воистину дьявольским гневом, - я знал, что ты трус! Смотрите, смотрите, дети священных рощ, кого называете вы своим Отцом и Светочем! Подлый, лживый человечишка, боящийся открыть вам ворота к бессмертию, боящийся проложить мне тропу на землю Галлии, боящийся оказаться ничтожным слизняком под моими стопами - и этот должен испить святого напитка? О, нет! Никогда мои губы не прочтут священного текста-ключа, никогда я не лягу на жертвенный камень - вы не достойны моего прихода! Ничтожные людишки, какие из вас потомки славных воинов? Дерьмо!
Адепты зашептались, склоняя друг к другу головы в капюшонах и как-то сторонясь своего духовного вождя - они так много слышали о Таранисе и обещанном с его приходом бессмертии...
- В конце концов, единственный способ изведать истину - провести ритуал, - суховатый, чуть надтреснутый голос мэтра Рийоля врезался в сдавленные перешептывания, как нож в масло. Мэтр, словно в противовес прочим адептам, скинул капюшон, и свет факелов поблескивал на гладко зачесанных рыжеватых волосах. - Это вызов, а вызов либо принимают, либо отвергают. Страшась ответить, мы признаем себя побежденными еще до начала боя, а все наши церемонии становятся не более чем пустыми забавами. Пустить кровь паре мальчишек - много ли в том заслуги, много ли в том силы и чародейства? Уведите их, это и в самом деле просто смешно. Рауль мог быть сколько угодно влюблен, но чувства никогда не затмевали его рассудка... в отличие от многих здесь присутствующих.
Черные плащи и скрывавшиеся под капюшонами маски заволновались. Шло стихийное разделение, кое-кто перебрался ближе к мэтру Рийолю, кто-то попятился под незримую защиту Шосселена. Мартину Эшавелю помогли подняться, его вой перешел в непрерывные ругательства - похоже, острый кончик серпа изрядно пробороздил его смазливую физиономию.
Кантен старался унять дыхание - неужели получилось? Только бы Арман и Франсуа спаслись, а он... Может быть, в последний момент безумцы опомнятся, сообразят, на кого поднимают руку? Если его убьют в ходе расследования, монсеньор добьется, чтобы из столицы прислали целую карательную экспедицию. Впрочем, черт с ним самим - присяга королевского прокурора требует отдать жизнь за короля и правосудие, и присягу придется исполнять. Хорошо бы еще отпустили Шарля...
Старшему Вержьену бросили вызов, который нельзя было пропускать мимо ушей и просто не обратить внимания. Его власть в секте в кои веки подвергалась нешуточному испытанию, и откуда же, спрашивается, возникла неожиданная угроза? Со стороны собственного отпрыска, вытащенного из болот Гвианы, незаконного отпрыска, упрямого и несговорчивого, который вечно имел собственное мнение по любому вопросу, но прежде разумно держал его при себе. Но сейчас мэтр Рийоль, он же Гийом Ля Мишлен, несколькими точными словами умудрился расколоть доселе сплоченное сообщество на несколько фракций. Вдобавок адепты были не на шутку испуганы, кое-кто, пользуясь суматохой, уже выскользнул из круга факелов, затерявшись среди теней заброшенного особняка.
В руках у старшего Вержьена находилась ценная и опасная добыча, человек, чью кровь он бы с удовольствием пролил, да еще и растянул удовольствие. По мнению Амори, королевский прокурор заслуживал долгой и мучительной смерти. Также как и юный архиепископский прихвостень, слишком живо напомнивший Амори давние и полузабытые времена нежной дружбы с еще молодым Роже де Лансальяком.
- На алтарь его! - загремел Амори.
- Э-э... кого именно? - робко осведомился кто-то из подчиненных.
- Святошу! Будет вам... будет вам пришествие Тараниса! - Амори, кажется, не совсем соображал, что говорил.
Мэтр Рийоль поднял оброненный серп и, поскольку никто ему не возразил, перерезал путы на руках и ногах Армана, стащив обомлевшего юнца с холодной каменной глыбы. Подтолкнул Шапри к Франсуа и его стражнику, вполголоса распорядившись:
- Суньте обоих под замок. Потом решим, что с ними делать.
Кажется, Лилия понял его замысел, потому как перестал вырываться и беспрекословно позволил себя увести.
Молодых людей втолкнули в каморку, где до начала церемонии держали Армана, даже оставив им свечку. Армана колотило мелкой дрожью, Франсуа слышал, как он постукивает зубами.
- Это твое? - на колченогом столе валялась кучка нарядной одежды. - Одевайся быстрее. Ла Карваль меня живьем на кусочки разрежет, если с тобой что-то случится.
- Думаешь, он... он... Его убьют? - шмыгнул носом Арман.
- Он выкрутится, - заявил Франсуа с уверенностью, которой вовсе не ощущал. - И мы тоже. Коли нас там не зарезали - значит, выберемся.