Страница 55 из 69
- Хорошо ли это - никого не предупредили и укатили невесть куда? - капризно возмутился Франсуа, заглянув после сеанса позирования в комнаты прокурора и обнаружив, что Ла Карваль вернулся из своей загадочной поездки. - Оставили меня тут одного отдуваться перед мэтром Эшавелем… - актер приязненно кивнул Арману, сунувшемуся в кабинет за новыми распоряжениями, и без приглашения плюхнулся на диванчик. Выжидательно уставился на Кантена: - Куда вас носило и что вы там разузнали?
- Что нового в вашем театре? - ответил вопросом на вопрос прокурор, усаживаясь рядом. Франсуа рассеянно дернул плечом:
- Все по-прежнему. Мэтр Рийоль натаскивает труппу, месье Шосселен держится в тени. Новых актеров не принимали. Господин меценат больше не показывался. Ну не томите, я же вижу - вам есть о чем поведать! - он состроил умилительно-просящую рожицу. - Сейчас по вашей вине я умру от любопытства!
- Я навещал могилу Яблочного Ангела, - коротко отозвался Ла Карваль.
- И что, она действительно под яблонями? - в нетерпении подался вперед актер.
- Под ивами. В ней пусто. Предвосхищая ваши расспросы - да, я видел это собственными глазами. Отец д'Арнье может выступить моим свидетелем, - прокурор сделал паузу, наблюдая, как воспримет новость месье Моран. Актер приоткрыл рот, собираясь что-то сказать или спросить. Передумал. Прикусил кончик ногтя на мизинце, и только после этого осторожно изрек:
- Выходит, месье Амори отнюдь не на том свете, а на этом. А монсеньор догадывается об этом? Или - не догадывается, а знает точно?
- Я имею все основания думать, что монсеньору известно местопребывание его любимца, - прокурор забил голосом последний гвоздь в крышку гроба. - И я знаю, мы дышим ему в затылок.
- О-о, даже вот как… Наш театр? - без труда смекнул Франсуа. - Вы руководствовались случайным выбором - но попали точно в цель?
- Как утверждают философы, вся наша жизнь состоит из мелких случайностей, соединенных Господом в единую нить или цепь, точно не помню, - в черных глазах Ла Карваля мелькнуло торжество. - Однако у меня по-прежнему нет веских доказательств. Поэтому вам, Франсуа, предстоит кое-что сделать.
- Что именно? - актер склонил голову набок. Невесть почему эта его привычка нравилась Кантену. Как и житейская сметливость месье Морана, и манера смотреть на собеседника сквозь обманчиво-скромно опущенные ресницы. Если бы он мог без колебаний доверять месье Морану… Если бы Ла Карваль чуть больше верил людям - не раз получая доказательства того, что ради выгоды или спасения они с легкостью обманут и предадут, невзирая на все клятвы и обещания. Он симпатизировал де Лансальяку, но симпатии к подозреваемому имеют свои границы.
Прокурор встряхнулся, отгоняя непрошенные размышления:
- Вы пойдете сегодня на репетицию? Отлично, я так и думал. Найдите способ переговорить наедине с господами Шосселеном и Рийолем. Пригласите их взглянуть на незаконченное творение мэтра Эшавеля, что таится за стенами архиепископской резиденции.
- Так они и пойдут со мной, - усомнился в своих силах Франсуа.
- Придумайте что-нибудь! - Ла Карваль протянул руку, стиснув пальцы молодого человека и с неудовольствием взглянул на сверкающее гранями рубиновое сердце. - Вы же такой умник! Что вам стоит наврать им с три короба? Главное - чтобы они увидели картину.
- Допустим, господа купятся на мою болтовню и придут. Что дальше? - пожелал узнать месье Моран.
- Дальше вы проведете их в зал и скромно отойдете в сторонку. Станут расспрашивать - отвечайте кратко, четко и правдиво. Постарайтесь известить их, что сюжет картины был предложен лично господином столичным прокурором. Намекните, якобы прокурору ведомо нечто о древних божествах - и о связи, тянущейся через века к сегодняшним дням.
- Связи навроде вашей золотой цепочки? - лукаво прищурился Франсуа. - Вы откроете когда-нибудь эту великую тайну - почему вы носите ее, не снимая?
- Когда-нибудь - да, - скрепя сердце, посулил Ла Карваль. Надеясь, что его обещание послужит месье Морану эдаким задатком на будущее - ведь актеру так нравилось вызнавать чужие тайны. - Вы сделаете это?
- Я просто не могу отказать в такой настойчивой просьбе, - рассмеялся Франсуа. - Ничего не обещаю, но постараюсь… Скажите, обязанности месье Шапри при вашей персоне сводятся только к накрыванию стола и своевременному подношению туфель, или постель на ночь он вам тоже согревает?
- Месье Моран, запомните мои слова, - нарочито зловеще начал прокурор, - не стремитесь узнать больше того, что вам положено. Невинность сего кроткого агнца совершенно меня не волнует. Как и он сам. Я просто хочу, чтобы он… чтобы его не выудили из Гаронны с улыбкой от уха до уха. Чтобы он не разделил судьбу вашей несчастной знакомой, мадемуазель Люсьен. Когда все завершится, так или иначе, месье Шапри может отправляться на все четыре стороны.
- Его преосвященство проявили заинтересованность в его судьбе, - прозрачно намекнул Франсуа.
- Вот и пусть забирает его себе со всеми потрохами, - отмахнулся Ла Карваль. - Набьет из него чучело или пришьет ангельские крылья, мне нет до этого дела, - он с неохотой отпустил руку Франсуа, вспоминая, какое несказанное удовольствие смогла подарить ему эта тулузская лилия с нежным ароматом. Повторится ли это сызнова? Или стоит держать руки подальше от месье Морана? С такого станется проникнуть сладкоречивым змеем в душу и обвиться вокруг сердца так, что потом не отодрать и с кровью… - Перестаньте так интригующе улыбаться, месье Моран. Марш на репетицию.
Сцену в «Театре Фортуны» перестелили - теперь доски мягко и упруго проседали под ногами, от них едва различимо пахло свежей сосной. Труппа привычно выстроилась подле рампы, и мэтр Рийоль с неудовольствием осведомился:
- Кто-нибудь знает, где Арман?
- Он больше не придет, - интонации голоса Франсуа прямо-таки сочились любезностью и ядом. - Ежедневный труд оказался для бедного мальчика слишком тяжким испытанием. Он нашел себе местечко получше. Где его таланты оценят по достоинству.
Жанно понимающе хмыкнул. Николетт недоуменно всплеснула руками, взглядом потребовав у Франсуа объяснения. Но месье Моран пребывал в убеждении: испробовав сладкой жизни в архиепископском дворце, Арман сам не захочет возвращаться. Эта тихая и кроткая душа не разрывается от противоречивых желаний и отлично скрасит последние годы монсеньора де Лансальяка.
Мэтр Рийоль рассеянно похлопал по ладони своей неизменной указующей тросточкой. Внезапно он вскинул голову, смерив Франсуа холодным взглядом бледно-зеленых глаз.
- Перемена ролей, - спокойно объявил он. - Ипполит - Франсуа. Терамен - Мари-Раймон. Жанно будет Аркасом.
Упомянутый Жанно не удержался и тихонько взвыл от восторга, ударив себя кулаком по ладони.
- Если кто из вас наткнется на месье Армана, передайте ему, чтобы не трудился возвращаться - он уволен.
Франсуа украдкой улыбнулся. Убеждая свою совесть в том, что не сделал ничего дурного. Все так поступают. У Армана не хватило бы умения достойно сыграть роль, и спектакль бы просто-напросто провалился. Их усилия пошли бы насмарку из-за неопытного мальчишки, лезущего на сцену, где ему вовсе не место. Арман не рожден для театра. Пусть лучше прислуживает монсеньору и подставляет ладошки под дождь чужой щедрости. Пусть вволю лопает пирожные с золотого блюдечка и валяется на шелковых простынях. А ему, Франсуа Морану, нужно жить, нужно добиваться места под солнцем, не зависящего от чужой преходящей милости.
«Он меня еще благодарить должен! - твердил себе Франсуа. - У него все равно ничего бы не получилось, а у меня - получится! Еще как получится!»
Вряд ли великий создатель «Федры» и безымянный, но не лишенный дарования писака, что потрудился над переделкой творения Расина, предполагали, что ясный и недвусмысленный образ царевича Ипполита можно истолковать столь удивительным и неожиданным образом. Персонаж, создаваемый Франсуа под незаметным, но настойчивым руководством мэтра Рийоля, произносил положенные речи - и вместе с тем разительно отличался от задуманного Расином. Ипполит в исполнении Франсуа с невинным видом язвительно высмеивал чувства влюбленной мачехи и опасно заигрывал с давним другом. Оправдывался перед отцом, намекая на неверность его супруги и вместе с тем не произнося ни единого слова прямой укоризны, дразнил подругу обещаниями, которые не собирался исполнять… Атмосфера на сцене сгущалась, хотя никто из актеров не мог прямо указать на причину своих тревог. Соглашаясь с тем, что с заменой главного действующего лица спектакль стал гораздо лучше. Пьеса обрела внутренний стержень и цельность, она стала насыщеннее - и опаснее, словно за каждой из движущихся по сцене фигур выросла огромная тень, зловещая и опасная. Словно всякое произнесенное героями спектакля слово таило в себе иной, куда более тревожный смысл.
А Франсуа искренне наслаждался происходящим. Ловко уклоняясь от любых попыток заговорить с ним о чем-то, не касавшемся роли. Он давал свое представление для мэтра Рийоля - зная, что тот сумеет по достоинству оценить оригинальную трактовку образа, и всячески стараясь привлечь его внимание. Задержавшись по окончании репетиции и окликнув распорядителя: «Мэтр, можно с сами переговорить… по одному важному вопросу?»
- Я так и понял: тебе сегодня что-то не дает покоя, - коротко кивнул Рийоль. - Надо отдать тебе должное, Лилия - ты так старательно тянул действие на себя, что порой это выглядело… просто забавно, - он бледно улыбнулся. - Жаль, что Арман покинул нас. Ему недоставало мастерства, но он был так естественен в своей неискушенности. Публика сочувствовала бы ему. Тогда как твое прочтение образа, несомненно, удивит зрителей - и озадачит. Ну, если у тебя и впрямь серьезный разговор, я предпочитаю вести его в более подходящем месте.
Они ушли. Прислуга гасила свечи, погружая зал в гулкую темноту.
Подходящим местом мэтра Рийоля оказался тот самый кабачок, где Франсуа недавно ужинал в обществе Жанно. Здесь и впрямь никто не обращал на соседей внимания. Хочешь - плети заговоры против короны, хочешь - делай непристойные предложения.
Поначалу беседа двух новых посетителей кофейни шла на удивление благопристойно. Если бы кто посторонний дал себе труд прислушаться, то озадаченно пожал бы плечами: сколь удивительные вещи обсуждают между собой лицедеи, когда не выступают напоказ. Говоря о придуманных и никогда не существовавших людях, точно о давних знакомых, решая хитросплетения их судеб и всерьез переживая из-за их семейных и жизненных драм. Франсуа мялся, не представляя, как перейти к истинной цели своего разговора, не отрывая взгляда от замызганной скатерти и стараясь не встречаться взглядом с мутно-зеленоватыми зрачками мэтра Рийоля. Тот не собирался облегчать собеседнику задачу, вынуждая молодого актера сделать первый шаг.
Франсуа наконец решился, рассеянно водя пальцем по краю оловянной кружки:
- Мэтр, скажите… мне кажется, вы считаете меня небесталанным. Может, я ошибаюсь, но… я уверен, что заслуживаю бОльшего… Как и многие из нас, вынужденные прозябать там, где мы есть.
Рийоль чуть откинул голову назад, смерив Франсуа оценивающим взглядом, будто впервые увидел его. Узкие губы тронула мудрая и неприязненная усмешка:
- Видишь ли, мальчик… Твоя незаурядность кроется именно в том, что столичная сцена признает недостатком. Акцент. Подвижность. Мимика. Тебя можно научить чеканной декламации, приучить неподвижно стоять на месте, изящно помавая рукой в патетических моментах, и принимая благообразный вид. Все это, вместе взятое, превратит тебя в посредственность, каких на пятачок - пучок.
- Пропади она пропадом, эта столица, - отмахнулся Франсуа. Ему очень хотелось показать себя не взбалмошным юнцом, а рассудительным и знающим человеком, но непосредственная натура брала свое. - Здесь, на Юге, всегда существовали свои традиции и свое мерило сценического таланта. Я не хочу превращаться в посредственность, я хочу сохранить себя, - он оставил кружку в покое, сцепил пальцы с такой силой, что костяшки побелели. - Но я слишком мало умею. У меня никогда не было толкового и постоянного наставника. Я хочу работать с вами и учиться у вас. Постоянно. Хотя бы пару сезонов. Я знаю, обучение стоит денег. Я могу заплатить! - он нервно сглотнул, повторив: - Да, могу. Не просто наличными. У меня… у нас с мадемуазель Годен хранится пьеса авторства ее родственника. Великолепная, острая, просто конфетка, которую совсем недавно поставили в столице, а в провинции о ней еще не слышали.
- Я не держу постоянной труппы, - Рийоль небрежно пожал узкими плечами, поправил и без того безукоризненно сидящий парик. - Докажи, что на тебя стоит тратить время - тогда я, возможно, смогу дать тебе пару дельных советов, которые пригодятся в будущем.
Франсуа зажмурился. Перевел дух, словно собираясь прыгнуть с обрыва в бездонный омут. Хотя здесь больше подошло бы сравнение с туго натянутым канатом, по которому он отважно вознамерился пройти над клокочущей огнем бездной. Если Ла Карваль прознает, какие именно переговоры он тут вел…
- Я знаю причину, по которой вы не можете собрать постоянную труппу, - медленно, едва ли не по буквам выговорил он. - И почему вы часто переезжаете. Возможно, я знаю способ переменить эту ситуацию. Средство, которое даст вам возможность изменить давним правилам - не задерживаться нигде подолгу и устраивать судьбы нанятых вами актеров по своему усмотрению...
Рийоль негромко рассмеялся:
- Скверная формулировка, Франсуа. То ли угроза, то ли коммерческое предложение, то ли похвальба. Определись.
- Упаси меня Боже от угроз, и тем более - от пустой похвальбы, - яростно замотал головой Франсуа, поняв, что от испуга и волнения перестарался с драматизмом. - Это предложение. Сулящее обоюдную выгоду. Особенно в свете того, что день премьеры неумолимо близится. События, которые должны произойти - они произойдут. Вопрос в том, чем они закончатся. Кто уцелеет, а кто - нет.
- Ничего не понимаю, - благожелательно улыбнулся мэтр. - Это отрывок из той пьесы, о которой мы говорили? Которую ты предлагаешь поставить в надежде на невиданные барыши?
- Это пролог к пьесе для малого круга ценителей, что будет поставлена очень и очень скоро, - Франсуа с трудом заставлял свой обычно бойкий язык ворочаться, порождая слова. Актер вынудил себя посмотреть в зеленовато-желтые глаза сидящего напротив человека, отделенного от него неширокой столешницей трактирного стола. - Она называется «Возмездие нечестивым, или Гнилые яблоки райского сада». В основу положены события, имевшие место здесь, в Тулузе, лет десять назад - а может, и еще раньше, задолго до моего рождения. Распорядитель и постановщик - месье Ла Карваль, он же Жан Пари, его милость королевский прокурор из Шатле. В ролях - графы де Вержьен, старший и младший, ныне покойные, и некоторое число живых лиц, предпочитающих оставаться неизвестными. Если вы и сейчас скажете, что якобы ничего не понимаете, я больше ни слова не скажу. Просто встану и уйду. Выкручивайтесь, как знаете. Только имейте в виду, господину прокурору нужны жертвы и процесс. Очень нужны. И в их поисках он ни перед чем ни остановится.
«Ой. Ну вот, сказал. Теперь все зависит от него - пожелает ли он схватить брошенный мяч или предпочтет сделать вид, будто никого мяча вовсе и не было. И тогда я просто не представляю, как быть…»
Мэтр Рийоль продолжал улыбаться, но теперь веселья в его улыбке больше не было. Он не потешался над амбициозным и самонадеянным юнцом, рвущимся в его ученики, он приветствовал человека, только что занявшего первую строчку в списке кандидатов в неприятности.
- Допустим… только допустим, для поддержания нашей занимательной беседы, что мне доводилось слышать эти имена - де Вержьены и месье Ла Карваль, - медленно произнес он.
- Раз вы знаете семейство де Вержьен, значит, от вашего внимания наверняка не укрылся тот факт, что у графа Амори, Яблочного Ангела, было двое отпрысков. Младший умер и похоронен в Париже. Что сталось с бастардом этого скандального семейства - старшим сыном Амори от танцовщицы Ля Мишлен? - Франсуа пер напролом, рассудив, что нападение будет сейчас наилучшей из возможных стратегий. - До меня доходили туманные слухи о Гвиане и Кайенне… Впрочем, все это неважно. Неважно, что там было в прошлом, кто кого любил и кто кого убил. Важно то, что происходит сейчас. Круг замыкается, да-да, я сам призываю неприятности на свою голову, но… но я уже усвоил, за необходимое порой приходится очень дорого платить. Я хочу, чтобы вы остались в живых, мэтр Рийоль… хотя на самом деле вас зовут совсем не так? Чтобы вы учили меня… нас. Чтобы мы поставили столичную пьесу раньше всех - и сорвали банк.
- Вот как, - только и промолвил в ответ Рийоль. Его странные, бесстрастные глаза вновь скользнули по лицу и фигуре Франсуа, почти осязаемо. - Какое любопытное предложение. Для безработного актера, коим ты представляешься, Лилия, ты знаешь поразительно много такого, чего тебе знать совсем не положено. В том, что ты действительно актер, у меня сомнений нет. Но что касается всего остального… Должен ли я тебе верить? Не проще ли будет собрать саквояж и спешно покинуть прекрасную Тулузу?
- В начале этого лета я участвовал в Фестивале Цветов и приглянулся местному архиепископу, - ошалев от собственного нахальства, Франсуа решил смешать правду с ложью, надеясь, что Рийоль не сможет разделить их. - Я ставил для него пьесу. Можете спросить Мари-Раймона и Николетт, они участвовали в постановке, им лгать совершенно незачем. Ну и… выполнял для преподобного иные обязанности, чего уж тут. Потом из столицы приехал прокурор Ла Карваль - ловить чернокнижников и дьяволопоклонников, которые якобы прячутся под рясой его преподобия. Месье прокурор мне доверяет. Я… я исполняю кое-какие его поручения.
- Для господина прокурора ты тоже исполняешь те самые «иные обязанности»? - с понимающей усмешкой кивнул Рийоль. - Что ж, это многое объясняет.
У Франсуа достало ума изобразить смущение.
- Тебя приставили просто следить и вынюхивать, а ты решил проявить инициативу. Похвально, - одобрил мэтр. - Хотя грызут меня подозрения в том, что ты и сейчас не до конца откровенен.
- Все мы преследуем как тайные, так и явные цели, - Франсуа никак не мог решить, поверил ему этот загадочный человек или издевается. - Мои личные дела с месье Ла Карвалем касаются только меня и его.
- Итак, месье прокурор копается в сточных канавах Тулузы, извлекая на свет давно похороненные кости десятилетней давности, - Рийоль пригубил немного вина, покатал его на языке, размышляя. - Много ли ему уже удалось обнаружить?
- Пустую могилу графа де Вержьен и тот факт, что в Тулузе свили себе гнездо поклонники не Сатаны, но древних галльских богов, - Франсуа решил, что ничем не навредит расследованию прокурора, поделившись сведениями. - А еще он позирует мэтру Эшавелю. В весьма, я бы сказал, специфическом образе.
- Что-что? - заинтересованно приподнял тонкие рыжеватые брови Рийоль. - Монсеньор архиепископ умудрился убедить несгибаемого мэтра прокурора стать натурщиком? Хм...
- Ага, я знал, я знал, что это вас наверняка заинтересует! - довольный собой Франсуа хихикнул. - Еще неизвестно, кто там кого убедил. Послушайте, мэтр… Вам ведь нет никакого дела до этих столичных интриг, правда? Вы никого не убивали - ну, я надеюсь, что никого не убивали, - вкрадчиво произнес он. - Вы же наверняка предпочли бы остаться в стороне и заниматься театром. А я… я могу это устроить.
- Не преувеличивай свои скромные возможности, - отрицательно качнул головой мэтр Рийоль. - Если предложение взглянуть на картину не попытка подкупа и не ловушка, а жест миролюбия, я бы не отказался взглянуть на творение месье Эшавеля. Прекрасный мастер. Его место - при дворе, в столице, а не в провинции.
- При двореее... - задумчиво-завистливо протянул Франсуа. - Наверное, его преосвященство полагает своё окружение ничем не хуже королевского двора. Мэтру щедро платят за каждое полотно его кисти, угождают его желаниям, чего же больше?.. Правда, никто не видит его картин, кроме малого числа избранных. Так и в Париже наверняка было бы то же самое - он работал бы для малого круга подлинных и понимающих ценителей, и более ни для кого... Нет, это не подкуп и не жест миролюбия. Это... - он задумался, почесывая кончик носа, - это... гм... ну, не знаю. Это мое сожаление. Ужасно жаль, что, кроме монсеньора, художника и моделей, никто не увидит эту картину, вот. Кстати, ваш компаньон не желает прогуляться в архиепископскую резиденцию?
- Я не принимаю решения за других людей, - Рийоль выложил на край стола стопку монет, плату за ужин. - Но я потолкую с с ним. Ступай, Лилия.
Франсуа извелся в ожидании завтрашнего дня и ответа Рийоля. Он бродил по дворцу, как злая осенняя муха, не зная, чем заняться. Все валилось из рук, на ум приходили отрывки из прочитанной пьесы - и Франсуа изводился сожалением, что успел прочитать так мало, всего несколько страниц. Он заставил себя сесть, попытался что-то написать - но вместо стихотворных строчек из-под его пера вышла непристойная картинка, которую месье Моран в раздражении порвал в мелкие клочки. Подумал, не нанести ли визит Шарлю - и загрустил еще больше. Из лучших побуждений д'Арнье начнет расспрашивать, чем опечален его любимец, а прокурор велел не распускать язык. Как тяжело жить в окружении постоянных секретов. Словно в комнате с натянутыми струнами, и к каждой привязан колокольчик. Малейшее неловкое движение - и раздастся назойливый трезвон.
«Но ты по-прежнему любишь Шарля? - вопрошал отражение в темном оконном стекле Франсуа. - Ведь любишь? Или чувство к нему стало для тебя привычным, утратив прелесть новизны? Ты не знаешь, как быть и что сказать, чтобы ненароком не обидеть его. Догадываясь, что любой выбор будет неверным. Ни уйти, ни остаться. Ты больше не читаешь ему стихов по вечерам… да ты и сам стал другим. Между тобой и тем Франсуа Мораном, что нынешней весной приехал в Тулузу, осталось так мало общего… помимо серебряной лилии. Это горько… и неизбежно».
Он так и не заснул толком, проворочавшись полночи, то и дело вставая - посмотреть на фарфоровый циферблат часов, выглянуть в темный парк под окном, прислушиваясь к шелесту листвы. И к дверям «Театра Фортуны» Франсуа Моран в кои веки тоже явился первым, неожиданно заметив на стене дома то, что заставило его сердце лихорадочно забиться.
Афиша.
Извещавшая горожан Тулузы о грядущей постановке «Федры». Афиша на дешевой бумаге, сквозь которую влажными полосами проступил клей, с изображениями греческих масок Комедии и Трагедии. Первая афиша в жизни Франсуа Морана де Лис, где его имя открывало список исполнителей. Первый толковый спектакль в его жизни, где он будет премьером. Пусть в довольно убогом театре, но не где-нибудь, а в Тулузе! С настоящими зрителями! Может быть, их представление даже удостоится пары строчек в выпуске местной газеты! Он все-таки смог чего-то добиться. Сам, без чьей-либо помощи. И он не намерен жертвовать явившейся ему перспективой ради расследования месье Ла Карваля и спасения монсеньора - тот достаточно богат и влиятелен, чтобы самому как-нибудь выкрутиться.
Франсуа ощутил на своих губах глуповато-горделивую улыбку, которая никак не желала исчезать. Даже когда он пересек темный зал и поднялся по боковой лестнице на гулкую сцену. Побродил туда-сюда, вспоминая расстановку персонажей в мизансценах третьего акта. Вышел ближе к рампе, сглотнул, дожидаясь прозвучавшей в его воображении реплики Федры - и повел свой финальный монолог, увлекаясь с каждым словом все больше и больше.
Когда же Франсуа выдохнул в сумрак зала последнюю реплику, призывая богов и людей справедливо рассудить его и мачеху, из полутемной пустоты эхом прозвучали одинокие аплодисменты. Мерные, уверенные хлопки подлинного ценителя. Рийоль, зажавший свою палочку распорядителя под мышкой, выступил в косую полосу света на авансцене:
- Недурно, Лилия. Если сможешь отчитать столь же проникновенно на премьере - повышу жалование. И вот это твое придыхание при обращении к Тезею - очень выразительный штрих. Запомни его, но не злоупотребляй.
- А… вы уже пришли? - растерявшись, Франсуа брякнул первое, что пришло в голову. - Спасибо, мэтр Рийоль… Я старался. Правда, старался, - он отступил назад, присев на деревянный ящик. Во время спектакля его накрывали потертыми отрезами бархата, превращая в царский трон. Откашлялся, нерешительно спросив: - Так что касательно вчерашнего, мэтр Рийоль?
- Скажи-ка мне, Лилия, - Рийоль скупо усмехнулся, серебряным набалдашником жезла приподнял лицо Франсуа под подбородок, - осознаешь ли ты, что от твоего покровителя скоро мокрого места не останется? В том числе и благодаря твоим стараниям. Не заплачешь по пуховой перинке?
- По перинке - нет, по Роже де Лансальяку - да, - не задумываясь, ответил Франсуа. - Послушайте, почему бы вам просто-напросто не бросить господину Ла Карвалю ту кость, которой он так алчет? Ведь монсеньор ничего не имеет лично против вас - до тех пор, пока ваши… кхм… представления остаются в рамках приличий и не тревожат жизнь провинции.
- Видишь ли, Лилия… - Рийоль отвел жезл-тросточку в сторону, легко крутанул ее в пальцах, - по сути своей я человек незлопамятный. Я готов простить монсеньору мою загубленную молодость. И даже то, что преподобный не стал затруднять себя долгим и вдумчивым расследованием, покарав тех, до кого у него руки дотянулись. Оказавшись вынужденным сделать выбор между паршивой овцой и человеком, который был дорог ему по целому ряду причин, его высокопреосвященство предпочел отправить под нож овцу. Да и кто на его месте поступил бы иначе? Но человек, которого ты столь очаровательно именуешь Яблочным Ангелом, отнюдь не таков. Он полагает себя несправедливо обиженным, наказанным ни за что. Его лишили имени и достояния, и теперь он помнит каждое оскорбление, нанесенное ему, лелеет свою гордыню, старательно посыпая солью чужие и свои раны. Тогда я поневоле вспоминаю, как скверно мне было… и снова делаюсь зол на монсеньора архиепископа.
- Никогда не понимал, на кой предмет нужно холить прежние обиды - особенно если понятно, что ничего все равно не изменить и не возвратить назад, - признался Франсуа.
- Это потому, что ты молод и совершенно неискушен, - с пугающей мягкостью откликнулся Рийоль. Оглянулся на топот каблучков и шелест юбок, кивком поприветствовав вошедших в зал Зизиль и Николетт.
Перед началом репетиции мэтр выстроил актеров на сцене, пройдясь перед ними туда-сюда и осведомившись, все ли видели афишу. Радостный хор юных голосов вразнобой заверил его, что да, видели, осознали и прониклись - премьера грядет!
- Стало быть, ни для кого не станет открытием - работать сегодня будем долго и упорно, пока не добьемся желаемого, - сделал вывод мэтр Рийоль и пристукнул концом палочки по досками подмостков. - Ну что ж, приступим. Акт первый, сцена первая.
Репетиция превзошла все ожидания - молодежь безропотно повиновалась малейшему мановению руки Рийоля, зачарованная звучанием слова «премьера». Всем мечталось блеснуть, а постановщик пьесы точно знал, какими способами добиться желанного эффекта, и потому никто не нарекал на бесконечные «Снова!»
С какого-то мгновения текущее мимо время потеряло свое значение. Смысл имели только произносимые слова и совершаемые движения. Никто не задумывался о том, который час. Не вспоминал о том, что хочется есть, что в горле пересохло, ноги болят, а глаза слезятся от свечного чада. Спектакль оживал, выдуманная история обретала плоть и кровь, чтобы вскоре заставить зрителей плакать и смеяться, ненавидеть и сострадать, ужасаться и верить в колдовство холщовых декораций и жестяных корон.
- Неплохо для оборванцев с улицы, - наконец признал скупой на похвалы мэтр Рийоль. - Завтра начинаем репетиции в костюмах и подготовку к генеральному прогону. Помня, что даже провал вы должны встретить с достоинством - он будет для вас неплохим уроком. Лилия, задержись.
Франсуа послушно сошел со сцены, плюхнувшись на первую скамейку в партере. Вытянул ноющие ноги, растирая икры и опасаясь, как бы их сейчас не свело приступом судороги. В голове у месье Морана царил туман усталости, и он не сразу осознал, о чем говорит мэтр Рийоль, растерянно переспросив:
- Простите, что вы сказали?
- Я обдумал твое предложение, - терпеливо повторил Рийоль. - Пойдем, взглянем на твою таинственную картину. Месье Шосселен составит нам компанию. Поднимайся.
Бить усталые ноги о булыжники тулузских мостовых Франсуа не пришлось: владелец «Театра Фортуны» ожидал их на улице, восседая в наемной коляске. По дороге донельзя озадаченный Франсуа краем глаза приглядывался к облику месье Шосселена, тщетно ища в облике зрелого мужчины легкие, стремительные черты крылатого юноши с корзиной яблок.
«Может, Ла Карваль ошибся или его ввели в заблуждение? Он совсем не похож на Яблочного Ангела… Потому что если Шосселен - это он, значит, именно он приказал убить Терезу. Именно он стоит за всем, что происходило и происходит в городе. Именно его я видел в образе темного ангела. Но у них же нет ничего общего! Опомнись, Франсуа - ты ищешь общие черты у реального человека и призрачной грезы. Ты сошел с ума. Предоставь лучше расследование Ла Карвалю, он в этом понимает побольше тебя…»
Видимо, столичный прокурор заранее принял меры к возможному появлению в резиденции его преосвященства неожиданных и незваных гостей - месье Морану и его спутникам не задали ни единого вопроса, укромными коридорами проведя в Цветочный Зал. В пустом и прозрачном зале Франсуа опустил шторы и зажег свечи, чтобы солнечный свет не мешал созерцанию картины. Жестом фокусника откинул белое покрывало со стоявшего на подставке-треножнике холста, невольно вздрогнув при виде картины. Почти завершенная, она ослепляла и подавляла, так сокрушительно и мощно написал ее мэтр Эшавель. Возможно, это полотно было лучшим его творением - не слащаво-прекрасное, как портреты ангелов в галерее монсеньора, но резкое, почти грубое, наотмашь бьющее зрителя прямо под дых, заставляя остановиться перед полотном и потрясенно замереть.
Франсуа украдкой перевел дух, вглядываясь в фигуры на картине. Они, натурщики, больше не имели ничего общего со страшными богами прошлых веков и их жертвой. Тускло сиял литым золотом воздетый серп, лунный луч отражался от широких браслетов и камней в перстнях, огромных и скверно ограненных. Угловатый край поросшего мохом камня-алтаря, бледное, с тонкими чертами лицо нарисованного Шарля с бездонными провалами глаз, неотвратимо влекущими к себе неосторожных. Резкий излом распростертого на валуне гибкого тела, взлет руки, экстатическое, отчаянное выражение запрокинутого лица юноши, смутно напоминающего обликом Франсуа Морана. Повернутая в три четверти горделивая темноволосая голова Тараниса на мощном обнаженном торсе, забрызганном кровью. Невесть каким образом художник добился того, чтобы в черных очах замерцали багровые искры нездешнего пламени, движением кисти обратив смертного в бога.
- Когда мэтр завершит ее, она будет просто восхитительной, - сглотнув, нарушил вязкую тишину Франсуа. - Но на ней никто никогда не умрет. Это будет просто старая страшная сказка былых времен. Может, оно и к лучшему, как полагаете?
Шосселен отмолчался, пристально рассматривая картину с видом судебного пристава, описывающего имущество должников. Ответил Рийоль:
- Это истинный шедевр. Которому суждено кануть в безвестности - или погибнуть в огне после смерти владельца. Вряд ли преемник месье де Лансальяка отважится сохранить его коллекцию. А жаль.
- Вот сущее преступление - уничтожать такие картины! - не выдержал Франсуа, и негодование его было вполне искренним. - Они могли бы пережить нас и наших детей, они важнее суеты дней и человеческих жизней. Они должны остаться. Должны, и все!
- Какое ты все-таки еще наивное дитя, Лилия, - удрученно покачал головой мэтр Рийоль. - Это полотно опасно по сути своей. Не знаешь, кто выбрал для картины такой зловещий сюжет?
- Месье прокурор, - с готовностью отозвался Франсуа. - Он бредит этими историями о друидах и древних богах. - Словно подталкиваемый в спину непреодолимым искушением поиграть с огнем, актер добавил: - Наверное, вы правы. Найдутся люди, которые в глубине души порадуются гибели Галереи Ангелов. Господин прокурор тут пытался выяснить, кто послужил натурщиками для этих картин - и кто из любимцев монсеньора до сих пор жив. Так дотошно выяснял, даже самую старую картину в покое не оставил - ту, с которой начиналась коллекция. Монсеньор столько убеждал его, что нарисованная на ней личность давным-давно в земле - но, мне кажется, месье Ла Карваль не поверил.
- А как называлась эта картина? - через плечо осведомился месье Шосселен. - Вам доводилось ее видеть?
- «Яблочный ангел», - не замедлил с ответом Франсуа. - Она такая старая, что монсеньор даже не помнит, какого именно святого на ней изобразили. Называет его просто «ангелом». Там такой красивый молодой человек сидит под деревом с корзиной яблок, - он чуть прижмурился, изображая умственный труд. - А, вспомнил. Монсеньор сказал, этого юношу звали Амори де Вержьеном. Он умер от какой-то болезни. Месье Ла Карваль на днях ездил на его могилу - она где-то в окрестностях города.
Рийоль еле слышно зашипел сквозь зубы. Франсуа в его шипении послышалось отчетливое проклятие. Месье Шосселен же равнодушно кивнул, вернувшись к созерцанию картины. Всецело насладившись ею, он коротко и приязненно кивнул Франсуа, прихватив спутника под руку и поспешно удалившись. Франсуа подумалось: каково это, спустя столько лет посетить место, в котором ты некогда был счастлив? Если Шосселен и в самом деле Амори де Вержьен, архиепископский дворец должен быть для него вторым домом. А Рийоль совершенно на него не похож. Наверное, бастард пошел обликом и сложением в мать, а не в отца. Знает ли преподобный, что Яблочный Ангел жив? Если прокурор докажет, что де Лансальяку было доподлинно известно, что де Вержьен не умер десять лет тому… Тогда его преосвященству точно конец, бесповоротный и окончательный. Почему же преподобный пытается сохранить это в тайне? Из-за юношеской привязанности? Но ведь столько лет миновало…
- Ты что здесь делаешь? - вырвал его из размышлений резкий голос Шарля д'Арнье. Франсуа испуганно вздрогнул, поперхнувшись воздухом и поразившись, как тихо порой ходит Шарль:
- Смотрю…
- Что за господа недавно так спешно удалились прочь отсюда? - потребовал ответа д'Арнье. - Как они вообще сюда попали?
- Я привел, - признался Франсуа. - Это… гм… главные подозреваемые. Владелец театра, в котором я служу, и мэтр Рийоль, постановщик спектаклей. Ла Карваль попросил меня провести их потихоньку сюда и показать картину.
- Франсуа, - Шарль нахмурился. - Я ценю твое усердие, но в своем стремлении помочь монсеньору ты заходишь слишком далеко. Свел знакомство с насквозь подозрительными личностями, привел их во дворец его высокопреосвященства… Каждый день таскаешься в этот свой театр на репетиции… Тебе не кажется, что пора одуматься и прекратить этот балаган?
- Монсеньор мне разрешил! - возразил актер.
- Монсеньор пообещает тебе звездочку с небес, если ты пожелаешь, - раздраженно отмахнулся д'Арнье. - Франсуа, я не вмешивался в твои дела, но подумай сам - что общего у тебя и этих проходимцев с большой дороги?
- Неужели ты ничего не понимаешь?! - вспылил Франсуа, испытывая жгучее желание растолковать Шарлю, чтобы между ними не было никаких недоговоренностей, чтобы этот высокомерный и холодный хлыщ наконец-то его понял! - Шарль, я не могу ведь вечно оставаться при монсеньоре и тебе, прятаться в задних комнатах, не смея никому показываться на глаза! Я хочу заниматься своим ремеслом, хочу учиться новому - что в этом дурного? Я ведь не фарфоровая статуэтка, чтобы поставить меня в шкаф и запереть дверцу, я живой человек!
- И, подобно всем людям, думаешь в первую очередь о своей собственной выгоде, - Шарль против воли залюбовался яростным выражением на лице Франсуа. Никогда прежде он не видел актера в таком состоянии, а значит - речь зашла о чем-то, что по-настоящему волновало и тревожило месье Морана. - В данный момент ты рассудил, что дело монсеньора проиграно, а для тебя настал подходящий случай подыскать новый приют и новых друзей. Понимаю. Поскольку я и сам таков, у меня нет ни малейших оснований, равно как и морального права, препятствовать тебе в намерении сгубить свою жизнь.
- Да что ты знаешь о моей жизни, ты ей хоть когда-нибудь интересовался? - огрызнулся Франсуа. - Можешь сколько угодно строить из себя ханжу и святошу, но я-то знаю, что у тебя под этой сутаной! Ну и пожалуйста! - он захлебнулся, ощутив подступившие к самому горлу злые и горькие слезы. - Я думал, я для тебя что-то значу, а ты… - он ринулся к дверям Цветочной Залы.
Убежать актер не сумел - д'Арнье с силой схватил его за плечи и резко развернул к себе, только сережки в ушах заколыхались.
- А я? Я для тебя что-то значу, Франсуа?! Помимо твоих желаний и интрижек?
- Я тебя люблю, - быстро и скомкано выдохнул Франсуа, отводя взгляд. - Я только... только не представляю, как это тебе доказать. Так, чтобы ты действительно поверил. Я сомневаюсь, боюсь чего-то, шарахаюсь из стороны в сторону, я не знаю, что мне нужно и чего от меня хотят... Я не знаю, не знаю! - слезы все-таки брызнули, он судорожно смахнул их манжетой, шарахнувшись назад, но не сумев вырваться. - Знаю, что не смогу остаться, но не могу и уйти!..
- Я не держу тебя, - хрипло промолвил Шарль, вопреки собственным словам лишь сильнее стискивая пальцы на запястьях любовника. - Я готов отпустить, если ты скажешь. Но мне больно, Франсуа. Возможно, я еще просто не привык к мысли о том, что мы... потом будет проще.
- А мне, значит, легко и просто?! - возмутился Франсуа. Понимая, что вот-вот сорвется, не выдержит, наорет на Шарля - или на себя, не имеет значения. Почему, почему все так случилось? Ты... ты правда способен отпустить меня?
- Разве ты не этого хочешь, Франсуа? - покачал головой Шарль. - Никак иначе я твоих поступков истолковать не могу. Все, что я вижу в последние дни, говорит о том, что ты готов отстаивать свое место в этом треклятом балагане.
- Но я не хочу расставаться с тобой!.. - Франсуа зажмурился, шумно и быстро втягивая воздух сквозь сомкнутые зубы, стараясь не расплакаться и овладеть своими чувствами. Выучка взяла свое, и, когда он поднял ресницы, слез больше не было. Взгляд карих глаз был печальным... но спокойным, очень спокойным. Франсуа не пытался вырваться из рук д'Арнье, заговорив спокойно и сдержанно: - Мне было так хорошо с тобой, и только с тобой... Но, наверное, мне больше не стоит тревожить тебя. Прости. Прости, что я не оправдал твоих надежд, что я такой...
- Господи, Франсуа, - д'Арнье вдруг, словно подрубленный, рухнул перед ним на пол, обхватил обеими руками ноги Франсуа и прижался лбом к его коленям. - Что же мы с собой делаем...
- Встань немедленно, что ты творишь?! - на сей раз Франсуа перепугался уже неподдельно и искренне, вцепившись в широкие плечи Шарля и безуспешно попытавшись поднять его на ноги. Ладони соскользнули с гладкого черного шелка сутаны, сорвались, ногти царапнули материал. - Шарль, ну пожалуйста... Не надо так, я не стою этого... Ну Шарль же... - он запустил пальцы в медно-рыжую шевелюру, ощутив мягкое тепло густых прядей, повторяя, как завороженный: - Шарль, любимый мой... Нам нельзя оставаться вместе, и невозможно быть порознь... Я почему-то решил, что так будет лучше - если я уйду к другому, и ты поймешь, насколько я ветреная и неблагодарная тварь. Но я не могу, меня все время тянет назад, к тебе, только к тебе... Шарль, встань, ну пожалуйста, ну я тебя прошу... Это нехорошо, это совсем тебе не к лицу, ну встань же...
Уговоры не имели никакой силы, и Франсуа попытался присесть сам - но д’Арнье слишком сильно сжимал его, не позволяя согнуть колени. Так Франсуа и замер - растерявшись, испугавшись той бури чувств, которую невольно вызвал в другом человеке. Смотря сверху вниз на растрепавшиеся локоны, блестевшие на черной ткани, и сглатывая пересохшим горлом. Он не заслуживал такого почитания и такого восхищения, но ничего не мог с собой поделать - ему нравилось это молчаливое обожание его скромной персоны со стороны отца д’Арнье, он с ума сходил от одного его присутствия рядом, и понимал - ничего хорошего из этого не выйдет.