Страница 53 из 69
Шарль д'Арнье смотрел в суровые глаза архангела Михаила, собственного зеркального отражения. Облаченного, как в броню, в сознание собственной вечной непогрешимости и знание вечной истины, и вооруженного, как мечом, правом карать неправедных. Ноги сами принесли его в капеллу, и теперь он неподвижно сидел на обитой багряным бархатом скамье, устало, по-крестьянски, навалившись грудью на спинку передней лавки. Размышляя, перебирая воспоминания, как скупец перебирает золотые монеты. Думая о Франсуа Моране - актера опять носило где-то в городе. Месье Моран все чаще пребывал в обществе прокурора Ла Карваля - но связывали их, похоже, исключительно деловые отношения. Месье Морану нравилось разыгрывать роль помощника дознавателя, и Шарль д'Арнье ничего против этого не имел. Он готовил свою душу к этому испытанию - а оно оказалось слишком тягостным.
В резиденции духовного пастыря Тулузы редко что могло укрыться от взора его эминенции - или от взглядов неслышно скользящей по коридорам прислуги. В свой черед монсеньору де Лансальяку донесли о том, что отец д'Арнье пребывает в дворцовой капелле. Не молится, не встречается с кем-то - просто сидит, ведя безмолвный диалог со Всевышним. Что вероятнее всего - споря с самим собой.
«Он справится, - повторял себе де Лансальяк, неплохо изучивший характер своего преданного викария. - Что бы ни томило его, чем бы ни была отягчена его душа, Антуан справится».
Очередной слуга, отправленный в капеллу, вернулся с известием о том, что отец д'Арнье, несмотря на поздний час, по-прежнему остается в церкви. Роже де Лансальяк недовольно нахмурился. Закряхтел при мысли о том, что придется на ночь глядя тащиться в капеллу. На первый взгляд, было бы куда разумнее вытребовать Антуана д'Арнье немедленно пред очи покровителя.
Разумнее - да не слишком…
Шарль так ушел в свои мысли, что не заметил появления монсеньора. К слову сказать, при желании и необходимости преподобный мог ходить очень тихо и появляться там, где его не ждали. Грузно присев на соседнее сиденье, де Лансальяк оглядел своего былого фаворита и нынешнего вернейшего сподвижника. Испытав по результатам осмотра тягостное сожаление, лишь подтвердившее высказанное некогда монсеньором предположение. Вроде бы все было, как прежде - и уже не так. Замкнутый Антуан д'Арнье неосторожно позволил мимолетному увлечению перерасти в истинную страсть - а предмет его увлечений не обладал способностью по достоинству оценить сокровище, подаренное ему судьбой. Монсеньор де Лансальяк полагал, что разлука охладит чувства молодых людей, и внешне все выглядело именно так, месье Моран и д'Арнье вели себя как друзья, а не любовники, но преосвященный ни на миг не доверял этому впечатлению.
- Мне казалось, я поручал тебе присматривать за месье Мораном, - обращаясь не к Шарлю, а к некоей точке за его плечом, осведомился его преосвященство. - Его нет во дворце. Где он?
Шарль медленно повернул голову в сторону де Лансальяка, будто не вполне соображая, кто с ним говорит и где они вообще находятся. В свете мерцающих свечей прямые волосы д'Арнье вспыхнули рыжеватой бронзой.
- Месье Моран… где-то в городе. Господин прокурор уверил меня в том, что к нему приставлено надлежащее сопровождение, - медленно проговорил он. - Полагаю, в данный миг месье Моран более занят своей сценической карьерой, нежели чьими-то чувствами.
- Вы что, повздорили? - удивился монсеньор, недовольно проворчав: - Карьера у него… Какую еще карьеру выдумал себе этот юный проходимец? Почему ты вообще слушаешь то, что он несет - у него же мельница вместо языка, и всякий день - очередная гениальная идея!
- Время от времени месье Моран изрекает дельные вещи, - угрюмо признал Шарль. - В чем-то я могу его понять. Он актер, и хочет заниматься своим ремеслом - несмотря на ту покойную и обеспеченную жизнь, которую предлагаете ему вы…
- Антуан, мальчик мой, - не дослушав, перебил де Лансальяк, - сдается мне, с тобой в последнее время что-то не в порядке. Да, месье Моран очарователен, остроумен и на удивление сладок в постели… Но это еще не повод терять голову. Именно это с тобой в данный миг и происходит. Ты слушаешь его, потакаешь его выдумкам вместо того, чтобы удержать его от ошибок, прощаешь то, что спускать бы не следовало. Что он там вытворяет в своем театре, ты знаешь? Ты уверен, что он в театре - а не в чьей-либо постели, того же Ла Карваля, к примеру? Что, даже это не имеет для тебя ни малейшего значения?
- Простите мне мою дерзость, отец мой, - склонил голову Шарль, - но… вы пожелали уложить Франсуа в свою постель - разве я дал вам каким-то образом понять, что ваше решение задело мои чувства? Почему тот предполагаемый факт, что месье Морану взбрело в голову разделить ложе со столичным прокурором, должен волновать меня в бОльшей степени?
- Потому что есть же разница между мною и этим столичным выскочкой! - громыхнул преподобный, донельзя удивленный полным отсутствием сопротивления и апатией отца д'Арнье. - Потому что порой таких, как твой ненаглядный Франсуа Моран, надо брать за шкирку и против воли удерживать от некоторых поступков! Ибо сами они не задумываются над тем, что творят! Он занимается именно этим - ждет, когда ты остановишь его. Когда задашь ему трепку, доказав, что он тебе важен и что ты неравнодушен к тому, что он творит. Таких нельзя отпускать на свободу, полагаясь на их здравомыслие и сдержанность - ибо они немедля пускаются во все тяжкие. Не по злобе или стремлению досадить, но по несусветной глупости! Я рассчитывал на тебя, Антуан, на то, что ты удержишь это неразумное и резвое дитя подле себя, но он умудрился окрутить тебя и - теперь носится невесть где, а ты сидишь здесь и изображаешь аллегорию Отчаяния. Ты имел несомненное влияние на него, но утратил, потакая его желаниям и разрешив ему все, что угодно.
Монсеньор перевел дух и с каким-то приглушенным отчаянием в голосе вопросил:
- Ну что мне прикажете делать с вами? Посадить Франсуа под замок, пока не одумается? Выслать тебя куда-нибудь в Севенны? Или сунуть вам кошелек с ассигнациями и выгнать обоих за порог: гуляйте, пока не перебеситесь? Выправим тебе свидетельство о длительном отпуске от трудов праведных, благо ты нечасто вспоминаешь о Господе.
- Моя вина, моя величайшая вина, но, боюсь, я и раньше не думал о Нем слишком много, - хмыкнул Шарль, - пожалуй, что теперь это случается куда чаще. Как мне поступить, монсеньор? Надавать Франсуа пощечин, потому что я сильнее? Наорать, потому что старше, и я точно знаю, в какой стороне солнышко встает?
- Боюсь, время пощечин и криков уже безнадежно миновало, - язвительно хмыкнул преосвященный. - Твоему дружку, как ты сам признал, нельзя отказать в сообразительности... также как и в определенной юношеской наивности. И выпадает тут, заблудший сын мой, одно из двух. Либо ты проиграешь состязание за чужое сердце, либо тебе придется изыскать способ внятно и доступно растолковать месье Морану, где его место. Ты предоставил ему свободу - он вовсю пользуется этой свободой, и вскоре позабудет даже о том, чтобы оглянуться на тебя. Нет, коли в твоем сердце и вправду все перегорело… - де Лансальяк повел в воздухе пухлой ладонью, словно отметая нечто невидимое.
- Даже если я выиграю это соревнование, ваше преосвященство, что мне делать с трофеем? - невесело усмехнулся Шарль. - Что я могу ему предложить, кроме постыдного, тайного сожительства, да еще за чужой счет? Не проклянет ли меня Франсуа за то, что я привяжу его к себе сердечными узами? Не сойду ли с ума от тревоги за него я сам? Может быть, для него будет лучше позабыть это лето и все, что было между нами. Я хочу, чтобы он был счастлив.
- Что самое досадное, при ветреном характере этого дитяти он и в самом деле будет счастлив, - чуть нахмурился де Лансальяк. - Погорюет месяц-другой, вспоминая, как вам было хорошо вместе. Может, поплачет украдкой в подушку... и вскоре утешится с кем-нибудь другим или другой. Ты открыл ему тайну того, что между мужчинами и женщинами нет существенной разницы. Теперь его жизнь станет вдвое занимательнее. Может, вам и в самом деле уехать? Антуан, сынок, чего бы хотел ты сам - помимо того, чтобы наше общее несчастье и головная боль была счастлива? - монсеньор бросил на Шарля изучающий взгляд, короткий и цепкий.
- Обрести покой, - почти не задумываясь, ответил Шарль. - Прежде я мечтал о богатстве и влиятельности, о том, чтобы иметь возможность заткнуть пасть любому, кто осмелится тявкнуть в мою сторону. Но сейчас - сейчас я мечтаю о покое. Я привык быть бессердечным и преданным - и я хочу снова стать им.
- Так может, будет лучше дать месье Морану понять, что всему рано или поздно приходит конец - и плохому, и хорошему? - монсеньор в задумчивости покрутил толстыми пальцами. - Он мальчик умный и сообразительный, поймет. Конечно, я сам просил его остаться в Тулузе, но в свете нынешних событий… Вдруг он и в самом деле сумеет найти общий язык с Ла Карвалем, и тот пожелает захватить месье Морана в столицу? - преподобного явно интересовала реакция подчиненного на такое предположение.
- У месье прокурора есть очаровательная манера думать за себя и за своего протеже, - чуть пожал плечами Шарль. - Но кто знает, вдруг Франсуа придется по душе такая опека? В сущности, он склонен подчиняться - не одному, так другому.
- Каких только глупостей и преступлений не совершают люди ради того, что они называют любовью, - раздраженно буркнул монсеньор. - В любом случае, прокурор и его люди пробудут здесь еще не меньше двух недель. Мы со всей очевидностью узрим, смогут ли две столь противоречивые натуры поладить меж собой. Если нет - ну что ж, приищем для месье Морана местечко в Тулузе, которое придется ему по душе и где он не станет подвергать себя излишним опасностям и искушениям. Если да - тут Господь им судья, а мы ничего не сможем поделать. Может, присутствие Франсуа сумеет отчасти смягчить эту вечно смятенную душу и примирить ее с миром.
- Быть по сему, аминь, - подняв глаза к легкому, парящему потолку капеллы, Шарль д'Арнье обрел уверенность в том, что поступает правильно. Сейчас он искренне сожалел о том, что не верует настолько искренне и глубоко, чтобы просить Господа о знаке или целиком положиться на волю Провидения. - Благодарю вас за все, монсеньор.
- Благодарить будешь позже, - отмахнулся монсеньор де Лансальяк. На пальце сверкнуло тяжелым золотом пастырское кольцо. - Когда мы изопьем до конца эту горькую чашу и посмотрим, останемся ли мы в живых. Ступай спать, Антуан. Знаю, мой совет бесполезен, но все же постарайся не думать о своей ветреной Лилии. Я потолкую с ним, - он чуть ухмыльнулся. - Ступай, мой мальчик. Сегодня был тяжелый день, и я хочу побыть один. Иди-иди, - он мягко, но настойчиво выпроводил Шарля из капеллы.
Вместо того, чтобы, как было велено, вернуться в свои апартаменты, Шарль д'Арнье невесть зачем свернул к комнатам Франсуа - зная, что обнаружит их пустыми, нарочно желая еще разок уязвить без того ноющее сердце. Он и не догадывался прежде, что оно способно так болеть - и так лихорадочно колотиться о ребра при виде полоски света из приоткрытой двери ванной комнаты и услышав знакомый голос. Голос, безмятежно и полусонно напевающий простонародную песенку под гулкий звон льющейся воды - месье Моран изволили вернуться и заниматься поздним туалетом. Камзол и жилет актера валялись на полу гостиной - Шарль подобрал их, бросив на кресла. Открыл дверцу в ванную. Замер на пороге, глядя на мокрые вьющиеся волосы, прилипшие к гибкой спине, следя за грациозностью обыденных движений - как Франсуа наклоняется за лежащим в лотке куском мыла, дорогого и твердого, пахнущего молотыми зернами кофе с примесью лаванды, как поднимает тяжелый фарфоровый кувшин. Как, извиваясь, сбегают по длинным ногам прозрачные струйки воды, разбиваясь о медное дно ванны - следы чьих рук так старательно смывал с себя ветреная Лилия, его радость и горечь?
Шарль достал из комода чистую простыню, сзади набросив ее на плечи Франсуа. Актер не вздрогнул, видимо, он давно уже ощутил присутствие постороннего - и знал, кто именно этот посторонний, так поздно заглянувший к нему.
- Мы… прости, я задержался, - Франсуа постарался, чтобы его голос звучал виновато. Ему хотелось, чтобы Шарль повысил на него голос, накричал, выясняя, за каким чертом он шатается по ночному городу и в чьей компании - но д'Арнье лишь молча прижал его к себе, не обращая внимания на промокшую ткань. Горло Шарля перехватило петлей невысказанных упреков и опасений, мешающей дышать и наслаждаться кратким мгновением близости Франсуа. - Ты сердишься? - актер обернулся, на удивлении ловко ткнувшись губами в вырез распахнутой на груди сорочки. - Мы просто заболтались, вот и все.
- Я так и думал, - сухо и спокойно отозвался Шарль, без труда перенося Франсуа через высокий бортик ванны. - Я понимаю, у тебя есть жизнь за пределами дворца.
- Ну-ка отпусти меня, - неожиданно резко потребовал Франсуа. Ощутив опору под ногами, обхватил ладонями лицо Шарля, чуть привстав на цыпочки и заставив более высокого д’Арнье наклониться к себе. Вгляделся в синие глаза, скорбно и трагично вздохнув: - Шарль, ты пробуждаешь во мне уснувшую было совесть. Что я с ней буду делать, в нынешние-то распущенные и безнравственные времена, когда можно заработать полсотни ливров за то, чтобы позволить всласть похватать себя за задницу? - он прижался всем телом, встряхнувшись и сбрасывая намокшую простыню на пол. - Ну прости. Я свиненок. Отнеси меня в спальню, пожалуйста. Или отнеси куда хочешь. И делай со мной, что хочешь. Я иногда забываю, что на самом деле я принадлежу тебе - как и прежде, - он улыбнулся, лукаво и чуточку смущенно.
Шарль стиснул в ладонях его руки и прижал к своим губам:
- Какая совесть, Франсуа, у меня у самого ее никогда не было. Иначе я никогда бы не покусился на твою невинность и не запугивал тебя…
- Ах-ах, отцом д’Арнье овладело запоздалое раскаяние в совершенных грехах, - беззлобно поддел Франсуа. - Нет-нет, ты добился своего - я настолько перепугался, что мне не оставалось ничего другого, кроме как нападать. Я всегда так делаю, когда мне страшно: стараюсь не думать о последствиях и ломлюсь напрямик, в надежде, что повезет. И ах, как мне невообразимо повезло, я никогда и не мечтал о таком везении... - он пощекотал острым ногтем шею Шарля. - Ну ее к черту, эту невинность. От нее одни хлопоты, без нее намного легче... Стой, замри! - прежде чем Шарль успел остановить своего неуемного дружка, Франсуа по-кошачьи мягко прыгнул на него, обвив ногами талию.
Шарля от этого маневра почти не шатнуло, он охотно подхватил Франсуа под ягодицы и, глубоко, жадно целуя его, попятился в спальню, рухнув спиной вперед на неразобранную постель.
- Мое-мое-мое... - задыхаясь, умудрялся бормотать Франсуа в паузах между поцелуями. Оседлав бедра Шарля, он торопливо стаскивал с него одежду, ластясь, зацеловывая, выглаживая собой - пальцами и всем телом, словно пытаясь проникнуть под кожу. Словно прося прощения за что-то невысказанное. - Мой. Больше ничей, правда? Шарль, я так тебя люблю... - смешки, бесконечные поцелуи, долгие и страстные, от которых так сладко болят и ноют распухшие губы...
- Вот залюблю тебя до полного бессилия, и больше не будешь заполночь шататься по городу, - сделал зверское лицо Шарль, перекатываясь на живот и вминая Франсуа в пышные перины постели.
- Ха! - бог весть, каким образом Франсуа умудрялся вкладывать в короткое восклицание столько презрения, недоверия и язвительности сразу. - Залюбит он меня, как же! - Франсуа завертелся, извиваясь под навалившимся на него тяжелым телом, пытаясь обрести свободу и обессиленно хихикая, запрокидывая голову, подставляя шею и плечи губам д'Арнье. Каштановые локоны рассыпались по белизне обшитых кружевом подушек, переливаясь в отсветах масляных ламп рыжими искрами.
- Неужели это был вызов? - Шарль приподнял голову, прислушиваясь к воображаемому эху слов Франсуа. - И ты думаешь, что после сомнений в моей мужской неотразимости я его не приму?
- Какой вызов, о чем ты? - Франсуа в поддельном изумлении расширил бархатные глаза. - Святооой отец, о чем это вы начали рассуждать? Вы, если мне не изменяют зрение и слух, суетно заботитесь о впечатлении, которое производите... да еще занимаетесь блудодейством! Причем добро бы еще с падшей девицей, так нет, вы умудрились между делом совратить бестолкового юнца! - он обвил Шарля руками и ногами, скрестив лодыжки у него за спиной. - Нет-нет, никаких брошенных и принятых вызовов. Вам это просто невместно.
- У меня такое ощущение, будто ты нахватался от нас с монсеньором церковной премудрости, а мы от тебя - театрального распутства, - резюмировал д'Арнье, просовывая руку между их сплетенными телами, чтобы приласкать Франсуа, - с кем переспишь, от того и наберешься....
- Спи с книжкой, это намного безопаснее для репутации и нравственности, - посоветовал Франсуа. - И не смей винить меня в распутстве! Я таким не был - это все из-за тебя, только и исключительно из-за тебя! Уммм... - он слегка прикусил Шарля за плечо, вертя задиком и потираясь о ладонь, настойчиво оглаживавшую его промеж ног.
- С «Декамероном», например, - предположил Шарль, охотно поддерживая предложенный Франсуа легкомысленно-игривый тон. Так было легче и проще, словно и в самом деле ничего не произошло. - Или с книжкой Апулея, а то еще можно почитать на сон грядущий этого новомодного... как бишь... маркиза де Сада. Весьма успокаивающее и душеполезное чтение.
- Ну, если теперь твоя растревоженная душа требует итальянских развеселых сказочек и душераздирающих историй о падших девицах, то кто я такой, чтобы ограничивать твой круг чтения? - Франсуа подтянулся на локтях, зарывшись лицом в распущенные локоны Шарля и глубоко вздохнув: - Чем от тебя пахнет, а? Похоже на осенние листья... или на увядающие цветы...
- От меня пахнет лилиями, - пояснил Шарль д'Арнье, - чем же еще. Тобой, Франсуа... Розами и корицей, имбирем и кардамоном, шоколадом и медом.
- Выражаясь не столь изящно, кое-кто в последнее время жрет слишком много сладостей, а потому пропах ими насквозь, - беспечно рассмеялся Франсуа. - Забыл еще упомянуть духи, а я за них целый ливр выложил, за крохотную бутылочку, - он изгибался под рукой Шарля, безмолвно зовя его. Предлагая себя, как редкостное изысканное лакомство на светлом фарфоре простыней - и опасливо вспоминая обманчиво простодушную девушку с темными очами.
- Да, - выдохнул Шарль, подхватывая его разведенные ноги под коленями и укладывая их себе на плечи, - конечно же, и безумно дорогие духи тоже...
Он легонько, на пробу, толкнулся внутрь, обмирая от знакомого и каждый раз острого удовольствия.
- Сильнее, - мягко и вместе с тем требовательно попросил Франсуа. Карие глазища неотрывно смотрели в темно-синие. Одной рукой Франсуа уцепился за переплетение деревянных ветвей резного изголовья постели, другой сжимал плечо Шарля, порой загоняя острые ноготки в живую плоть. Теперь он научился вовремя расслабляться, уступая партнеру - и почти свыкнувшись с неудобствами первых мгновений. Всего-то и хитростей: лежать спокойно, позволяя Шарлю распоряжаться собой. Глядя снизу вверх на знакомое до малейших черточек лицо в обрамлении медно-рыжих прядей, еле слышно подбадривая любовника - не словами, но интонацией неразборчиво-нежных звуков. Чуть подаваясь навстречу в тот миг, когда Шарль погружался в него - и ускользал, поддразнивая и не давая обещанного, пока Франсуа не выдержал, певуче простонав: - Ну Шааарль же...
Д'Арнье, спасибо ему за это во веки веков, наконец перестал измываться над дружком, и Франсуа невольно вскрикнул, заметался, перекатывая голову по подушкам. Ощущая, как его раскрывают - не торопясь, позволяя насладиться всяким и каждым мгновением любви. Ему казалось, Шарль несет его на руках над пропастью, восходя по невидимой, звенящей под ногами лестнице - и грешный мир остается далеко внизу, а здесь только лижущее кожу, но не причиняющее боли прозрачно-алое пламя, которое можно зачерпнуть ладонью. Отдельные капли срывались с руки, сверкая искрами, как две капли воды похожими на рубин в подаренном кольце.
Франсуа бормотал что-то пересохшими губами, молитвой повторяя имя возлюбленного. Прося не оставлять его - и показать, что там дальше, за бездымным пламенем и высокими белыми облаками. Тая под Шарлем, еще, глубже, снова, и еще раз, и так бесконечно, часами, которыми притворяются минуты, отпущенные смертным для блаженства.
«Я хочу, чтобы ты был со мной. Долго, так долго, всегда. Ты не поймешь меня, Франсуа, но это неважно. Только будь со мной. Не уходи. Забавляйся с кем хочешь, играй в свой театр, но не уходи, не оставляй меня, иначе все, что я делаю, не имеет смысла…»
Юности не свойственно помнить о чужих тревогах, ибо и собственная-то забывается на лету, превращаясь в сон. Потому месье Моран был очень удивлен тем, что его спозаранку безжалостно растолкал камердинер его преосвященства. Категорично и очень холодно потребовав немедля встать и явиться к монсеньору.
Франсуа охнул. Схватился за голову. Вообразил те громы и молнии, которые сейчас обрушатся на его повинную голову. Но делать было нечего - пришлось торопливо одеваться и бежать.
В спальне преподобного до сих пор царил полумрак, бархатные шторы были задернуты, сладковато пахло настоем валерьяны. Встав на пороге, Франсуа нерешительно переминался с ноги на ногу, маясь осознанием своей вины.
- Нагулялся? - угрюмо вопросил его преосвященство, полулежащий на россыпи подушек, гневно хлопнув ладонью по стеганому атласному одеялу. - Вы не желаете объясниться, месье Моран? Где вас носило и почему вы не находите необходимым поставить меня в известность о том, что благополучно возвратились?
- Я больше не буду, - скорбным голосом уверил преподобного Франса. Говоря по правде, месье Морану начала приедаться роль капризного и легкомысленного юного создания, в которой его желал видеть де Лансальяк. Франсуа полагал, что обладает правом на свою собственную жизнь и свои тайны. - Я просто задержался на репетиции - и думал, вам непременно доложат о моем возвращении.
Он сложил ладони на груди, придав голосу и лицу самое умоляющее выражение из возможных:
- Простите засранца, месье Роже, а? Пожаааалуйста...
- Надеюсь, когда ты доживешь до моих лет, - ворчливо отозвался де Лансальяк, - никакой, прости Господи, засранец, не заставит тебя своими выходками провести такую ночь, какая нынче была у меня... И я очень надеюсь, что к вечеру у меня в гостиной не поселится твой балаган!
- Если это хоть немного вас развлечет и приободрит, то я с удовольствием позову моих друзей, - с готовностью предложил Франсуа. Пересек спальню, грациозно опустившись на колени рядом с постелью преподобного и обеими ладонями накрыв кисть де Лансальяка. - Они будут рады воспользоваться вашим гостеприимством, а вы одним мановением руки получите личный маленький театр, готовый сыграть для вас все, что угодно. Месье Роже, я не хотел ничего плохого. Я не подумал, что вы будете переживать из-за меня.
- Я не подууумал, - передразнил его виноватый голосок преосвященный, - какая очаровательная безмозглость! Я воображаю себе невесть какие ужасы, а он, видите ли, просто задержался на репетиции своего дурацкого спектакля! Может, запретить тебе шататься туда, огорчая отца д'Арнье? Пусть Ла Карваль занимается расследованием, - де Лансальяк запустил пальцы в густые пряди на затылке Франсуа, поднял его лицо к своему. - Я не желаю, чтобы ты пропадал невесть где. Я хочу тебя счастливого, здоровенького, чистенького, надушенного и красиво одетого.
- И безумно скучающего посреди всей этой роскоши, - в тон его преосвященству подхватил Франсуа, капризно выпятив нижнюю губку. - Месье Роже, мне ровным счетом ничего не угрожает, и я хочу вернуться туда, на сцену. Я счастлив только там, - он невесело улыбнулся. - Уделите лучше часть своего внимания Арману. Не смотрите, что он похож на уличного оборвыша. Он куда спокойнее и покладистее меня, и когда ему говорят: «Сиди здесь!» - он ни за что не рискнет встать со стула, пока ему не разрешат.
Монсеньор немного подумал, пожевал губами, вынужденный признать правоту любимца. Стоило Франсуа заскучать, как он делался дерзким и своевольным, а ослабленный поводок возвращал преосвященному игривое прелестное создание, ластящееся к его рукам.
- Что он из себя представляет, этот твой Арман? - брюзгливо промолвил он наконец.
- Чистый лист, на котором судьба вывела всего несколько строчек, - Франсуа решил, что достаточно постоял на коленях, удовлетворяя разобиженное самолюбие его высокопреосвященства, и вполне может присесть на край постели, не спрашивая разрешения. - Нетронутая, диковатая и пугливая красота. Особыми талантами по части подмостков не блещет - и, что удивительно, сам это осознает. В отличие от вашего покорного, Арман обладает на удивление покладистым нравом. Это кусок добротной глины, из которой опытный мастер может вылепить все, что угодно, - смешок, быстрый взмах отброшенной назад челки и блеск раскачивающихся жемчужин.
- У меня такое ощущение, что ты подыскал себе замену. И теперь усердно пытаешься убедить меня в том, что это именно то, о чем я мечтал с младых ногтей, - де Лансальяк потрепал Франсуа по щеке.
- Откуда мне знать, о чем вы мечтали с младых ногтей? - хмыкнул Франсуа. - Просто... просто он действительно хороший мальчик, в отличие от меня. К тому же... - он довольно ухмыльнулся, - если он надолго пропадет со сцены, ведущая роль достанется мне. Легко и просто.
- Ах ты, мерзкий интриган, - преподобный не выдержал и рассмеялся, очарованный этим милым коварством. - Я ни на минуту и не поверил в твое человеколюбие, однако подозревал другой интерес. Думал, тебе пришло на ум завести собственного домашнего любимца о двух ногах, а ты всего лишь хочешь главную роль...
- Чтобы играть и развлекаться, у меня есть Шарль, - безмятежно сообщил Франсуа. - От еще одной игрушки я приобрету только головную боль и бесконечные хлопоты. Жаль тратить на них время. Зато вы получите галантное развлечение, которое скрасит вам дни и вечера, и будет приносить пользу, а не сплошные неприятности, - он покосился в сторону отщелкивающих часы и минуты часов на камине. - Месье Роже, мне пора идти позировать. Вы соблаговолите присутствовать или на сей раз воздержитесь?
- Воздержусь, - решил его эминенция. - Должен же я по-человечески позавтракать, коль скоро твое вчерашнее исчезновение лишило меня аппетита к ужину. Хм, и можешь кликнуть ко мне этого... Жермена? Армана. Взгляну вблизи, - смягчился монсеньор.
- Как угодно вашей милости, - Франсуа свалился с постели, изобразил поклон с отмашкой, едва не свалив фарфоровую вазу, украшавшую покои преподобного. - Желаете - представим в лучшем виде.