Страница 51 из 69
Очередной сеанс позирования прошел без эксцессов, и мэтр Эшавель остался премного доволен зверским выражением лица господина прокурора. Карандашные эскизы живописца начали преобразовываться в наброски масляными красками: на светло-желтом холсте, словно сквозь густой туман, проступили очертания камня и неясных фигур рядом с ним. Влекомый ненасытным любопытством, Франсуа по уходу мэтра немедля кинулся смотреть, как продвигается работа. Ла Карваль, на сей раз изволивший скинуть камзол, встал у него за плечом, негромко известив:
- Месье Моран, сегодня вы идете фиглярствовать в одиночестве. Обнаружились дела, которыми нельзя пренебречь. Не переживайте, без надзора вы не останетесь. И вот еще какое дело… - прокурор в задумчивости пожевал губами. - Если удастся, прихватите за шкирку мальчугана, который вчера так робел на репетиции, да притащите его сюда. Справитесь?
- Сюда - в смысле, во дворец? - удивился распоряжению месье Моран. - На кой ляд он вам понадобился?
- Зажарю и съем на ужин, - не пожелал раскрывать своих замыслов Ла Карваль. - Скажем так, мне будет спокойнее, когда он окажется под присмотром. Кстати, месье Моран, вы признали вчерашнего гостя, мецената и покровителя искусств? Это был месье Эшавель. Младший, само собой. Лично мне этот визит кажется весьма многообещающим, а вам?
Франсуа сложил губы трубочкой, оскорбив утонченную обстановку Цветочной залы простецким свистом. Попытался отыскать черты сходства между мэтром Эшавелем и громогласно-требовательным посетителем «Театра Фортуны». Не нашел и задумался над тем, каким образом юному Мартину удалось привлечь внимание столь тонкого ценителя красоты, как монсеньор де Лансальяк.
«Чего только жизнь не вытворяет с людьми. Каким-то я буду в его годы?»
- Постарайтесь свести дружбу с мэтром Рийолем, расспросите о нем ваших коллег, - воспользовавшись оказией, Ла Карваль хозяйским жестом прихватил Франсуа пониже талии. - Помните, тут важны любые мелочи и сплетни. Не разочаровывайте меня - и успехов вам на поприще.
- Взаимно, - буркнул Франсуа, выворачиваясь из-под тяжелой руки Ла Карваля.
Одевшись попроще, месье Моран уже привычной дорогой оставил дворец, окунувшись в шумный людской водоворот на площади перед резиденцией. Подле фонтана с наядами и Нептуном на колеснице он наткнулся на Мари-Раймона, заигрывавшего с молоденькими прачками, и утащил его за собой. За пару улиц до «Театра Фортуны» парочка наткнулась на Армана. С совершенно потерянным видом чернявый юнец брел вверх по улице святого Оноре.
Арман Шапри в самом деле ощущал себя потерянным и потерявшимся. Ему было всего восемнадцать лет, за плечами - сиротский приют в Пуату, за душой - ни гроша, за пазухой - ни камня. В беседах с самим собой он признавал: актер он тоже весьма посредственный, не сыгравший ни одной толковой роли и мыкающийся из труппы в труппу. Разбитной Лилия был совершенно прав, назвав Армана девственником - ну вот так, и здесь не сложилось. Одни не хотели его, других не желал он, потому в науке любви месье Шапри оставался исключительно теоретиком.
Сходить на просмотр к Рийолю ему посоветовали актеры последней труппы, где Арману довелось служить - после того, как выяснилось: они уезжают, а месье Шапри за ненадобностью остается в Тулузе. Это было тем более обидно, что ему наконец-то обещали дебют. Арман с головой залез в долги, готовя себе костюм и пирушку для коллег, а теперь остался гол, как сокол. Арман держался, покуда за ним не захлопнулись двери «Театра Фортуны», где его подвергли такому унижению - но, едва завернув за угол, горько, по-детски расплакался от обиды и безысходности. Хорошо бы больше не возвращаться туда… но куда тогда идти? Где раздобыть денег? Как пережить грядущую осень и зиму?
- Арман! - услышав свое имя, месье Шапри испуганно сжался, шарахнувшись к стене дома. - Эй! Стой, куда побежал?
После слов прокурора Франсуа и в самом деле начал опасаться, как бы вчера с удравшим юнцом не приключилось чего скверного. Но вот он, жив-здоров, пусть и выглядит скверно.
- Ты чего нас с Жанно вчера не дождался? Пообедали бы вместе, - он ловко и бесцеремонно подхватил юного сотоварища под руку, заглянул в лицо, нахмурился: - Э-э, что с тобой? Ты сегодня хоть спал или проревел всю ночь?
Арман опустил глаза, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Лицо у него и впрямь было опухшее от рыданий в тощую подушку.
- Я не спал, я роль учил, - пробубнил он себе под нос. Думая о своей полнейшей никчемности. Вон, Лилия откровенно таскается со страховидным «котом», а несчастным страдальцем отнюдь не выглядит. И одежда у него добротная, и сережки вон какие…
- Ага, зубрил роль и до утра оплакивал участь несчастной Ариции, - беззлобно съязвил Раймон.
- Утрись, - Франсуа пошарил по карманам, отыскав чистый платок и сунув его Арману. - Ты что, из-за вчерашнего так убивался? Тебя, между прочим, пальцем не тронули! Но своими выразительными стенаниями ты довел дело до того, что на тебя точно положили глаз. Из-за того, что ты трепещешь, аки свеча на ветру. Что теперь прикажешь с тобой делать?
- Расслабиться и получать удовольствие, что ж еще, - высказал свое циничное мнение Мари-Раймон.
- Я не такой! - с жаром выдохнул Арман, комкая в пальцах льняную тряпицу. - Мне противно! Я не смогу, меня стошнит!
Раймон немедля изобразил, как именно стошнит несчастного Армана - в подробностях и со звуками. Франсуа хихикнул, с грустью подумав, что внимает сейчас отголоскам собственных давних стонов и жалоб.
- Все мы… не такие поначалу, - буркнул он. - Да, противно. Могу тебя обрадовать, это еще и больно.
- Больно? - одними губами переспросил Арман. Глаза у него сделались совсем уж на пол-лица, бездонные, как пропасти.
- Если упадешь в обморок, мы тебя тащить не станем, - честно предупредил Мари-Раймон.
- Раймон, - укоризненно протянул Франсуа. - Когда на небесах раздавали деликатность, ты точно опоздал к раздаче. Арман, не обращай на него внимания и хорош шмыгать носом. Меня тоже особо не слушай. Да, знаю, мне при рождении позабыли сунуть леденец под язык, и порой я становлюсь злюкой. Не пугайся ты так. Ну, не повезло тебе родиться красавчиком. У тебя ж на лице написано, большими буквами: «Ах, не трогайте меня…»
- Но если я буду вести себя развязно, - в воздухе повисло не произнесенное «подобно вам», - наверное, выйдет еще хуже? - у Армана был вид тяжелобольного, которому лекари заботливо подсовывают омерзительное на вкус и вид зелье, суля быстрое и полное исцеление. Но, вместо того, чтобы залпом осушить пузырек с горькой микстурой, месье Шапри упрямо торговался: а можно подешевле? А если уменьшить порцию? А запить?
- Хуже быть уже не может, - уверил его Франсуа. «Гм, я что, впрямь кажусь со стороны развязным типом? Вот не думал!» - Боюсь, с развязностью у тебя ничего сейчас не выйдет. Оставайся самим собой. Только не прикидывайся так откровенно трепетной ланью, пронзенной стрелой. Это привлечет к тебе целую стаю любителей… свежатинки. Которые перегрызутся за право стать первым, кто тебя подстрелит и освежует, прости за вульгарную метафору.
- Франсуа у нас сегодня - сама деликатность, - хохотнул Мари-Раймон поверх головы Армана. - Арман, ты как, обрел уверенность в себе и умиротворение? Жизнь груба и жестока, так что устраивай побыстрее свое грехопадение и позабудь его, как страшный сон. Или вспоминай, коли оно выйдет удачным.
- А как этого добиться? - простодушно спросил Арман. Месье Морану пришло на ум, что монсеньор был бы в восторге от этой невинности, уцелевшей в театральных вертепах. Было бы до крайности забавно устроить знакомство его эминенции и Армана, благо Ла Карваль все равно просил привести юного актера во дворец.
Обозвав себя чокнутым сводником, Франсуа дал полезный совет:
- Познакомься с кем-нибудь. Желательно обладающим хорошим вкусом и пухлым кошельком. С кем-нибудь, кто отнесется к тебе по-человечески. Конечно, не стоит надеяться на то, что тебя сочтут за равного - но хотя бы заплатят и не выкинут поутру из постели пинком под зад.
Арман выслушал с величайшим вниманием, однако без энтузиазма, грустно поинтересовавшись по окончании прочувствованной речи:
- Разве так бывает? Коли тебе платят, то разве станут относиться иначе, чем к арендованной вещи?
- Платят же клиенты веселым девицам, - увильнул от прямого ответа Франсуа, мысленно признав правоту Армана. - И обращаются с ними недурно. Я не говорю об ублюдках навроде нашего вчерашнего гостя, которым только дай поизмываться над кем безответным. Но порой встречаются люди, которым просто… просто хочется необычного. Если с тобой приятно провести время, то зачем тебя обижать?
- Чтобы посмотреть, как я буду просить пощады и плакать, - с видом полной покорности судьбе вздохнул Арман.
- Есть и такие любители, - был вынужден признать Франсуа. - И нам нечего им противопоставить. Конечно, ты можешь сбежать при первых признаках опасности и наняться в другую труппу. Но и оттуда тебе придется вскоре сматываться. Ты ничего не приобретешь, только потеряешь.
- А можно просто сдаться, сказав себе - пошло оно все к черту, от меня не убудет, - дополнил Раймон.
- Покровителя бы тебе. Осознающего твою ценность, который умудрился бы тебя не сломать. Да где ж взять такого? - Франсуа в шутку потрепал Армана по волосам. За разговорами они подошли к входу в театр, открыв скрипучую дверь и обойдя спорящую группку мастеровых, подновлявших и красивших стены фойе. С потолка только что спустили старую, облепленную паутиной, потеками грязного воска и сажей люстру о двух десятках рожков, и теперь она боком лежала посреди вестибюля, мутно блестя медным ободом и перепутанными цепями. По соседству с ней громоздился широкий и плоский деревянный ящик, из всех щелей которого лезло обильно напиханное внутрь сено. Судя по большим красным буквами надписи, в театр доставили большое зеркало, призванное заменить прежнее, растрескавшееся и почерневшее по краям. Месье Шосселен всерьез взялся за благоустройство своего заведения.
Репетиция началась с очередной перестановки. Мэтр Рийоль решил превратить «кормилицу Энонну» в комическую старуху, назначив на эту роль склонного к гримасничанию и передразниванию манер окружающих Дени. Прогнали первый акт - быстро, толково и почти без ошибок. Франсуа, как и Арман, невольно украдкой косились в зал: не пожаловал ли Эшавель-младший? Но тот, видимо, был всецело удовлетворен приватным спектаклем, и решил сегодня не удостаивать актеров своим визитом.
Тем не менее, незримое присутствие мецената сделало свое черное дело - испуганный вчерашним представлением Арман неожиданно сменил рисунок роли. Мэтр Рийоль то и дело покрикивал на него, требуя вести себя живее и бойчее, а не отдавать концы прямо на сцене. Недовольство распорядителя повергало Армана в еще бОльшую растерянность. Он замямливал текст, нарушал расстановку мизансцен, стараясь держаться поближе к Франсуа, и вообще выглядел так, будто не понимает, с какой целью он влез на подмостки? Мэтр Рийоль не терял надежды, сызнова повторяя, откуда должен выйти Ипполит, куда перейти в течение монолога и с каким выражением произносить монолог. Арман судорожно кивал.
По себе Франсуа знал, как опасно подобное состояние духа. Ухваченный было цельный образ персонажа теряется, рассыпаясь и превращаясь в набор написанных кем-то рифмованных фраз, за которыми не вырисовывается живой человек. Тут нужно либо остановиться - скажем, завалиться спать на целый день, или напиться в хлам, или провести веселую ночку с подружкой - либо пересилить себя и работать дальше. Но у Армана подобного опыта не было, да и крупная роль ему досталась впервые в жизни. Мальчишка просто-напросто растерялся.
Результат был закономерен. Посреди длинной и трудной сцены объяснения с мачехой Армана постигла немота. Он открывал рот, нелепо шлепал губами, в точности вытащенная из воды рыба, не в силах вытолкнуть из себя ни единого слова. Черные глазища наполнились слезами, намертво сцепленные пальцы побелели. Зрелище было жутковатое и жалкое. Арман не слышал доносившихся со всех сторон подсказок, соляной статуей окаменев посреди пятачка сцены.
- В чем дело? - мэтр Рийоль не повысил голоса, но чувствовалось, что он раздражен столь несуразным поведением актера, назначенного им на ведущую роль. - Перебрал вчера? Забыл текст?
Арман отчаянно замотал головой, засипел в попытке оправдаться - дар речи к нему так и не вернулся. Мэтр Рийоль в задумчивости покрутил палочку-жезл с серебряным шариком:
- Перерыв. Арман, поди сюда.
Распорядитель удалился в дальнюю, темную часть зала. Понурившийся Арман неуклюже сполз со сцены и последовал за ним. Остальные плюхнулись на доски и скамейки реквизита, шурша листками с текстом и потихоньку жуя предусмотрительно захваченную с собой снедь.
- Нашему Ипполиту сейчас станет до чрезвычайности хреново, - напророчил Франсуа.
- Рийоль намажет его на хлеб заместо масла и съест! - сделал большие глаза Жанно, демонстрируя на примере своего пирожка, как будет выглядеть это устрашающее зрелище.
- Лучше бы он забрал у него Ипполита, - буркнул Мари-Раймон. - Глянешь - с души воротит.
- И отдал тебе? - язвительно заметил Дени, казалось, весь поглощенный изучением роли.
- Мне чужого не надо, - проявил несвойственное ему великодушие Раймон. - Вон, пусть Филиппу отдадут. А то чего он недвижную статую в короне изображает?
- Потому что мэтр знает: статуя в короне - его лучшее амплуа, - уверил общество добрая душа Франсуа. Добродушный и грузный Филипп проворчал, что сейчас он встанет, и после этого кое-кто ляжет.
- Дети, не ссорьтесь, - томным голосом донельзя утомленной шалостями подопечных бонны протянула Николетт. Получилось столь похоже, что по сцене пробежал невольный смех.
- У Армана ведь неплохо поначалу получалось, - заметил Дени, когда смешки затихли. - Трогательно так.
- Он вообще трогательный. Трогать такого и трогать…
- Жанно, а по зубам? - ласково осведомился Франсуа.
- Лучше поцелуй меня, моя радость, - Жанно изобразил страдание.
- Тьфу на вас обоих, - скривилась Зизиль, «царица Федра».
- Мы ей не нравимся, - огорчился Франсуа. Прищурился в темный зал - легкий топоток оповестил общество о том, что мэтр Рийоль закончил воспитательную работу. Но вместо того, чтобы запрыгнуть на сцену, Арман юркнул в дверцу кулуаров и скрылся.
- Чего это он?.. - недоуменно спросил Раймон. Франсуа сунул ему в руки свой недоеденный пирог, побежав следом за Арманом и крикнув: - Я сейчас!
- Перерыв окончен, - оповестил молодежь мэтр Рийоль. - Где Лилия?
- Пошел за Арманом, сейчас вернется, - с готовностью доложила Лоретта. Мэтр чуть скривился, но порицания не высказал, распорядившись:
- Акт второй, с начала. Филипп, ты не занят, сходи и доставь их обратно. Скажи, если через полчаса не вернутся, оштрафую обоих.
Когда Франсуа нагнал Армана в темном узком коридорчике, того трясло, как в ознобе, глаза снова были на мокром месте. Попытка выяснить, что, собственно, сказал ему мэтр Рийоль, привела к неразборчивому страдальческому лепету. Ничего толком не поняв, Франсуа сделал первое, что пришло ему в голову - обнял всхлипывающего юнца, немедля уткнувшегося зареванной физиономией ему в плечо.
- Будет уже влаги на сегодня, - произнес месье Моран, сочтя, что дал Арману достаточно времени на проявление скорби. - Ну, обозвали бездарностью. Ну, отругали. Так ведь заслуженно. Что на тебя нашло с утра? Жизнь кончена или что?
- Я действительно бездарность, - глухо отозвался Арман. - Бездарность и неудачник, даже продаться толком не сумел. Всего-то надо будет зажмуриться и потерпеть, а я не могу, у меня внутри все узлом скручивает... И уйти не могу, у меня же долгов... меня в тюрьму упекут для полного счастья... Кому я такой нужен? Лучше бы я умер!
- Веревочку одолжить? - с безжалостным ехидством поинтересовался Франсуа. - Будешь висеть такой синенький, с вывалившимся языком и лужей под ногами. Правда, здорово? Раз ты все равно никому не нужен, то какая тебе разница?
- Тебе хорошо говорить... - жалобно пискнул Арман.
- Мне вообще все хорошо. И у меня все хорошо. А ты сейчас пойдешь на сцену и будешь работать, а не валять дурака, прикидываясь немым от рождения, - при желании Франсуа мог не хуже мэтра Рийоля или прокурора Ла Карваля подпустить в голос жесткости. - А после спектакля ты... ты пойдешь со мной.
- Куда? - обомлел Арман. Почему-то ему представился роскошный притон, где заправляет «кот», сопровождавший Франсуа.
- Домой, - как о само собой разумеющемся отозвался Франсуа. - Репетировать и талант раскрывать. Пожрем, как полагается достойным людям, и выпьем. Живешь-то, небось, в дыре с крышей, за которую дерут по пять ливров в месяц?
- Ш-шесть... - машинально вякнул Арман. Франсуа наконец-то обратил внимание на выражение лица молодого человека и не удержался от смешка:
- Арман, я даже отсюда вижу жуткие мысли, копошащиеся в твоей голове. Успокойся. Я живу не в самом обычном месте, но обещаю: там ничто и никто не будет угрожать твоей жизни и чести. Мы просто спокойно поговорим и попробуем привести тебя в порядок. Больше ничего. Ровным счетом ничего. Кроме того, мне за тебя неспокойно - гость давеча шептался с мэтром, похоже, касательно тебя. У меня дома ты будешь в безопасности. Ну, все? Мы можем возвращаться? Ты вытянешь сцену или будешь и дальше позориться у всех на глазах?
- Я… я постараюсь, - покивал Арман, и в самом деле подобрался, приосанился, а заодно попытался вернуть на свою рожицу вменяемое выражение.
- Так-то лучше, - одобрил Франсуа, - вот так и ходи.
После вразумления блистать Арман не начал, однако больше не уподоблялся нервной девице в обществе клетки с мышами. Сбился с текста всего пару раз и даже удостоился одобрительного хмыканья Зизиль.
Репетиция закончилась, следующая была назначена завтра на то же время, и Арман неуверенно приблизился к Франсуа, натягивающему камзол:
- Так мне правда можно с тобой?
- Конечно, о чем разговор! - Франсуа жизнерадостно заухмылялся, представив Армана в роскошных интерьерах архиепископской резиденции. - Пошли!
На улице Франсуа удалось поймать наемный фиакр. Затолкав туда Армана и дав в качестве адреса Новую рыночную площадь, месье Моран с удобствами расположился на обитом вытершимся репсом сидении. Изумленный и недоумевающий Арман ерзал напротив, пытаясь выяснить, куда же они все-таки направляются. Экипаж остановился напротив палисадника за изящной решеткой, Франсуа протащил вяло сопротивлявшегося Армана за собой.
Жизненного опыта юного месье Шапри вполне достало, чтобы понять: никакими меблирашками тут не пахнет, а особняк, в который они зашли, никак не могло быть борделем, пусть даже и очень дорогим. Его вели по коридорам настоящего дворца - со стенами цветного мрамора и фресками на потолках, со статуями на пьедесталах и мебелью розового дерева с позолоченными украшениями. Арман онемел, думая, что угодил в какую-то из пьес, а Франсуа и сопровождавший его Жан Пари - вовсе не те, за кого себя выдают. Может, они - скучающие наследники знатных и богатых семейств, в поисках острых ощущений развлекающиеся тем, что под чужими именами играют в дешевом театре? Мало зная о нравах великосветской молодежи, Арман полагал, что подобные забавы им как раз по нраву и по карману. Но зачем тогда здесь он?
На пороге очередной, залитой светом и благоухающей жасмином гостиной Арман остановился, как вкопанный, жалобно и робко вопросив:
- Франсуа, я ничего не понимаю. Кто ты? Что это за место?
- Сын мой, я тоже ничего не понимаю, - из распахнувшихся напротив дверей явился его преосвященство. - Франсуа, что это? - де Лансальяк скептически воззрился на съежившегося юношу с видом добродетельного отца семейства, чьи дети притащили с улицы завшивленного помойного котенка и теперь хором умоляют разрешить взять его в дом.
- Это Арман, - лаконично пояснил Франсуа. - Мой коллега по сцене. Месье прокурор невесть зачем попросил доставить его сюда. Монсеньор, в доброте своей вы ведь не станете возражать, если он несколько дней попользуется вашим гостеприимством? Он тихий, много не ест, чужого не берет и по углам лужиц не оставляет.
- Я не… - от вида величественного пожилого священника, запросто обратившегося к Франсуа по имени, у Армана в голове что-то заклинило, как давеча на сцене. Только вместо немоты им овладело стремление лихорадочно говорить, пытаясь оправдаться невесть за что, в том числе и за свое появление здесь, где ему были совершенно не рады. - Пожалуйста, простите! Я не хотел, Франсуа просто предложил мне пойти к нему домой, я не знал, я… - он пятился, пока не уткнулся спиной в косяк, в ужасе всхлипывая и понимая: он совершил нечто невообразимое. Ему надо было еще вчера съехать с квартиры и затаиться, а не возвращаться в театр месье Шосселена.
- Арман, не блажи, - с отвращением махнул рукой Франсуа. - Монсеньор, не гневайтесь на него. У бедняги, кажется, ум за разум зашел…
- Вот только слабоумного фигляра мне недоставало для полного счастья, - искренне возмутился его эминенция. - Раз он понадобился Ла Карвалю, вот и отведи его туда! Эй, кто-нибудь! Пошлите за месье прокурором, да поскорее!
- А, вы вернулись? - Кантен де Ла Карваль возник, как чертик из табакерки или явившийся по вызову демон из преисподней, захлопнув двери и пугнув своим оскалом метнувшихся на призыв монсеньора ливрейных. - Как прошла репетиция, месье Моран? Рад, что вы не позабыли о моей просьбе. Месье, я что-то не разобрал толком - как вас зовут? И не нужно так бледнеть, никто из нас не кусается.
- Ш-шапри, Арман Ш-шапри, - заикаясь, представился юноша, не в силах оторваться от косяка. Появление в числе действующих лиц высокого и представительного брюнета, затянутого в мундир полицейского чина, окончательно выбило молодого актера из колеи. Особенно когда Арман признал в незнакомце «кота», сопровождавшего Франсуа в театре. Арман не знал теперь, что и думать, испуганно промямлив: - Я... я ни в чем не виноват, п-правда... Я н-никому ничего не с-скажу...
Ла Карваль задумчиво обозрел тщедушное, встрепанное, крайне юное и, по-видимому, крайне голодное и запуганное создание - мальчик смотрел на него, как на ужас всей своей жизни, бессвязно лопоча. Он был такой жалкий, и в то же время такой хрупкий и милый, что у Ла Карваля на миг защемило сердце. Да еще глаза - большие, черные, как у него самого, только необыкновенно добрые и беспомощные.
- Не нужно оправдываться, - прокурор постарался улыбнуться как можно приветливее. - Вы ни в чем не провинились. Разве что в нищете, ну так ведь это не порок? Месье Моран, как я понимаю, не стал вводить вас в курс дела - за что ему большое спасибо, - Франсуа шутливо раскланялся. Ла Карваль значительно покосился на де Лансальяка: - Месье Шапри может остаться здесь? Под мою ответственность.
- Только после того, как вы дадите мне внятное и разумное объяснение причин, по которым вы решили превратить мою резиденцию в приют страждущих, - отчеканил его преосвященство. - Причем немедленно. Я слушаю.
- А ты - заткни уши, - вполголоса посоветовал съежившемуся Арману Франсуа. - Ибо тут смешались дознание, столичная политика и черт знает что. Позволь представить: монсеньор де Лансальяк, архиепископ Тулузы. Месье Кантен Ла Карваль, прокурор Шатле, прибыл в Тулузу для расследования. Он же Жан Пари. Только в обморок не падай.
Арман икнул, испытывая сильнейшее желание забраться под кресло и затаиться там. Он был не лишен сообразительности и мог сложить два и два, поняв: слишком многие тут не те, за кого себя выдают. Ему, волей случая угодившему в жернова тайн сильных мира сего, самое время прикинуться глухим, немым и слепым. Тяжелый черный взгляд фальшивого «кота», оказавшегося королевским прокурором, заставлял его чувствовать себя маленьким и ничтожным. Арман зажмурился, страдая от того, что был готов вот-вот расплакаться, как перепуганное насмерть дитя, и мимолетно позавидовав Франсуа: неужели он всякий день имеет дело с этим жутким человеком и не боится его?
- Монсеньор, я полагаю, нам удалось разыскать ту личность, о которой мы давеча так познавательно беседовали, - поколебавшись, начал Ла Карваль. - Личность, которая, как мы полагали, сейчас проповедует заблудшим душам по ту сторону Атлантики.
Монсеньор грузно подался вперед, вслушиваясь в каждое слово прокурора.
- Наше предположение оказалось верным - он заведует театром. В числе покровителей труппы - Мартин Эшавель. Этот мальчик, - прокурор небрежно кивнул в сторону затаившего дыхание Армана, - очень подходит на роль кандидата на главную роль в грядущей трагедии. Я решил забрать его оттуда.
- Полагаете, не будет… э-э… кандидатуры - сорвется представление? - монсеньор прекрасно умел понимать недосказанное.
- Вряд ли, - отрицательно помотал головой Ла Карваль. - Я хочу, чтобы у них не было выбора. Не осталось иного кандидата, кроме того, что предложу им я. С помощью небезызвестной картины.
- Это весьма рискованно, - пожевав губами, заявил преподобный.
- Я знаю, - небрежно отмахнулся прокурор. - Так я забираю месье Шапри? Он может спать в моей приемной. Месье Шапри! - окликнул он молодого человека. - Я не прошу вас хранить молчание обо всем увиденном и услышанном здесь, это вам должно быть понятно и так, - он навис над юношей, как коршун над беззащитным цыпленком. Ла Карваля забавлял потерянный вид Армана. Прокурор не считал себя жестоким человеком, но его привлекала чужая зависимость и беспомощность. - Благодарю за понимание, ваше преосвященство. Спасибо, месье Моран. Идемте, Арман. Хотите есть?
«Ничего я не хочу!» - Арман поймал себя на сильнейшем желании вцепиться в раззолоченные подлокотники кресла, остаться в обществе Франсуа - единственного человека, решившего позаботиться о нем, пусть и таким диковинным образом.
«А вот Лилия, небось, за милую душу всякий вечер ужинает с ним - и ничего, живой пока, - осторожно заикнулся здравый смысл, опомнившийся от испуга. - Для него этот Ла Карваль просто знакомец, единомышленник или кто он есть. Вот больше делать нечего королевскому прокурору, как запугивать мальчишку-актера из театра со скверной репутацией. Арман, сколько можно бояться, а?»
- Благодарю вас, месье Ла Карваль, - сделав над собой усилие, осторожно выговорил Арман. Франсуа из-за плеча монсеньора подавал ему знаки, недвусмысленно означавшие: «Не спорь и соглашайся!»
- Конечно, я... я с удовольствием разделю ваше общество, месье прокурор..
Фраза прозвучала несколько двусмысленно. Впрочем, Армана больше занимала мысль о том, как бы не опозориться за столом: вид сияющих белизной и вышивкой скатертей, фарфоровых тарелок и сияющих приборов поверг юнца в некоторый ступор. Отыскав знакомые ложку и вилку, Арман уткнулся в дымящуюся тарелку с супом, стараясь лишний раз не поднимать взгляда на усевшегося напротив человека.
«Экий заморыш!» - думал про себя Ла Карваль, наблюдая, как свалившийся ему на голову подопечный чинно, изо всех сил стараясь не торопиться, не хлюпать и соблюдать правила приличия, уписывает обильный обед с кухни его преосвященства.
В своей жизни Кантен повидал сотни нищих, побирающихся, шатающихся по городским улицам подростков. На его взгляд, Арман немногим отличался от них - разве что ему недоставало прожженности и бойкости юных бродяжек. Да еще парень внешне отчасти походил на самого прокурора: черноглазый и черноволосый, лишь кожа, в отличие от оливковой смуглости Ла Карваля, была болезненно-белой.
Когда юнец насытился и отложил ложку, Ла Карваль заговорил:
- Давно вы на сцене, Арман? Ваши родители не возражали против вашего решения стать актером?
- Я… я н-никогда не имел возможности узнать их м-мнение на сей счет, - от волнения, что с ним заговорили, Арман вновь начал заикаться. - Я н-никогда не в-видел моих р-родителей… Я вырос в сиротском доме в Пуату. Кто меня туда принес - неизвестно. Там принимают детей из корзины святого Ангела, знаете эту т-традицию? - Кантен снисходительно кивнул. - Пуату - большой город, так что они могли быть кем угодно, - молодой человек виновато пожал плечами, извиняясь за свое неказистое происхождение. - Мне было около пятнадцати, когда один из наших попечителей начал выказывать мне… э-э… он проявлял сугубую заинтересованность в моей судьбе и обещал обеспечить мое будущее. Его доброта показалась мне несколько натянутой - и я предпочел оставить приют. В Пуату я наткнулся на странствующий балаган, ставивший пантомимы в итальянском стиле, и вместе с ними поехал на Юг. У меня неплохо получалось, но я никак не мог найти постоянной работы, перебираясь из труппы в труппу, переезжая из города в город, пока не добрался до Тулузы. Вот и вся моя жизнь, - Арман обезоруживающе робко взглянул на столичного прокурора, добавив: - Да, вот и вся моя жизнь.
Кантен взглянул на него с легким одобрением:
- Молодец, что предпочли поруганию жизнь скитальца.
А потом задумался, вздохнув:
- Хотя не знаю. Может, вы избрали неверный путь.
- У меня и не было особого выбора, - с обескураживающей прямотой признал Арман. Он с опаской попробовал вино, догадываясь, что оно наверняка дорогое и хорошее, намного лучше той кислятины, к которой он привык - и он не сумеет по достоинству оценить вкус. Вино тягучей сладкой каплей перекатывалось на языке, проскользнуло в горло, обожгло и растаяло. - Воспитанников приюта по достижении совершеннолетия отправляли на королевские мануфактуры либо в услужение попечителям приюта. На самом деле мне повезло, и мое ремесло мне нравится. Мне бы только найти кого-нибудь, кто согласился бы меня натаскивать. Отыграть толком хоть один сезон. Получить постоянный ангажемент… Я надеялся, что смогу проявить себя здесь, в «Театре Фортуны». Знаю, труппа месье Шосселена пользуется не лучшей репутацией. Я… - он нервно закрутил в руках скомканную салфетку, не понимая, с какой стати вдруг так разговорился. Столичному чиновнику нет до него никакого дела, он просто коротает время за малозначащей беседой: - Я уже почти собрался с духом, чтобы согласиться на их условия - лишь бы остаться там и учиться. Мне еще никогда не доставалась ведущая роль, а это - большая удача…
Ла Карваль не знал, зачем он тратит время, выслушивая незамысловатую историю затюканного мальчишки. Сам по себе месье Шапри его ничуть не интересовал - лишь как фигура в партии, которую он разыгрывал, пешка, вероятная жертва. Теперь Арман в безопасности и недосягаем для цепких рук его противников. Надо только пристроить парня куда-нибудь на время процесса дознания, чтобы не путался под ногами.
- Вот что, месье Шапри, - перебил он юношу, почти не прислушиваясь к тому, что говорил Арман. - Покамест путь в любезный вашему сердцу театр для вас закрыт. Недели на две, на три. Заняться вам все равно нечем, будете моим камердинером. Обязанности не слишком обременительные, зато получите жалование.
Арман покраснел, не зная, как ответить на подобное предложение. С достоинством отказаться или, помявшись для приличия, согласиться? Спустя миг он сообразил: прокурора не интересует его согласие или отказ. Ла Карваль не спрашивал, Ла Карваль принял решение и поставил Армана в известность.
- Марсель! - окликнул ординарца прокурор, поднимаясь из-за стола. - Марсель, этот молодой человек поступает ко мне в услужение. Покажешь ему, как и что.
- Будет сделано, - прогудел Марсель, пребывая в некоторой озадаченности: зачем месье прокурору вдруг занадобился камердинер, да еще такой ледащий, кожа да кости? Однако Марсель никогда не задавал лишних вопросов и не спорил, полагая, что начальству виднее.