Высокие небеса Тулузы

Во­лей мон­сень­ора под сту­дию от­ве­ли Цве­точ­ную гос­ти­ную – у­еди­нен­ный зал в от­да­лен­ной и ма­лопо­сеща­емой час­ти двор­ца, с ог­ромны­ми ок­на­ми, ку­да при­воль­но вли­вал­ся яс­ный ут­ренний свет, от­че­го круг­лая в пла­не ком­на­та на­поми­нала проз­рачную стек­лянную шка­тул­ку. В прос­тенках цве­ли в фар­фо­ровых ва­зонах мир­то­вые де­рев­ца и блед­но-си­рене­вые мел­кие ро­зы, ок­на об­рамля­ли бе­лые и ро­зовые вь­юн­ки. Пос­ре­ди за­ла бы­ла ус­та­нов­ле­на вра­ща­юща­яся де­ревян­ная плат­форма. На ней гро­моз­ди­лось тум­бо­об­разное воз­вы­шение, об­тя­нутое хол­сти­ной и рас­кра­шен­ное под ди­кий ка­мень. Ви­димо, это­му со­ору­жению над­ле­жало сим­во­лизи­ровать бу­дущий ал­тарь. Явив­ший­ся рань­ше всех мэтр Эша­вель хло­потал под­ле ог­ромно­го моль­бер­та с на­тяну­тым чис­тым хол­стом для бу­дуще­го по­лот­на, су­щес­тво­вав­ше­го по­камест толь­ко в во­об­ра­жении за­говор­щи­ков – и, ус­лы­шав ша­ги, ог­ля­нул­ся. Вни­матель­но и оце­нива­юще ог­ля­дев бу­дущих на­тур­щи­ков: те сто­яли мол­ча, не­весть от­че­го ощу­тив се­бя по­доби­ем ра­бов на не­воль­ничь­ем рын­ке. Ла Кар­валь вспом­нил, что ему над­ле­жит иг­рать ос­кор­блен­ную его эми­нен­ци­ей не­вин­ность, и бур­кнул:

- Ну, и сколь­ко одеж­ды вы поз­во­лите нам ос­та­вить на се­бе, мон­сень­ор?

- Я ду­маю, сын мой, - сер­дечно улыб­нулся его пре­ос­вя­щенс­тво, - ва­шей рос­кошной ше­велю­ры бу­дет впол­не дос­та­точ­но.

- Нач­нем с цен­траль­ной фи­гуры, - объ­явил жи­вопи­сец, - месье Мо­ран, ра­зоб­ла­чай­тесь и за­нимай­те мес­то на этом… кхм… ал­та­ре.

Вмес­то то­го, что­бы вы­пол­нять ука­зание, Фран­суа нес­коль­ко раз обо­шел воз­вы­шение, что-то при­киды­вая. Об­ра­дован­но вскрик­нул, об­на­ружив сун­ду­чок со свер­ка­ющи­ми без­де­луш­ка­ми для пер­со­нажей кар­ти­ны, и ув­ле­чен­но на­кинул­ся на не­го, вы­бирая ук­ра­шения по­яр­че и по­боль­ше. Мэтр в раз­дра­жении ис­тинно­го мас­те­ра сво­его де­ла прик­рикнул на не­го – мол, свет ухо­дит, а дра­гоцен­ности мож­но по­доб­рать поз­же. Он лич­но этим зай­мет­ся, да­бы соб­люсти над­ле­жащую гар­мо­нию цве­тов.

- Ну хо­рошо, хо­рошо, иду, - сбро­сив ру­баху и пан­та­лоны, Фран­суа бо­ком заб­рался на воз­вы­шение. По­ер­зал, не­доволь­но кри­вясь, ос­то­рож­но от­ки­нул­ся на спи­ну, впол­го­лоса по­сето­вав на впив­ший­ся в по­яс­ни­цу гвоздь. Под­ви­гал­ся еще нем­но­го, ус­тра­ива­ясь, и за­мер в по­токах сол­нечно­го све­та: скло­нен­ная на­бок го­лова, сте­ка­ющие с ка­мен­но­го выс­ту­па каш­та­новые ло­коны, изог­ну­тая нап­ря­жени­ем мышц фи­гур­ка, рас­слаб­ленно рас­ки­нутые но­ги и ла­дони, тщет­но ищу­щие опо­ру на по­вер­хнос­ти кам­ня. Оли­цет­во­рение бес­по­мощ­ной жер­твен­ности.

- Та­ранис бу­дет сто­ять здесь, да? - Кан­тен, ско­рее, ут­вер­ждал, чем спра­шивал. Про­иг­но­риро­вав на­мек пре­подоб­но­го ка­сатель­но одеж­ды, Ла Кар­валь приб­ли­зил­ся к «кам­ню» и лов­ко за­кинул од­ну но­гу юно­ши се­бе на пле­чо, от­кры­вая зри­телям жи­вопис­ный вид на при­чин­ное мес­то Фран­суа. Сам же чуть при­сог­нул ко­лено, опер­шись им об ал­тарь. Ру­ки лег­ли на бед­ра маль­чи­ка неж­но, но в то же вре­мя влас­тно.

Шарль то­же ос­тался в ру­бахе и кю­лотах, ог­ра­ничив­шись тем, что сдер­нул с во­лос чер­ную ат­ласную лен­ту - по­чему-то пос­ле это­го жес­та он ка­зал­ся бо­лее на­гим, чем ес­ли бы ски­нул одеж­ду. Зо­лото­воло­сый Дис­па­тер встал у из­го­ловья, на рас­кры­тых ла­донях при­поды­мая зап­ро­кину­тое ли­цо Фран­суа к сво­ему.

- Эй, эй! - не слиш­ком гром­ко, од­на­ко нас­той­чи­во зап­ро­тес­то­вал Фран­суа, без­на­деж­но пы­та­ясь из­ме­нить по­ложе­ние и сом­кнуть но­ги. - Ну не нас­толь­ко же!.. Эдак по­луча­ют­ся не мрач­ные и вну­ша­ющие тре­пет сги­нув­шие бо­ги, а ка­кая-то, прос­ти Гос­по­ди, неп­ристой­ная кар­тинка! Мон­сень­ор, ну ска­жите им – с вы­соты жиз­ненно­го опы­та и как не­пос­редс­твен­ный за­каз­чик! - озор­ни­чая, он про­вел бо­сой ступ­ней вдоль тор­са Ла Кар­ва­ля, от гор­ла к та­лии, пы­та­ясь вы­дер­нуть из пе­тель­ки хоть од­ну пу­гови­цу со­роч­ки.

Де Лан­саль­як обо­шел жи­вую ком­по­зицию, скеп­ти­чес­ки по­качи­вая го­ловой:

- Нет, это сов­сем не то, что мне пред­став­ля­лось. Месье Мо­ран, сядь­те на уго­лок. Од­ну но­гу под се­бя, буд­то сей­час сос­ко­чите. Ру­ки от­ве­дите на­зад, чуть нак­ло­нитесь на­зад, слов­но пы­та­етесь ра­зор­вать око­вы. Отец Ан­ту­ан, встань­те по­зади Фран­суа. По­ложи­те ему ру­ку на пле­чо, удер­жи­вая жер­тву. Вы, месье Ла Кар­валь, сдвинь­тесь чуть ле­вее и возь­ми­те в ла­донь всех по­том­ков на­шего ма­лень­ко­го месье… и при­мерь­тесь сер­пом.

- А ес­ли у не­го за­течет ру­ка, или он за­дума­ет­ся о ро­зыс­ках сво­их зло­умыш­ленни­ков – и прос­ти-про­щай?! – взвыл Фран­суа, съ­ежи­ва­ясь в гром­ко про­тес­ту­ющий ко­мочек. – И не пы­тай­тесь за­гово­рить мне зу­бы, уве­ряя, что серп бу­дет ту­пым! Ту­пым по жи­вому – так оно еще боль­нее! Месье Ро­же, ну вам-то не к ли­цу зло­упот­реблять сво­им по­ложе­ни­ем и из­де­вать­ся над сла­быми ми­ра се­го!

- Бу­дет очень кра­сиво, - ус­по­ко­ил его де Лан­саль­як, - и без де­шевой фри­воль­нос­ти. Вы сог­ласны, мэтр Эша­вель? Не сто­ит прев­ра­щать мрач­ный ри­ту­ал жер­твоп­ри­ноше­ния в раз­ве­селый ба­лаган.

- Выс­та­вить мое единс­твен­ное сок­ро­вище на все­об­щее обоз­ре­ние – это, по-ва­шему, «без де­шевой фри­воль­нос­ти»? - воз­му­тил­ся Фран­суа. – Я про­тив! Поз­воль­те, я хо­тя бы бо­ком по­вер­нусь! – он убе­дитель­но про­демонс­три­ровал, что и в та­ком ра­кур­се в си­лах изоб­ра­зить са­мо­убий­ствен­ный по­рыв навс­тре­чу во­об­ра­жа­емо­му зо­лото­му сер­пу в ру­ках Дис­па­тера, вро­де как пы­та­юще­гося удер­жать юн­ца от рис­ко­ван­но­го дви­жения.

- Сын мой, твоя фри­воль­ность об­хо­дит­ся мне не так уж де­шево, - де Лан­саль­як пох­ло­пал его по ко­лену. – По­тому я хо­чу, гля­дя на кар­ти­ну, наг­лядно ви­деть, ку­да вло­жил та­кую круг­лень­кую сум­му.

- Как-то сла­бо ве­рит­ся, что изоб­ра­жение мо­его скром­но­го дос­то­инс­тва ста­нет для вас та­ким уж сог­ре­ва­ющим вос­по­мина­ни­ем, - хмык­нул Фран­суа, уло­вив лу­кавую ис­корку в выц­ветших гла­зах пре­подоб­но­го, ка­жущих­ся та­кими сон­ны­ми и спря­тав­ши­мися в склад­ках мор­щин. - Вдо­бавок за вло­жен­ную сум­му вы по­лучи­те не од­но вос­по­мина­ние, а це­лых три. Так что вам не к ли­цу ска­ред­ни­чать и при­бед­нять­ся. У вас есть свои ма­лень­кие кап­ри­зы - у ме­ня то­же.

- Я на­хожу их не­сораз­мерно боль­ши­ми для ва­шей пер­со­ны, - ар­хи­епис­коп дву­мя паль­ца­ми по­тере­бил его ще­ку, де­монс­тра­тив­но гля­дя вниз, на пред­мет спо­ра. И ба­рану бы­ло яс­но, что его жест дол­жен был выг­ля­деть нес­коль­ко ина­че, ес­ли бы не при­сутс­твие Эша­веля. - В кон­це кон­цов, я вас боль­но вы­порю, ди­тя мое.

- Уг­ро­зы, уг­ро­зы, всег­да од­ни уг­ро­зы, - Фран­суа за­катил гла­за, слов­но бы без­мол­вно при­зывая Ла Кар­ва­ля и Шар­ля в сви­дете­ли: вот, мол, пос­мотри­те, сколь сквер­но здесь со мной об­ра­ща­ют­ся. - Уг­ро­зы днем, уг­ро­зы ночью, сло­ва по­перек не ска­жи, толь­ко ле­жи и жди. Ма­лей­шее воз­му­щение жес­то­ко ка­ра­ет­ся. Ми­лосер­дие за­кан­чи­ва­ет­ся за две­рями это­го двор­ца и на ме­ня не рас­простра­ня­ет­ся. Как мне не ве­зет в жиз­ни... Мэтр, так что вы ре­шили сде­лать из нас?

- При­мите по­зу, ко­торую пред­пи­сал вам его пре­ос­вя­щенс­тво, - до­воль­но су­хо от­клик­нулся Эша­вель, не­доволь­ный тем, что стал сви­дете­лем стыч­ки меж­ду гос­по­дином и на­лож­ни­ком – стыч­ки, от­нявшей у жи­вопис­ца дра­гоцен­ное вре­мя.

Фран­суа из­дал не­оп­ре­делен­ный звук, на­поми­на­ющий раз­дра­жен­ное ко­шачье мя­уканье, но спо­рить не стал и усел­ся на краю «ал­та­ря»: от­ве­дя лок­ти на­зад, но под­чер­кну­то выс­та­вив впе­ред бед­ра и по­ник­шее дос­то­инс­тво. По­за выг­ля­дела не жер­твен­ной, но вуль­гар­но-за­зыв­ной.

- Что за сквер­ный маль­чик, - под­нял гла­за к по­тол­ку пре­ос­вя­щен­ный, - все рав­но умуд­ря­ет­ся на­пакос­тить...

Не гля­дя, он от­ве­сил Фран­суа по­щечи­ну, про­дол­жая взи­рать на рас­писной пла­фон, буд­то воп­ро­шая у Не­бес­ных сил - ну раз­ве я не прав?

Шарль и Ла Кар­валь поч­ти од­новре­мен­но дер­ну­лись впе­ред - от­тол­кнуть его от Фран­суа, но не ус­пе­ли.

- Ой...

Фран­суа ка­залось, он вер­но по­нял за­мысел пре­подоб­но­го: ра­зыг­рать пе­ред гла­зами по­доз­ре­ва­емо­го мэт­ра Эша­веля ссо­ру - но по­щечи­ны он не ожи­дал. К то­му же ру­ка у его вы­сокоп­ре­ос­вя­щенс­тва бы­ла тя­желой, и смяг­чать удар он не стал. Фран­суа аж от­бро­сило на­зад, он вре­зал­ся пле­чом в грудь Шар­ля и за­мер, дро­жа и шмы­гая но­сом от оби­ды. Пусть это да­же бы­ла по­казу­ха, пред­став­ле­ние для единс­твен­но­го зри­теля, но лу­пить-то так за­чем?

- Боль­шое спа­сибо, - сер­ди­то бур­кнул он. - Но­вая раз­но­вид­ность пас­тыр­ско­го бла­гос­ло­вения.

- Будь лю­безен де­лать то, что ве­лено. Со всем усер­ди­ем и при­лежа­ни­ем - я знаю, ты уме­ешь, ког­да хо­чешь, - оте­чес­ки улыб­нулся де Лан­саль­як. Шарль ус­по­ка­ива­юще сжал его пле­чо, по­ложил ла­донь на ма­куш­ку, буд­то сгла­живая неп­ри­ят­ное ощу­щение.

- Да­вай­те не ста­нем по­нап­расну от­ни­мать вре­мя у мэт­ра Эша­веля, гос­по­да.

Еще с чет­верть ча­са Фран­суа ле­ле­ял свою оби­ду, а по­том ак­те­ру ста­ло не до то­го. Сох­ра­нять не­под­вижность в пред­пи­сан­ной слож­ной по­зе по­луси­дя ока­залось весь­ма и весь­ма не­лег­ким де­лом. Очень ско­ро у Фран­суа за­ныла но­га, в ко­торую слов­но впи­лись ты­сячи ос­трых иго­лочек, по­том за­ломи­ло пле­чи и спи­ну, как буд­то он дол­го та­щил на спи­не тя­желый груз. Спер­ва ак­те­ру уда­валось уси­ли­ем во­ли по­дав­лять не­воль­ное по­дер­ги­вание ко­неч­ностей, но чем даль­ше, тем боль­ше но­ги сво­дило тя­гучей су­доро­гой, и Фран­суа на­чал ти­хонь­ко пох­ны­кивать.

Усу­губ­ляя стра­дания месье Мо­рана, мэтр Эша­вель из-за моль­бер­та за­метил: на­тур­щи­ку весь­ма уда­ет­ся вы­раже­ние ли­ца че­лове­ка, пре­быва­юще­го на гра­ни меж­ду жизнью и смертью, и, чем пол­нее Фран­суа удас­тся сос­ре­дото­чить­ся на этом сос­то­янии, тем бу­дет луч­ше для кар­ти­ны. Фран­суа с тос­кой взи­рал на вы­мытые до хрус­таль­ной проз­рачнос­ти ок­на Цве­точ­но­го За­ла – в не­бе Ту­лузы, как наз­ло, не ма­ячи­ло ни еди­ной туч­ки или об­лачка, мо­гущих зат­мить си­яние сол­нца и тем са­мым прер­вать его му­чения. Мэтр са­мозаб­венно тру­дил­ся, по­рой да­вая чет­кие и крат­кие ука­зания на­тур­щи­кам: чуть при­под­нять ру­ку, по­вер­нуть го­лову пра­вее, ос­ла­бить нап­ря­жение в пле­чевом по­ясе, пе­ред­ви­нуть но­ги ле­вее, не дви­гать­ся, ни в ко­ем слу­чае не дви­гать­ся! Сол­нечные пят­на мед­ленно пе­репол­за­ли по по­лу, выс­ве­чивая то один учас­ток пар­ке­та со скре­щива­ющи­мися тем­ны­ми и свет­лы­ми спи­раля­ми, то дру­гой. Фран­суа был уве­рен, что они пре­тер­пе­ва­ют му­ки во имя ис­полне­ния за­мыс­ла Ла Кар­ва­ля уже нес­коль­ко ча­сов – но тут мэтр, спа­си Гос­подь его ду­шу, от­ло­жил ка­ран­даш и ми­лос­ти­во объ­явил: на се­год­ня дос­та­точ­но.

Месье Мо­ран рух­нул с пос­та­мен­та, рас­ти­рая оне­мев­шие но­ги и чер­ты­ха­ясь сквозь зу­бы. Д'Арнье, на ко­ем му­читель­ное по­зиро­вание со­вер­шенно не ска­залось, при­сел ря­дом. Мон­сень­ор, ува­житель­но рас­про­щав­шись с жи­вопис­цем, ми­мохо­дом рас­тре­пал Фран­суа ло­коны:

- Прос­ти, я не хо­тел де­лать те­бе боль­но.

- Да-да, так я и по­верил, - ог­рызнул­ся Фран­суа, на­тяги­вая пан­та­лоны и не­от­рывно та­ращась в спи­ну Ла Кар­ва­ля, ото­шед­ше­го пос­мотреть на рож­да­ющий­ся эс­киз. По ус­ло­ви­ям до­гово­ра мэт­ру Эша­велю зап­ре­щалось вы­носить из двор­ца наб­роски бу­дуще­го по­лот­на, и те­перь Кан­тен, ут­кнув ру­ки в бед­ра, сто­ял пе­ред моль­бер­том, чуть скло­нив го­лову на­бок и прис­таль­но рас­смат­ри­вая ка­ран­дашные этю­ды. – На­вер­ня­ка хо­тели, а тут еще та­кой по­вод. Что, что там по­лучи­лось?

- По­ка ни­чего оп­ре­делен­но­го, - рас­се­ян­но отоз­вался сто­лич­ный про­курор. Не вы­дер­жав, Фран­суа, прих­ра­мывая и на хо­ду под­тя­гивая спол­за­ющие кю­лоты, ус­тре­мил­ся к моль­бер­ту.

На ри­сун­ках и вправ­ду тол­ком ни­чего не прос­матри­валось. Пу­тани­ца ли­ний и те­ней, чер­ных, бе­лых и гряз­но-се­рых раз­мы­тых пя­тен, ок­ру­жен­ных нас­ко­ро сде­лан­ны­ми наб­роска­ми – кисть ру­ки с нап­ря­жен­ны­ми паль­ца­ми, пле­чо с упав­шим сол­нечным бли­ком, скло­нен­ная го­лова, ли­цо зак­ры­то упав­ши­ми пря­дями, очер­та­ния сто­ящей че­лове­чес­кой фи­гуры, ис­полнен­ный еди­ной ли­ни­ей си­лу­эт по­луси­дяще­го че­лове­ка… Фран­суа ра­зоча­рован­но за­мор­гал: он и в са­мом де­ле ожи­дал уви­деть поч­ти за­вер­шенную кар­ти­ну.

- Так оно по­нача­лу и выг­ля­дит, - ску­по улыб­нулся д'Арнье. – Но из пя­тен и клякс вос­ста­ют ан­ге­лы.

- Он так дол­го ри­совал, - по­жало­вал­ся Фран­суа, - я ду­мал, тут бу­дет боль­ше все­го… Не­уже­ли это я? – не при­каса­ясь к бу­маге, Фран­суа очер­тил длин­ным ног­тем кон­ту­ры ли­ца и те­ла си­дяще­го че­лове­ка. – Сов­сем не по­хоже.

Шарль мол­ча об­нял его сза­ди, ткнул­ся лбом в пле­чо.

- Ты, ты... Ты ведь не ви­дишь се­бя со сто­роны, - про­буб­нил он ак­те­ру в ос­но­вание шеи, - ли­нии те же, пра­виль­ные...

По­чему-то ему вдруг му­читель­но за­хоте­лось ос­тать­ся с Фран­суа на­еди­не. Это бы­ла не рев­ность, нет, но ка­кое-то ще­мящее чувс­тво не­из­бежной ут­ра­ты. Месье Мо­ран, ди­кая ли­лия про­ван­саль­ских до­лин, блуж­да­ющим свет­лячком про­летел сквозь его дни – и ус­тре­мил­ся даль­ше, по­корять, оча­ровы­вать и до­бивать­ся приз­на­ния. А у не­го, Шар­ля д'Арнье – свои де­ла и за­боты, свои пла­ны, тре­бу­ющие вни­мания. Пла­ны, в ко­торых, увы, нет мес­та для месье Фран­суа Мо­рана с его ро­зами и ли­ли­ями.

Фран­суа удив­ленно ско­сил­ся че­рез пле­чо - чем доль­ше дли­лось их с д’Арнье зна­комс­тво, тем боль­ше от­кры­тий со­вер­шал ма­лень­кий месье Мо­ран от­но­ситель­но лич­ности сво­его зна­ком­ца, лю­бов­ни­ка и нас­тавни­ка в жи­тей­ских де­лах. Шарль боль­ше не ка­зал­ся ему зам­кну­тым и гор­де­ливым се­бялюб­цем, он ока­зал­ся неж­ным и очень чувс­тви­тель­ным соз­да­ни­ем - но эта неж­ность и чувс­твен­ность бы­ли скры­ты от всех и при­над­ле­жали толь­ко им дво­им.

- Раз ты так го­воришь, зна­чит, так оно и есть, - Фран­суа чуть по­дал­ся на­зад, при­жима­ясь к д'Арнье спи­ной и за­диком, ощу­щая его го­рячее теп­ло сквозь тон­кую ткань. - По­лага­юсь на твое бе­зоши­боч­ное чутье, - он по­ложил ла­дони по­верх ла­доней д’Арнье, об­ни­ма­ющих его за та­лию, сплел свои паль­цы с чу­жими. – Смот­ри, ты все рав­но ка­жешь­ся мэт­ру ан­ге­лом - да­же в об­личье древ­не­го бо­га.

- Это при­выч­ка, - ус­мехнул­ся Шарль с ус­по­ко­ен­ным вздо­хом. Ему не хо­телось иной бли­зос­ти - прос­то сто­ять вот так, сплет­шись в объ­яти­ях, ощу­щать, как бь­ет­ся сер­дце Фран­суа, вды­хать его осо­бен­ный за­пах, это­го бы­ло впол­не дос­та­точ­но. - Вот мэтр Ла Кар­валь по­лучит­ся нас­то­ящим язы­чес­ким бо­жес­твом, по­тому что мэтр Эша­вель ни­ког­да не пи­сал его с крыль­ями. А я бу­ду выг­ля­деть как ан­гел-ре­мес­ленник с мо­лот­ком.

- С мо­лотом для раз­би­вания че­репов зло­умыш­ленни­кам, - сос­трил Фран­суа. По­тер­ся за­тыл­ком о пле­чо Шар­ля, по­думав о том, что у люб­ви втро­ем есть свои пре­иму­щес­тва... но ког­да они ос­та­ют­ся вдво­ем, им поч­ти не нуж­но прит­во­рять­ся и скры­вать­ся за при­выч­ны­ми мас­ка­ми. Вдруг это и есть лю­бовь - та, о ко­торой не со­чиня­ют пь­ес и по­эм, та, ко­торая есть на са­мом де­ле?

Его эми­нен­ция хлоп­нул в пух­лые ла­доши, прив­ле­кая вни­мание:

- Что ж, де­ти мои, ду­маю, для пер­во­го се­ан­са вы уп­ра­вились очень неп­ло­хо. В ка­чес­тве ком­пенса­ции за му­чения и стра­дания приг­ла­шаю вас всех к сто­лу.

- С глу­бочай­шим прис­корби­ем вы­нуж­ден от­ка­зать­ся, - кач­нул го­ловой д'Арнье. – Прос­ти­те, ва­ше вы­сокоп­ре­ос­вя­щенс­тво. Я неп­ре­мен­но на­вещу вас ве­чером, а сей­час…

- Де­ла-де­ла, - по­нима­юще кив­нул де Лан­саль­як. – Ко­неч­но, сын мой, я те­бя не за­дер­жи­ваю. На­де­юсь, у вас, гос­по­да, не сы­щет­ся сроч­ных и не­от­ложных дел?

У Фран­суа дел во­об­ще ни­каких не бы­ло. Ла Кар­валь явс­твен­но ко­лебал­ся, но меж­ду по­сеще­ни­ем Ра­туши и поз­дним зав­тра­ком у пре­подоб­но­го выб­рал зав­трак. Од­на­ко ж, ока­зав­шись в апар­та­мен­тах де Лан­саль­яка, мо­лодой про­курор не за­нял свое мес­то за на­ряд­но уб­ранным сто­лом, а про­дол­жал в за­дум­чи­вос­ти рас­ха­живать из уг­ла в угол. За­вер­шив свои хож­де­ния не­ожи­дан­ной прось­бой:

- Мон­сень­ор, я бы хо­тел уви­деть ва­шу спаль­ню.

Фран­суа по­пер­хнул­ся мо­роже­ным, его эми­нен­ция оза­дачен­но вски­нул бровь, од­на­ко не по­терял не­воз­му­тимос­ти:

- Ко­ли вы рас­счи­тыва­ете об­на­ружить там па­роч­ку не­об­хо­димых улик или зло­умыш­ленни­ка под кро­ватью – Бог вам в по­мощь, сын мой. Я не воз­ра­жаю.

Ла Кар­валь не­тер­пе­ливым жес­том рас­пахнул створ­ки в оби­тель, на­деж­но ук­рывшую их вче­ра от мир­ских го­рес­тей. Ра­зуме­ет­ся, сле­ды их ми­нув­ших бе­зумств бы­ли приб­ра­ны: за­наве­си на бал­да­хине уло­жены гар­мо­нич­ны­ми склад­ка­ми, ат­ласное пок­ры­вало бе­зуп­речно раз­гла­жено, белье по­меня­но, лу­жицы ви­на и се­мени тща­тель­но стер­ты и оп­рыска­ны бла­гово­ни­ями. Но кар­ти­на – та, на ко­торой вче­ра ос­та­новил­ся взгляд Кан­те­на и ко­торая не да­вала по­коя его по­мыс­лам – кар­ти­на бы­ла на мес­те, со скром­ным дос­то­инс­твом от­све­чивая бла­город­ной по­золо­той рам­ки. При яр­ком сол­нечном све­те крас­ки выг­ля­дели на­сыщен­нее и яр­че, при­дав изоб­ра­жению уди­витель­ную жиз­ненность и оча­рова­ние. Из-за иг­ры све­та и те­ней ло­коны Яб­лочно­го Ан­ге­ла выг­ля­дели не яр­ко-ры­жими, но тем­ны­ми с мед­ной ры­жиной. Ла Кар­валь встре­тил­ся взгля­дом с на­рисо­ван­ным юно­шей, та­ким без­мя­теж­но-спо­кой­ным, счас­тли­вым и лу­кавым, и из его гру­ди не­воль­ным сто­ном выр­ва­лось:

- Ра­уль!.. Гос­по­ди, Ра­уль!

- Амо­ри, - эхом проз­ве­нела вы­пав­шая из рук мон­сень­ора Ту­луз­ско­го се­реб­ря­ная ло­жеч­ка. – Его зва­ли Амо­ри де Вержь­ен, а Ра­уль – его ди­тя. Они бы­ли так прек­расны, и отец, и сын, а те­перь они оба мер­твы. Единс­твен­ное, что мне ос­та­лось на па­мять – эта кар­ти­на… Вы бы­ли зна­комы с Ра­улем де Вержь­еном, месье про­курор?

Ска­зать, что де Лан­саль­як был изум­лен, бы­ло бы пре­умень­ше­ни­ем и ложью. Ста­рый свя­щен­ник был по­ражен до глу­бины ду­ши, он был пот­ря­сен зву­чани­ем име­ни, сор­вавше­гося с губ сто­лич­но­го гос­тя – и ин­то­наци­ей, с ко­торой это имя бы­ло про­из­не­сено. Ин­то­наци­ей, каж­дым сво­им зву­ком кри­чав­шей об ут­ра­те и не­зажив­шей ра­не, о по­тере и скор­би.

Ла Кар­валь не от­ве­тил, взгля­дом по­жирая ста­рин­ный пор­трет, слов­но пы­та­ясь за­пом­нить каж­дую его чер­точку – и лишь за­тем ак­ку­рат­но, не стук­нув, прит­во­рил две­ри. Жес­том, ко­торый имел единс­твен­ное ис­толко­вание – то, что бы­ло в прош­лом, умер­ло и по­хоро­нено. Вряд ли месье про­курор ког­да-ни­будь вновь при­дет с прось­бой поз­во­лить ему уви­деть изоб­ра­жение Яб­лочно­го Ан­ге­ла, по­дума­лось мон­сень­ору де Лан­саль­яку. Месье про­курор не по­нима­ет, что есть «за­мять де­ло по-ти­хому», и не одоб­рит его, де Лан­саль­яка, ло­гики и ус­трем­ле­ний. Но месье про­курор имел не­сом­ненное от­но­шение к тра­гедии се­мей­ства де Вержь­ен – и к Яб­лочно­му Ан­ге­лу, ког­да-то дер­жавше­му в сво­их ру­ках сер­дце юно­го Ро­же де Лан­саль­яка. Как они бы­ли мо­лоды тог­да, как бес­печны, как без­за­бот­ны и неп­ро­ходи­мо глу­пы! Хо­тя… не­ис­по­веди­мы пу­ти Гос­подни, и наг­лядное до­каза­тель­ство это­му – са­мо при­сутс­твие в гос­ти­ной месье про­куро­ра.

Фран­суа по­нят­ли­во при­тих, да­бы не быть выс­тавлен­ным из-за сто­ла. Чу­жие сер­дечные тай­ны – это ведь так за­нима­тель­но!

- Я… я ви­дел Ра­уля все­го один раз… и я ни­ког­да не встре­чал­ся с его от­цом, - да­же глуп­цу бы­ло по­нят­но, что Ла Кар­валь пре­быва­ет в смя­тен­ных чувс­твах, а от­то­го не­уме­ло лжет, сам не по­нимая, что го­ворит.

- Сядь­те, месье про­курор, - ар­хи­епис­коп Ту­луз­ский хрус­тнул паль­ца­ми, и Ла Кар­валь, о чу­до, пос­лу­шал­ся, не­лов­ко плюх­нувшись на мяг­кое се­дали­ще. – И да­вай­те го­ворить на­чис­то­ту. Я в жиз­ни не по­верю то­му, что вы с пер­во­го взгля­да опоз­на­ли на пор­тре­те поч­ти трид­ца­тилет­ней дав­ности фа­миль­ные чер­ты да­же не са­мого на­тур­щи­ка, но его от­прыс­ка – ко­торо­го, по ва­шему же ут­вер­жде­нию, вы ви­дели все­го один раз. Сог­ла­ситесь, для по­доб­ной уве­рен­ности на­до хо­рошо знать че­лове­ка, не­од­нократ­но по­видав его и вда­леке и вбли­зи. От­че­го я де­лаю зак­лю­чение – ва­ше зна­комс­тво с Ра­улем де Вержь­еном бы­ло близ­ким и дли­тель­ным. А ко­ли так – вас дол­жна бы­ла пот­рясти его не­ожи­дан­ная и вне­зап­ная кон­чи­на, - де Лан­саль­як сде­лал дол­гую па­узу, ос­то­рож­но про­из­не­ся: - Ме­ня из­вести­ли, что офи­ци­аль­ной при­чиной смер­ти Ра­уля де Вержь­ена объ­яв­лен нес­час­тный слу­чай на охо­те. Что по­хоро­нен он в ос­вя­щен­ной зем­ле, в фа­миль­ном скле­пе. Од­на­ко до­верен­ные лю­ди шеп­ну­ли мне о том, что об­сто­ятель­ства кон­чи­ны мо­лодо­го гра­фа бы­ли весь­ма и весь­ма ту­ман­ны, хо­рони­ли его в зак­ры­том гро­бу и с боль­шой пос­пешностью. Вы ни­чего не же­ла­ете до­бавить к ска­зан­но­му, месье де Ла Кар­валь?

- Его заг­рызли вол­ки. Я был од­ним из тех, кто об­на­ружил те­ло в Вер­саль­ском ле­су, - чу­жим, от­сутс­тву­ющим го­лосом про­из­нес Ла Кар­валь. Про­курор со­вер­шенно не ожи­дал та­кого по­воро­та со­бытий, и да­же об­жи­га­юще-го­рячий ко­фе с неж­ным аро­матом им­би­ря не мог при­вес­ти его в се­бя. Ла Кар­валь не­нави­дел се­бя – за то, что ока­зал­ся тог­да, дол­гих пять лет на­зад, слиш­ком глуп и са­мов­люблен. Его не ока­залось ря­дом, что­бы вме­шать­ся, от­го­ворить, пре­дот­вра­тить. Что­бы по­нять мя­тущу­юся, страс­тную, от­равлен­ную па­губ­ным аро­матом древ­ней ре­лигии на­туру Ра­уля де Вержь­ена – а по­том ока­залось слиш­ком поз­дно. По­том был толь­ко ко­сой мок­рый снег и рас­плы­ва­ющи­еся волчьи сле­ды на влаж­ной зем­ле. С тех пор Кан­те­ну де Ла Кар­ва­лю ка­залось – он жи­вет за дво­их, об­ре­чен­ный му­чить­ся соз­на­ни­ем сво­ей ви­ны и не­от­вра­тимос­ти судь­бы. Под­спуд­но на­де­ясь, что од­нажды нить его жиз­ни со зво­ном обор­вется. Тог­да нас­ту­пит по­кой и бес­по­щад­ная со­весть пе­рес­та­нет грызть его внут­реннос­ти. И вот – судь­ба при­вела его к че­лове­ку, из­давна знав­ше­му семью де Вержь­ен. Ла Кар­ва­лю хо­телось по­гово­рить с мон­сень­ором о Ра­уле, вос­кре­сить хо­тя бы на чет­верть ча­са приз­рак то­го, кто так пре­дан­но и ис­крен­не лю­бил его – и кто ока­зал­ся столь же без­жа­лос­тно и без­вре­мен­но вы­чер­кнут из жиз­ни, как и жер­твы его ны­неш­не­го рас­сле­дова­ния… Рас­сле­дова­ния?

- Ва­ше пре­ос­вя­щенс­тво, - Кан­тен умел быть без­жа­лос­тным как к ок­ру­жа­ющим, так и к се­бе. Что ж, на­чис­то­ту так на­чис­то­ту. – Да, приз­наю, я знал Ра­уля де Вержь­ена. Мо­жет, не так хо­рошо и близ­ко, как мне хо­телось, но – знал. А вы, по­луча­ет­ся, во­дили зна­комс­тво с его от­цом – при­чем нас­толь­ко ин­тимное, что до сих пор хра­ните в спаль­не его пор­трет? Имен­но его, а не ка­кого-ни­будь дру­гого ан­ге­лоч­ка из ва­шей об­ширной кол­лекции? Ра­уль не лю­бил рас­ска­зывать о сво­ей семье. Нес­коль­ко раз он упо­минал о том, что его ма­туш­ка ро­дом из Ту­лузы – и что отец его так­же про­вел свои юные го­ды в ва­ших кра­ях. Мне из­вес­тно, что отец Ра­уля умер де­сять лет то­му – и что меж­ду от­цом и сы­ном бы­ли весь­ма на­тяну­тые от­но­шения. Стар­ший де Вержь­ен от­ли­чал­ся весь­ма па­радок­саль­ны­ми взгля­дами на жизнь. Сто­лич­ный свет счи­тал­ся со знат­ностью его про­ис­хожде­ния, у не­го бы­ли об­ширные зна­комс­тва, но его… его по­ба­ива­лись. Так ка­ким он был, Амо­ри де Вержь­ен, и как уго­дил в ва­шу га­лерею? – нап­ря­мик спро­сил Ла Кар­валь.

- У Вержь­енов бы­ли вла­дения в Про­ван­се – а я тог­да, поч­ти трид­цать лет на­зад, был мо­лодым свя­щен­нослу­жите­лем в са­мом на­чале сво­ей карь­еры, - мед­ленно про­из­нес де Лан­саль­як, по­луп­рикрыв гла­за мор­щи­нис­ты­ми ве­ками и воз­вра­ща­ясь мыс­ля­ми к тем дав­но ми­новав­шим вре­менам. – Мы поз­на­коми­лись… и по­люби­ли. Я до сих пор пом­ню эти цве­тущие яб­ло­ни и об­ле­та­ющие бе­лые ле­пес­тки… Будь моя во­ля, я ни­ког­да бы не рас­ста­вал­ся с ним, но мы не всег­да влас­тны над сво­ей жизнью. Амо­ри же­нил­ся на мес­тной бла­город­ной де­вице, мар­ки­зе де Му­ши, и вмес­те с се­мей­ством пе­реб­рался в сто­лицу, ко двор­цу преж­не­го ко­роля, Луи XV. Иног­да он на­вещал ме­ня. Он был кра­сивым и за­нос­чи­вым, вы­соко­мер­ным, гор­дым и тщес­лавным. Иног­да мне ка­залось, он по­мешан на фа­миль­ной гор­дости. Амо­ри веч­но тре­бовал от судь­бы боль­ше, чем она мог­ла бы ему дать. По­рой он с жес­то­ким лег­ко­мыс­ли­ем пе­рес­ту­пал че­рез люд­ские судь­бы, лишь бы до­бить­ся же­ла­емо­го. Амо­ри де Вержь­ен хо­дил по зем­ле так, слов­но он – не­коро­нован­ный ко­роль, ве­да­ющий не­кую тай­ну. Мне ни­как не уда­валось вну­шить это­му гор­де­цу мысль о том, что он – то­же все­го лишь че­ловек, пыль и тлен, тво­рение Гос­подне. А по­том Амо­ри умер.

- Скон­чался от­нюдь не стар­цем, но зре­лым че­лове­ком, - Ла Кар­валь при­шел к это­му вы­воду, мыс­ленно под­счи­тав приб­ли­зитель­ные да­ты рож­де­ний де Вержь­енов. Про­курор ни­как не мог от­де­лать­ся от ощу­щения то­го, что, об­ру­шив на не­го мас­су пи­кан­тных под­робнос­тей о сво­ем быв­шем лю­бов­ни­ке, пре­подоб­ный, тем не ме­нее, что-то скрыл. Неч­то зна­читель­ное, на что Ла Кар­ва­лю сле­дова­ло неп­ре­мен­но об­ра­тить вни­мание – по­тому что она, эта тай­на, бы­ла свя­зана с ны­неш­ни­ми дня­ми, с убий­ства­ми и до­носом на вы­сочай­шее имя. С той мис­си­ей, ра­ди ко­торой он, Кан­тен Ле Кар­валь, при­был в Ту­лузу. – От­че­го он умер, ва­ше пре­ос­вя­щенс­тво?

- Раз­ве Ра­уль де Вержь­ен не го­ворил вам? – по­пытал­ся увиль­нуть от пря­мого от­ве­та мон­сень­ор, под­бро­сив тем са­мым лиш­них дров в кос­тер по­доз­ри­тель­нос­ти про­куро­ра.

- Нет. Ра­уль весь­ма пре­неб­ре­житель­но от­но­сил­ся к па­мяти от­ца, - хо­лод­но про­из­нес Ла Кар­валь. Его ра­зум спеш­но при­киды­вал так и эдак, Ла Кар­валь при­поми­нал все, что Ра­уль де Вержь­ен ког­да-ли­бо го­ворил о сво­ем от­це, прок­ли­ная се­бя за юно­шес­кую нев­ни­матель­ность – ибо вы­вод нап­ра­шивал­ся толь­ко один. Плю­нув на все эки­воки, про­курор ре­шил ид­ти ва-банк. Он прив­стал, нак­ло­ня­ясь бли­же к пре­подоб­но­му де Лан­саль­яку, свер­ля его чер­ны­ми гла­зами, не го­воря, но вып­ле­вывая сло­ва: - Так где и при ка­ких об­сто­ятель­ствах от­дал бо­гу ду­шу ваш Яб­лочный Ан­гел, мон­сень­ор? В фа­миль­ном скле­пе есть ни­ша для его гро­ба, од­на­ко она пус­ту­ет! Где его мо­гила? Здесь, в Ту­лузе, под ми­лыми ва­шу сер­дцу яб­ло­нями? Амо­ри де Вержь­ен был не прос­то воль­но­дум­цем и без­божни­ком, он был ере­тиком и языч­ни­ком! Он втя­нул в свое бе­зумие сы­на, и тот умер, а вы – вы все зна­ли и мол­ча­ли!

- Ко­ли вы все зна­ете, сын мой, то нам не о чем го­ворить – вам из­вес­тно бо­лее мо­его, - ар­хи­епис­коп Ту­луз­ский не­даром за­нимал свой пост на про­тяже­нии столь­ких лет, и умел при не­об­хо­димос­ти быс­тро взять се­бя в ру­ки. - Рас­ска­жите мне луч­ше о том, че­го я не знаю. Нап­ри­мер, о том, как на са­мом умер ваш друг и лю­бов­ник, Ра­уль де Вержь­ен.

- Кви про кво, свя­той отец! - още­рил­ся Кан­тен. - Ска­жите прав­ду - вы зна­ли, что Амо­ри - языч­ник? Ви­жу, что зна­ли! Он... он уби­вал?

- Как и его от­прыск! - страс­тно вы­дох­нул свя­той отец, яв­но не же­лая сми­рить­ся с оче­вид­ным. - И вы, как и я, не пос­ме­ли под­нять ру­ку на че­лове­ка, ко­торый вам до­рог! Или вы са­ми уби­ли сво­его лю­бимо­го, Ла Кар­валь? Да? Са­ми, что­бы не от­да­вать доз­на­вате­лям?

- Ра­уль не уби­вал! - вско­чил Ла Кар­валь, от­швыр­нув от се­бя крес­ло. Жа­лоб­но заз­ве­нели чаш­ки, сдав­ленно вскрик­нул Фран­суа. - Он был... был... Вы не пред­став­ля­ете, что он сде­лал для ме­ня! Ес­ли бы не он, я бы...

Кан­тен заж­му­рил­ся, вце­пил­ся скрю­чен­ны­ми паль­ца­ми в во­лосы.

«Нель­зя не­нави­деть жизнь лишь из-за од­но­го по­дон­ка, - Ра­уль го­ворил ти­хо-ти­хо, от­че­го его сло­ва об­ре­тали осо­бый вес и смысл, на­мер­тво впе­чаты­ва­ясь в мозг, - и мстить за это - глу­пость. Ведь ты мстишь са­мому се­бе... Нет, за­быть нель­зя, да и не­зачем - я ве­рю, ког­да-ни­будь не­годяй по­лучит свое! Но иг­но­риро­вать вос­по­мина­ние, зад­ви­нуть его в угол, буд­то ящик с пыль­ным хла­мом... Сде­лай это, Кан­тен, сде­лай. Ра­ди се­бя, ра­ди нас...»

- Ра­уль ни­ког­да ни­кого не уби­вал, - твер­до пов­то­рил Ла Кар­валь. – Раз­ве что на ду­элях. Он был ли­хой ду­элянт, ка­питан пол­ка Ру­аяль-Ал­ле­ман... Он стра­шил­ся од­ной мыс­ли о том, что мо­жет упо­добить­ся сво­ему от­цу.

Де Лан­саль­як тя­жело воз­двиг­ся над хруп­ким сто­ликом, обе­ими ру­ками опи­ра­ясь на сто­леш­ни­цу, кач­нулся впе­ред, буд­то пы­та­ясь по­давить Ла Кар­ва­ля сво­ей ту­шей:

- Я удер­жи­вал его. По­ка мог. По­ка Амо­ри лю­бил ме­ня. Не смей­те поп­ре­кать ме­ня этим.

Кан­тен от­вернул­ся, под­нял крес­ло, опус­тился на алую по­душ­ку, бес­силь­но уро­нив ру­ки и го­лову. Фран­суа хо­телось по­дой­ти к не­му, ус­по­ко­ить, приг­ла­дить рас­тре­пав­шу­юся чер­ную гри­ву…

- Зна­чит, Амо­ри был убий­цей. Вот по­чему Ра­уль де Вержь­ен не хо­тел лиш­ний раз да­же упо­минать его имя. А вы всег­да бы­ли здесь – и де­сять лет то­му, и двад­цать… Он при­ез­жал к вам, зная, что из-за люб­ви к не­му вы пок­ро­ете все его прес­тупле­ния. За­чем, свя­той отец. Гос­по­ди, за­чем, как вы мог­ли?

- Он при­ез­жал – да не ко мне, - мон­сень­ор выб­рался из-за сто­ла, встал пе­ред Ла Кар­ва­лем, не­лов­ко при­валив­шись спи­ной к книж­но­му шка­фу. – Я так по­нимаю, о бас­тарде се­мей­ства де Вержь­енов вы и слы­хом не слы­шали?

- О бас­тарде? – Кан­тен в изум­ле­нии вы­тара­щил­ся на пре­подоб­но­го. – У Ра­уля был брат?

- Стар­ший. Кос­венным об­ра­зом имен­но я по­винен в его по­яв­ле­нии на свет, - де Лан­саль­як сму­щен­но от­кашлял­ся. – Пе­ред свадь­бой с мар­ки­зой Му­ши на Амо­ри не­весть от­че­го на­пала блажь: вдруг он, до­селе знав­ший толь­ко лю­бовь муж­чи­ны, не су­ме­ет дос­той­ным об­ра­зом вы­казать се­бя пе­ред не­вес­той? Я при­сове­товал ему най­ти се­бе под­ружку – не гу­лящую де­вицу, но ко­го-ни­будь по­чище и пос­кром­нее нра­вом. Амо­ри, ес­тес­твен­но, пос­ту­пил по-сво­ему. В те вре­мена в на­шей Опе­ре блис­та­ла од­на тан­цовщи­ца, не­кая Ля Миш­лен. Вот ее он и сде­лал сво­ей лю­бов­ни­цей. У них ро­дил­ся сын, его наз­ва­ли Гий­омом. По­том Амо­ри у­ехал и, как это бы­ло у не­го в обык­но­вении, по­забыл и про тан­цовщи­цу, и про ре­бен­ка. Я под­держи­вал их день­га­ми, ус­тро­ил маль­чи­ка в шко­лу при мо­нас­ты­ре свя­того Бер­на­ра – и был весь­ма рад то­му, что маль­чик по­желал из­брать ду­шес­па­ситель­ное поп­ри­ще и при­нять пос­триг. Его ру­копо­ложи­ли, он стал ка­нони­ком в од­ной из на­ших цер­кву­шек – по­ка Амо­ри не взбре­ла в го­лову блажь ра­зыс­кать вы­рос­ше­го бас­тарда. Не знаю, чем он за­моро­чил го­лову мо­лодо­му че­лове­ку, мо­жет, по­обе­щал приз­нать его за­кон­ным от­прыс­ком… Гий­ом ос­та­вил Гос­по­да и всту­пил на кри­вую троп­ку… ска­жем так, се­мей­ных тра­диций.

- И де­сять лет на­зад, ког­да в Ту­лузе под­ня­ла го­лову сек­та чер­нокниж­ни­ков… - на­чал Ла Кар­валь.

- Ви­на бы­ла на Гий­оме и его от­це, - кри­во ус­мехнул­ся пре­подоб­ный. – Мне сле­дова­ло от­дать их влас­тям, но я не смог. Гий­ома выс­ла­ли в Кай­ен­ну. Я го­ворил с ним, пы­тал­ся по­нять: за­чем он сде­лал это? Гий­ом ведь рос доб­рым маль­чи­ком, пусть и стран­но­ватым, но с чис­той ду­шой. Из его от­ве­тов я по­нял, что он ос­ту­пил­ся под вли­яни­ем Амо­ри. Мо­ему ан­ге­лу нра­вилось раз­ру­шать чу­жие судь­бы. Он про­летал, ка­са­ясь лю­дей чер­ным кры­лом, пред­ла­гая им от­равлен­ные яб­ло­ки – и те не мог­ли ус­то­ять. Но я не мо­гу пред­ста­вить его с ок­ро­вав­ленны­ми ру­ками, он – мой Яб­лочный Ан­гел с ле­пес­тка­ми в во­лосах…

- Зна­чит, Гий­ом до сих пор в ссыл­ке? – до­тош­но уточ­нил про­курор. – А Амо­ри де Вержь­ен мертв? И де­сять лет все бы­ло ти­хо и спо­кой­но, а с осе­ни прош­ло­го го­да сно­ва на­чались убий­ства... Свя­той отец, вы уве­рены в сво­их сло­вах? Что, ес­ли Гий­ом бе­жал – ка­ково бы ни бы­ло его про­ис­хожде­ние, он все-та­ки сын сво­его от­ца и его ду­хов­ный пос­ле­дова­тель. В нем те­чет кровь арис­токра­тов, без не­го мес­тные сек­танты не ре­шились бы во­зоб­но­вить ри­ту­ал!

- Я уже ни в чем не уве­рен, - вя­ло взмах­нул ру­кой епис­коп, буд­то не­дав­няя ярос­тная вспыш­ка нап­рочь ли­шила его сил. - Ваш при­езд вско­лых­нул бо­лото, на по­вер­хность всплы­ло все... все ста­рые тру­пы... во­об­ра­жа­ете, что с ни­ми ста­ло за трид­цать лет?

- Пред­по­ложим, Гий­ом в Ту­лузе, - за­дум­чи­во про­бор­мо­тал Ла Кар­валь. – Где он мо­жет скры­вать­ся? Чем до­быва­ет се­бе хлеб на­сущ­ный, не опа­са­ясь, что его мо­гут уз­нать? Ка­ким на­выка­ми он об­ла­дал, ка­кими уме­ни­ями?

- Ма­ло ли в Ту­лузе тем­ных лич­ностей с не­оп­ре­делен­ны­ми за­няти­ями, - вздох­нул де Лан­саль­як. – Гий­ом с детс­тва был це­ните­лем прек­расно­го. Он не был твор­цом в при­выч­ном смыс­ле это­го сло­ва, жи­вопис­цем, скуль­пто­ром или ли­тера­тором, но об­ла­дал врож­денной спо­соб­ностью бе­зоши­боч­но от­ли­чать под­линные про­из­ве­дения ис­кусс­тва от под­де­лок и фаль­ши­вок. Он це­нил кра­сивые ве­щи и кра­сивых лю­дей – лю­бовью эс­те­та, ко­торо­му дос­та­точ­но воз­можнос­ти ли­цез­реть прек­расную вещь, не об­ла­дая ею.

- Та­кому че­лове­ку пря­мая до­рога к нам, в ак­те­ры, - роб­ко по­дал го­лос Фран­суа, о при­сутс­твии ко­торо­го в гос­ти­ной как-то нап­рочь по­забы­ли.

- Что вы ска­зали, месье Мо­ран? – вски­нул­ся Ла Кар­валь.

- Я ска­зал: быв­ший ка­ноник, ли­шен­ный са­на, и бег­лец из Но­вого Све­та мо­жет пре­вос­ходным об­ра­зом ук­рыть­ся в странс­тву­ющей труп­пе, - пов­то­рил Фран­суа. – Мы охот­но при­нима­ем всех, лишь бы с ли­ца был сим­па­тичен, па­мять не ды­рявая и язык хо­рошо под­ве­шен. Нас не ин­те­ресу­ют име­на и до­кумен­ты. Мы сог­ласны на­зывать че­лове­ка тем име­нем, ко­торым ему угод­но пред­став­лять­ся. Мы не расс­пра­шива­ем о прош­лом на­ших кол­лег по сце­не – все рав­но сол­гут.

- Мне нра­вит­ся ва­ша идея, - мо­лодой про­курор опом­нился, при­дя в се­бя пос­ле столь не­ожи­дан­но­го стол­кно­вения со сво­им прош­лым. – Но в Ту­лузе по мень­шей ме­ре два де­сят­ка пос­то­ян­ных те­ат­ров и не­весть сколь­ко гас­тро­лиру­ющих трупп. Ес­ли я нач­ну об­хо­дить их с от­ря­дом по­лиции, слу­хи не­мед­ля рас­ползут­ся по го­роду. Гий­ом, ес­ли он здесь, ис­чезнет.

- По­лагаю, воз­можнос­тей сто­лич­но­го блюс­ти­теля за­кона дос­та­нет, что­бы вы­яс­нить, ка­кая из трупп по­яви­лась здесь не­дав­но, а ка­кая об­ре­та­ет­ся уже дав­но, - пред­ло­жил Фран­суа. – Ак­те­ры, как и про­чие обы­вате­ли, пла­тят на­логи, пред­став­ля­ют по­лиции спис­ки лиц, вхо­дящих в труп­пу, и не­сут на одоб­ре­ние в цен­зо­рат пь­есы, ко­торые они на­мере­ва­ют­ся пред­ста­вить на сце­не. Да, ра­зыс­ки­ва­емый ва­ми че­ловек мог из­ме­нить имя, но вы же зна­ете хо­тя бы его приб­ли­зитель­ный воз­раст и ка­кие-то при­меты? Вы­чис­ли­те круг по­доз­ре­ва­емых, а по­том… - он по­жал пле­чами, - а по­том прос­то схо­дите и пос­мотри­те, кто из них что пред­став­ля­ет из се­бя. Воз­можно, вам удас­тся уз­нать ис­ко­мую лич­ность в ли­цо – ес­ли пред­ста­вите­ли этой семьи бы­ли так по­хожи друг на дру­га.

- Муж­чи­на лет трид­ца­ти на­вер­ня­ка сы­щет­ся в лю­бой труп­пе, - Ла Кар­валь ра­зоча­рован­но вздох­нул. – Да и где га­ран­тия, что мне удас­тся опоз­нать его? Вот ес­ли бы нам уда­лось прив­лечь его не­ко­ей при­ман­кой…

- Но у нас уже есть од­на при­ман­ка, бу­дущая кар­ти­на мэт­ра Эша­веля, - на­пом­нил Фран­суа. – Хо­тя… Мож­но со­ору­дить и вто­рую. Рас­пустить слух, яко­бы мон­сень­ор ра­зоча­ровал­ся в ва­шем по­кор­ном слу­ге, со дня на день ме­ня выс­та­вят прочь из двор­ца, и я вы­нуж­ден ис­кать мес­та. Вы же са­ми го­вори­ли, месье про­курор – этим пок­лонни­кам то ли ста­рых язы­чес­ких бо­гов, то ли Лю­цифе­ра, то ли то­го и дру­гого вмес­те нуж­ны жер­твы. При­чем не пер­вые по­пав­ши­еся, а об­ла­да­ющие оп­ре­делен­ны­ми на­выка­ми и приз­на­ками, - Фран­суа ужас­но не хо­телось за­икать­ся о чем-то по­доб­ном, но его пре­ос­вя­щенс­тво сде­лал для не­го боль­ше, чем кто-ли­бо в ми­ре, а дол­ги ра­но или поз­дно на­до от­да­вать. – Мне ка­жет­ся, я об­ла­даю нуж­ны­ми ка­чес­тва­ми.

- Вы не девс­твен­ник, - на­пом­нил про­курор. – Хо­тя… это ус­ло­вие бы­ло неп­ре­лож­ным толь­ко в бы­лые вре­мена, сей­час на не­го впол­не мо­гут зак­рыть гла­за. Од­на­ко я ка­тего­ричес­ки про­тив то­го, что­бы месье Мо­ран от­пра­вил­ся бол­тать­ся по те­ат­рам в оди­ноч­ку. Мы пой­дем вмес­те. Я бы­вал в раз­бой­ничь­их пе­редел­ках и знаю, ка­ково это, ждать уда­ра в спи­ну. Сда­ет­ся мне, ко­ли Гий­ом умуд­рился ус­коль­знуть с кай­енн­ской ка­тор­ги, он впол­не мог обу­чить­ся пря­тать нож в ру­каве. Но, ес­ли месье Мо­ран впол­не мо­жет при­кинуть­ся ак­те­ром, ищу­щим мес­та, то в ка­кой ро­ли при нем выс­туплю я?

- В древ­ней и бла­город­ной ро­ли «ко­та», - с не­воз­му­тимым ви­дом за­явил Фран­суа. Пред­ло­жение месье Мо­рана не слиш­ком уди­вило про­куро­ра, но и сам ду­мал о чем-то по­доб­ном – но его по­рази­ло вы­раже­ние яс­ных глаз мо­лодо­го ак­те­ра. Он и не по­доз­ре­вал, что взгляд Фран­суа мо­жет быть нас­толь­ко ци­нич­ным. Ви­дение мель­кну­ло и ис­чезло, Фран­суа Мо­ран сно­ва стал са­ми со­бой – лю­бопыт­ным и не ли­шен­ным со­об­ра­зитель­нос­ти юн­цом в прек­расно сши­том кос­тю­ме, не­отъ­ем­ле­мым до­пол­не­ни­ем гос­ти­ной его вы­сокоп­ре­ос­вя­щенс­тва. – Эта роль, месье про­курор, са­мой при­родой соз­да­на из рас­че­та на ва­шу внеш­ность и нрав. Зап­ра­шивай­те по­боль­ше, не за­бывай­те рев­ни­во поб­лески­вать гла­зами – и вы за­пуга­ете всех в ок­ру­ге. Впро­чем, по­ка на­ша за­дача – изоб­ра­зить обыч­ных лю­дей в по­ис­ках ра­боты. Су­нем­ся к со­дер­жа­телям тех трупп, что при­были в го­род не так дав­но. Да­дим о се­бе знать, нем­но­го пос­канда­лим там, поль­стим здесь – и пос­мотрим, ка­кие кру­ги по во­де пой­дут от бро­шен­ных на­ми кам­ней. Что ска­жете, ва­ше пре­ос­вя­щенс­тво?

Мон­сень­ор де Лан­саль­як с са­мым серь­ез­ным и тор­жес­твен­ным ви­дом осе­нил их крес­тным зна­мени­ем:

- Во имя От­ца, и Сы­на, и Свя­того Ду­ха, сту­пай­те с ми­ром, Хрис­то­вы во­ины.

- А чес­тно зах­ва­чен­ные тро­феи мож­но про­пить? – не­вин­но по­ин­те­ресо­вал­ся Фран­суа. Про­курор мол­ча сгреб его за ши­ворот, сдер­нул со сту­ла и вы­волок из гос­ти­ной, по­нимая – дай ма­лень­ко­му месье во­лю, и он до но­чи бу­дет пи­киро­вать­ся с пре­ос­вя­щен­ным, от­та­чивая свое ос­тро­умие.

- Ка­кую бур­ную жизнь вы, ока­зыва­ет­ся, ве­ли, мэтр про­курор! – за­явил Фран­суа, ед­ва за ни­ми зак­ры­лись бе­ло-зо­лотые вы­сокие створ­ки. – Я пот­ря­сен до глу­бины ду­ши.

- И бу­дете пот­ря­сены еще боль­ше, ко­ли не до­гада­етесь при­дер­жать язык за зу­бами, - ог­рызнул­ся Ла Кар­валь. – Это моя жизнь и мое прош­лое. Я бу­ду очень огор­чен, уз­нав, что кто-то за мой спи­ной рас­пуска­ет слу­хи. Ведь вы, месье Мо­ран, не хо­тите стать жер­твой мо­его огор­че­ния и пасть в са­мом рас­цве­те сил и твор­ческих ус­трем­ле­ний?

- Не хо­чу, - по­нят­ли­во за­кивал го­ловой Фран­суа. – Кля­нусь, гос­по­дин про­курор, я бу­ду нем, как над­гро­бие. Шар­лю то­же ни сло­веч­ка?

- Ни еди­ного, - пот­ре­бовал Ла Кар­валь. Сам не по­нимая, от­че­го он не же­ла­ет втя­гивать от­ца д'Арнье – ведь над­менный свя­щен­ник от­но­сил­ся к чис­лу лю­дей, зас­лу­жив­ших не­кото­рое до­верие про­куро­ра. Но, вы­бирая меж­ду Шар­лем д'Арнье и Мо­раном, месье про­курор пред­по­чел ви­деть в ро­ли кон­фи­ден­та бол­тли­вого и не­уго­мон­но­го ак­те­ра. Не раз убе­дитель­но до­казав­ше­го, что в его го­лове меж­ду уша­ми с се­реж­ка­ми фаль­ши­вого зо­лота при­рода вло­жила нем­но­го ума и жи­тей­ской смет­ки. – Мне не при­дет­ся пов­то­рять дваж­ды?

- Ког­да мы от­пра­вим­ся в свя­щен­ный по­ход? – от­ве­тил воп­ро­сом на воп­рос Фран­суа.

- Пос­ле зав­траш­не­го се­ан­са по­зиро­вания у мэт­ра Эша­веля, - ре­шил Ла Кар­валь. – Я как раз на­веду справ­ки, так что нам не при­дет­ся плу­тать по ули­цам в по­ис­ках нуж­но­го за­веде­ния.