Высокие небеса Тулузы

Кан­тен Ла Кар­валь вы­ныр­нул из теп­лых объ­ятий сна пер­вым, на рас­све­те – про­будив­шись от не­ощу­тимо­го тол­чка ос­то­рож­ности, тре­бовав­шей быс­тро и ти­хо ос­та­вить лю­бов­ное гнез­дышко. Ему со­вер­шенно ни к че­му лиш­ние пе­ресу­ды. Не при­веди Гос­подь, до Па­рижа дой­дут под­робнос­ти жиз­ни месье про­куро­ра в ве­селой, соб­лазни­тель­ной и рас­путной Ту­лузе, где доз­во­ля­ет­ся слиш­ком мно­го – лишь бы соб­лю­дались внеш­ние приз­на­ки при­личия. С ка­ким не­годо­вани­ем тог­да встре­тят Ла Кар­ва­ля его вы­соко­род­ные под­ружки, сколь­ко две­рей зах­лопнет­ся пе­ред не­удач­ли­вым про­куро­ром Шат­ле! Вот Пи­лар – та пой­мет. Пи­лар, со­дер­жа­тель­ни­ца ко­фей­ни и до­ма сви­даний «Ко­роно­ван­ный дель­фин», слиш­ком мно­го зна­ла об из­нанке жиз­ни и страс­тях че­лове­чес­ких – и не по­рица­ла ни­кого из сво­их зна­комых и кли­ен­тов за их сла­бос­ти. Ведь чу­жие по­роки слу­жили для нее ис­точни­ком до­хода. Ра­зум­но ли пле­вать в ко­лодец, из ко­торо­го чер­па­ешь во­ду?

Ос­то­рож­но под­нявшись с раз­во­рошен­ной пос­те­ли, Кан­тен за­дер­жался на миг, лю­бу­ясь спя­щими. Пот­ре­вожен­ный и раз­бу­жен­ный, Фран­суа при­под­нял го­лову, ус­та­вил­ся на не­го сон­ны­ми гла­зища­ми из-под рас­тре­пан­ной чел­ки. Улыб­нулся, по­манил дви­жени­ем ру­ки – не ухо­ди. Ла Кар­валь сос­тро­ил звер­скую гри­масу – мол, долг зо­вет!

Скрип­нул ключ в за­моч­ной сква­жине: под­хва­тив во­рох одеж­ды, сто­лич­ный про­курор во­рова­то шмыг­нул к спа­ситель­ным две­рям сво­их по­ко­ев. Швыр­нув ском­канное белье и кам­зол пря­мо на пол, Ла Кар­валь прош­ле­пал в убор­ную, об­лился хо­лод­ной во­дой, смы­вая с се­бя сле­ды вче­раш­ней страс­ти. Ца­рапи­ны и сле­ды, ко­неч­но, не смо­ешь, но под одеж­дой их не ви­дать… Как мно­го при­ходит­ся скры­вать его одеж­де! Ста­рые за­тянув­ши­еся шра­мы, по­лук­руглые сле­ды зу­бов, от­ме­тины от слиш­ком жар­ких по­целу­ев на шее и гру­ди, и тон­кий зо­лотой по­яс с на­мер­тво за­па­ян­ны­ми звень­ями. Бе­зум­ная ночь, ка­русель чувс­твен­но­го нас­лажде­ния – Ла Кар­валь не со­жалел о том, что под­дался ис­ку­шению. Знать бы еще, ка­кой бу­дет рас­пла­та. Судь­ба стро­го спра­шива­ет за свои по­дар­ки, ка­кой счет она предъ­явит на сей раз?

В дверь де­ликат­но пос­ту­чали – что до­казы­вало, ран­ним ут­ренним по­сети­телем яв­ля­ет­ся не Мар­сель с оче­ред­ны­ми дур­ны­ми но­вос­тя­ми, имев­ший при­выч­ку ко­лотить по створ­кам так, что они ед­ва не сле­тали с пе­тель. По­жав пле­чами, Кан­тен от­пер, ока­зав­шись ли­цом к ли­цу с лив­рей­ным его пре­подо­бия. Явив­шимся с приг­ла­шени­ем от де Лан­саль­яка – не же­ла­ет ли гос­по­дин про­курор раз­де­лить ут­реннюю тра­пезу с его пре­ос­вя­щенс­твом? Нет-нет, офи­ци­аль­ный кос­тюм из­ли­шен, мон­сень­ор не тре­бу­ет соб­лю­дения всех це­ремо­ни­аль­ных ус­ловнос­тей.

Гос­по­дин про­курор же­лал – и ни­чуть не уди­вил­ся, зас­тав в гос­ти­ной не толь­ко пре­подоб­но­го, но и месье Мо­рана. Ак­тер ус­пел при­вес­ти се­бя в по­рядок, умыть­ся и при­чесать­ся, но в на­руше­ние пра­вил эти­кета явил­ся к сто­лу в рас­пахну­той со­роч­ке и пан­та­лонах, яс­ностью и чис­то­той об­ли­ка в са­мом де­ле на­поми­ная све­жую ли­лию на рас­све­те.

- Доб­рое ут­ро, мэтр Ла Кар­валь, - лу­чезар­но улыб­нулся пре­ос­вя­щен­ный. – Мы тут по­дума­ли и ре­шили, что вы не ста­нете воз­ра­жать про­тив сов­мес­тно­го зав­тра­ка.

- Я всег­да до­верял сво­им ин­стинктам, - са­модо­воль­но про­воз­гла­сил Ла Кар­валь, уда­рив се­бя ку­лаком в грудь. – Я чувс­тво­вал! Я с са­мого на­чала знал, что вы под­гля­дыва­ли!

Од­на­ко столь зри­мое и ми­ло улы­бав­ше­еся под­твержде­ние его яс­но­виде­ния не выз­ва­ло у про­куро­ра гне­ва, нап­ро­тив, раз­ве­сели­ло. Сто­лич­ный блюс­ти­тель за­кона, как и мно­гие до не­го, пал жер­твой ду­шев­но­го оба­яния мон­сень­ора Ту­луз­ско­го. Прав­да, до из­вес­тных пре­делов. Пос­ле слу­чив­ше­гося Кан­тен впол­не мог бы по­казать­ся от­цу Ро­же об­на­жен­ным, но ни за что не поз­во­лил бы и паль­цем к се­бе при­кос­нуть­ся.

А вот Ро­же де Лан­саль­як ду­мал по-дру­гому. Ар­хи­пас­тырь Ту­лузы не мог отор­вать глаз от глад­кой, вы­пук­лой, смуг­лой гру­ди, вид­невшей­ся в по­лурас­пахну­том во­роте чер­но­го ат­ласно­го ха­лата. Чер­ный шелк при­давал гор­дой осан­ке Кан­те­на царс­твен­ное ве­лико­лепие - в скром­ном, без ка­ких-ли­бо ук­ра­шений до­маш­нем оде­янии, Ла Кар­валь во­ис­ти­ну выг­ля­дел Кня­зем Ми­ра се­го, и пре­подоб­ный не мог не оце­нить зре­лище по дос­то­инс­тву. Уси­ли­ем во­ли и под ехид­ный сме­шок Фран­суа мон­сень­ор вы­нудил се­бя отор­вать­ся от со­зер­ца­ния скуль­птур­но­го тор­са мо­лодо­го про­куро­ра, весь­ма ожи­вив­ше­го в во­об­ра­жении пре­ос­вя­щен­но­го яр­кие кар­тинки ми­нув­шей но­чи, в луч­ших тра­дици­ях лю­бимо­го ар­хи­епис­ко­пом им­пе­ратор­ско­го Ри­ма.

- На­де­юсь, вы про­яви­те по­нима­ние и снис­хожде­ние к мо­ей при­чуде? – пре­подоб­ный у­ют­но ус­тро­ил­ся в крес­ле, при­выч­но скла­дывая ру­ки на вы­пук­лости жи­вота. – Лю­бовь к прек­расно­му, сын мой, – мое прок­ля­тие. Про­шу вас, при­сажи­вай­тесь. Ко­фе, шо­колад?

- Пи­рог с мя­сом, - улыб­нулся Кан­тен, при­сажи­ва­ясь нап­ро­тив его эми­нен­ции. – Кста­ти, свя­той отец. На­де­юсь, тай­на сек­ретных ко­ридо­ров из­вес­тна толь­ко вам? Не хо­телось бы, зна­ете ли, брать грех на ду­шу. Ес­ли кто проз­на­ет, что в ва­шем прек­расном до­ме но­чами я не толь­ко сплю, чи­таю «Те де­ум» или кор­плю над до­носа­ми, мне при­дет­ся... гм, про­верить это­го че­лове­ка на при­час­тность к ка­кому-ли­бо зло­де­янию.

- Сын мой! – уко­риз­на плес­ка­лась в выц­ветших гла­зах мон­сень­ора че­рез край. – Как вы толь­ко мог­ли по­думать! Ко­неч­но же, я был со сви­той – бо­юсь, ви­дите ли, мы­шей и тем­но­ты. А так­же со чте­цом – вдруг зас­ку­чаю в оди­ночес­тве.

- И с гра­вером - да­бы сох­ра­нить па­мять о на­ибо­лее зат­ро­нув­ших во­об­ра­жение мгно­вени­ях, - впол­го­лоса под­ска­зал Фран­суа.

- Ко­неч­но же, я был один. Ед­ва не зас­трял в этом чер­то­вом ко­ридор­чи­ке. Мои пред­шес­твен­ни­ки, ви­димо, от­ли­чались изя­щес­твом сло­жения и ни­кому из них не приш­ло в го­лову его рас­ши­рить, - с дос­то­инс­твом за­вер­шил свою речь пре­ос­вя­щен­ный.

Кан­тен чуть улыб­нулся - как бы со­чувс­твуя му­кам его пре­ос­вя­щенс­тва, и с эн­ту­зи­аз­мом наб­ро­сил­ся на зав­трак.

- Так вот, свя­той отец, - уто­лив пер­вый го­лод, про­курор за­гово­рил уже серь­ез­нее. – Вче­раш­ний ве­чер мы пос­вя­тили не толь­ко удов­летво­рению лич­ных нужд, но и по­ис­ку по­лез­ных све­дений. В свя­зи с чем я хо­тел бы за­дать вам воп­рос – нас­коль­ко хо­рошо вы зна­ете че­лове­ка, соз­да­юще­го кар­ти­ны для ва­шей Га­лереи Ан­ге­лов? Пос­вя­щены ли вы в пе­рипе­тии лич­ной жиз­ни слав­но­го мэт­ра Эша­веля?

Де Лан­саль­як был нес­коль­ко оза­дачен проз­ву­чав­шим воп­ро­сом, од­на­ко чес­тно по­пытал­ся при­пом­нить все, что он знал о ху­дож­ни­ке. Вер­тя в пух­лых паль­цах ча­шеч­ку блед­но-ро­зово­го фар­фо­ра с зо­лотой сет­кой, он при­нял­ся из­ла­гать:

- Жак-Ми­шель Эша­вель. Мес­тный уро­женец, уже не пер­вое по­коле­ние жи­вущих тут Эша­велей, но пер­вый, в ком про­будил­ся ху­дожес­твен­ный та­лант. Обу­чал­ся у за­ез­же­го италь­ян­ско­го ма­эс­тро, тру­дит­ся на ме­ня поч­ти с пер­во­го дня, как я при­нял уп­равле­ние ди­оце­зом, то есть поч­ти двад­цать лет. Я сра­зу об­ра­тил на не­го вни­мание – и ста­рал­ся сде­лать все для то­го, что­бы мэтр Эша­вель был осе­нен зас­лу­жен­ной сла­вой. Мэтр уди­витель­но нет­ре­бова­телен для жи­вопис­ца и охот­но учи­тыва­ет лю­бые по­жела­ния за­каз­чи­ков, от­че­го поль­зу­ет­ся в Ту­лузе боль­шим ус­пе­хом, а же­ла­ющие за­казать у не­го пор­трет или кар­ти­ну ни­ког­да не пе­рево­дят­ся. Дер­жит не­боль­шую мас­тер­скую, уче­ников не бе­рет, толь­ко под­мастерь­ев. Рас­пи­сывал ка­пел­лу свя­того Ми­ха­ила во двор­це, ис­полнял за­казы на фрес­ки для нес­коль­ких го­род­ских цер­квей. Вдо­вец, две за­муж­ние до­чери с вну­ками. Пор­трет его сы­на вы мог­ли ви­деть в мо­ей га­лерее. Мэтр бо­гат, но жи­вет скром­но, ста­ра­ясь дер­жать­ся вда­леке от шум­но­го све­та с его соб­лазна­ми, и на­ходя ис­тинное удо­воль­ствие лишь в твор­чес­тве. Пре­вос­ходный че­ловек и та­лан­тли­вый ху­дож­ник, пусть и не­из­вес­тный в сто­лице.

- Что вы ска­зали, свя­той отец? – мед­ленно пе­рес­про­сил Ла Кар­валь. – Пор­трет его сы­на на­ходит­ся в ва­шей га­лерее? Сын мэт­ра Эша­веля был од­ним из ва­ших ан­ге­лов?!

- Ну да, - не по­нял удив­ле­ния про­куро­ра де Лан­саль­як. – Я же на­зывал вам его имя и вы внес­ли его в свой спи­сок. Мар­тин Эша­вель, свя­той Лу­ка. Он про­был тут не­дол­го.

- Нет мне про­щения во ве­ки ве­ков, - по­ка­ян­но приз­нал Кан­тен. Имя дей­стви­тель­но бы­ло, но Ла Кар­валь еще не ус­пел на­нес­ти ви­зита это­му че­лове­ку – и как-то не со­от­нес сов­па­дение фа­милии соз­да­теля Га­лереи Ан­ге­лов с име­нем од­но­го из на­тур­щи­ков.

- Рас­ска­жите мне о нем, - нас­той­чи­во пот­ре­бовал про­курор. – Он то­же ху­дож­ник, как его отец? Ка­ким он был, ког­да по­пал сю­да – и по­чему не за­дер­жался во двор­це? Это очень важ­но, свя­той отец!

- Я по­нимаю, но ус­по­кой­тесь, - за­махал ла­доня­ми на раз­волно­вав­ше­гося гос­тя пре­подоб­ный. – Я дам от­ве­ты на все ва­ши воп­ро­сы – в той час­ти, что дос­тупна мо­ему скуд­но­му ра­зуме­нию. Хо­тя не по­нимаю, чем вас вдруг за­ин­те­ресо­вали мэтр Эша­вель и его от­прыск… Итак, Мар­тин. Я поз­на­комил­ся с ним, ког­да маль­чи­ку бы­ло око­ло сем­надца­ти. Он ра­ботал с от­цом на рос­пи­сях ка­пел­лы. Пре­лес­тный юно­ша ита­лий­ско­го ти­па, сов­сем не по­хож на от­ца – смуг­лый, чер­но­куд­рый. По­зиро­вал для фрес­ки с изоб­ра­жени­ем мо­лодо­го ца­ря Да­вида. Он был… ска­жем так, не­бес­та­ланен, но со­вер­шенно ли­шен при­лежа­ния и тер­пе­ния. С тру­дом приз­на­вал свои ошиб­ки – и не толь­ко в том, что ка­са­ет­ся изоб­ра­зитель­но­го ис­кусс­тва. Тем не ме­нее, Мар­тин мне приг­ля­нул­ся. Я сде­лал ему пред­ло­жение и он не­мед­ля сог­ла­сил­ся. А даль­ше… даль­ше я ис­пы­тал глу­бокое ра­зоча­рова­ние. Вы­яс­ни­лось, что мо­лодой Мар­тин слиш­ком од­нознач­но вос­при­нял сдел­ку, зак­лю­чен­ную меж­ду мной и им. Он слиш­ком мно­гого же­лал и слиш­ком вы­соко це­нил те ус­лу­ги, что ока­зывал мне, - де Лан­саль­як ми­молет­но при­кос­нулся к ру­ке Фран­суа. – Я дос­та­точ­но щедр, что­бы ис­полнять при­хоти мо­их лю­бим­цев и по­такать их кап­ри­зам – но нуж­но же знать ме­ру! День ото дня Мар­тин все боль­ше кап­ризни­чал, ус­тра­ивал сце­ны, де­лал дол­ги и тре­бовал от ме­ня их оп­ла­ты. В кон­це кон­цов ему взбре­ло в го­лову, что я спо­собен ус­тро­ить его в па­риж­скую Ака­демию Ис­кусств – взят­ка­ми, в об­ход эк­за­мена­ци­он­ной ко­мис­сии.

- И вы выс­та­вили ал­чную пи­яв­ку за дверь, - су­зил гла­за Ла Кар­валь. Сей­час он смот­рел не на со­бесед­ни­ка, но ку­да-то внутрь се­бя. По­чу­яв све­жий след, Кан­тен вновь стал са­мим со­бой, прев­ра­тив­шись из пре­сыщен­но­го си­бари­та в нап­ря­жен­ную как стру­на, азар­тную гон­чую. – Так? Эша­вель-млад­ший сми­рил­ся с ва­шим ре­шени­ем? Чем он за­нима­ет­ся те­перь? Он боль­ше не пы­тал­ся тре­бовать у вас де­нег?

- Нас­коль­ко мне из­вес­тно, Мар­тин заб­ро­сил жи­вопись, об­ре­тя приз­ва­ние в тор­говле ан­тиква­ри­атом, - за­дум­чи­во про­тянул ар­хи­епис­коп. – Де­ла у не­го идут неп­ло­хо. Во­лей слу­чая свою единс­твен­ную та­лан­тли­вую ра­боту он соз­дал во вре­мя жиз­ни у ме­ня – свой ав­то­пор­трет в об­ра­зе еван­ге­лис­та Лу­ки.

- Он на­писал собс­твен­ный пор­трет для га­лереи? – уди­вил­ся Фран­суа.

- Да, и весь­ма удач­ный. Мо­жете по­том схо­дить и взгля­нуть на не­го. Так чем вас так за­ин­три­гова­ли Эша­вели, сын мой? – де Лан­саль­як обо­ротил­ся к про­куро­ру.

- Вер­но ли мне ска­зали: млад­ший Эша­вель во­дит тес­ную друж­бу с ба­ронес­сой де Рам­си? – от­ве­тил воп­ро­сом на воп­рос Ла Кар­валь.

- Ба­ронес­са весь­ма ин­те­ресу­ет­ся прош­лым на­шего края и за­быты­ми тра­дици­ями Про­ван­са, а так­же ста­рин­ны­ми ве­щица­ми и ред­ки­ми дра­гоцен­ностя­ми, - ук­лончи­во приз­нал его эми­нен­ция. – Мар­тин Эша­вель – час­тый гость в ее до­ме. Не знаю, мож­но ли наз­вать их друзь­ями, но доб­ры­ми зна­комы­ми – да, без сом­не­ния.

- За­нят­ное об­щес­тво, - Ла Кар­валь от­хлеб­нул гор­чай­ше­го ко­фе и одоб­ри­тель­но кив­нул: - Да­ма-ли­бер­тинка и бес­та­лан­ный ху­дож­ник, став­ший тор­говцем. С ви­ду – обыч­ней­шие лю­ди. Но, как од­нажды вер­но за­метил месье Мо­ран, в этом прек­расном го­роде мно­гие но­сят мас­ки, хо­тя кар­на­вал дав­но за­кон­чился. Как бы нам ис­хитрить­ся и заг­ля­нуть, что у них под эти­ми са­мыми мас­ка­ми… Как, ва­ше пре­ос­вя­щенс­тво? Как вну­шить им мысль о том, что сто­лич­ный про­курор мо­жет ока­зать­ся од­ним из них? Не­посиль­ная за­дача, вер­но?

- Как ска­зать, - лу­каво ус­мехнул­ся пре­подоб­ный, по­чу­яв от­личный спо­соб об­ра­тить доз­на­ватель­ский азарт мо­лодо­го про­куро­ра се­бе на поль­зу.

- Свя­той отец, не мол­чи­те! Это же ваш долг, как вер­но­под­данно­го и пас­ты­ря, этим вы по­може­те са­ми се­бе и от­ве­дете от се­бя лю­бые по­доз­ре­ния! – го­рячо вос­клик­нул Ла Кар­валь. – Я же ви­жу, вы что-то при­дума­ли! Так по­дели­тесь с на­ми, не то­мите!

- Я не очень ве­рю в ва­ши из­мышле­ния ка­сатель­но ма­дам де Рам­си и млад­ше­го Эша­веля, но чем черт не шу­тит, - раз­думчи­во про­гово­рил его пре­ос­вя­щенс­тво. – В пос­леднее вре­мя слиш­ком мно­гие и впрямь ока­зыва­ют­ся не те­ми, кем пы­тались пред­стать рань­ше… Мне до сих пор не ве­рит­ся в то, что мой вер­ный Ла­ну мертв. Без не­го все как-то идет на­пере­косяк, ме­ня об­во­ру­ют – а я да­же об этом не уз­наю… Впро­чем, это мои бе­ды, и я как-ни­будь с ни­ми раз­бе­русь. Что же ка­са­ет­ся вас, месье про­курор, то вот мое пред­ло­жение: я за­кажу мэт­ру Эша­велю но­вое по­лот­но. Мно­гофи­гур­ную ком­по­зицию на весь­ма ори­гиналь­ный сю­жет.

- По­чему – мно­гофи­гур­ную? – изу­мил­ся Ла Кар­валь. – Ка­кую еще «мно­гофи­гур­ную»? – про­курор осек­ся и хлоп­нул се­бя по лбу: - Ну ко­неч­но же! Вы муд­ры, аки змий, ва­ше пре­ос­вя­щенс­тво, не в оби­ду вам бу­дет ска­зано. При­сутс­твие ва­ших близ­ких зна­комых, ко­торых мэтр Эша­вель уже прек­расно зна­ет, не вы­зовет у не­го из­лишних по­доз­ре­ний. Кста­ти, - чер­ные гла­за бе­сов­ски су­зились, - пред­ло­жите мэт­ру в ка­чес­тве сю­жета сце­ну жер­твоп­ри­ноше­ния юно­го девс­твен­ни­ка бо­гам Та­рани­су и Дис­па­теру, вла­дыке под­земно­го ми­ра. Ска­жете, что вдох­но­вились бред­ня­ми, что не­сет сто­лич­ный про­курор. Ес­ли Все­выш­ний ока­жет­ся бла­гос­кло­нен к Ту­лузе, не­годяи обя­затель­но клю­нут на при­ман­ку!

- А ес­ли мэтр Эша­вель за­дас­тся воп­ро­сом, с ка­кой ста­ти месье ко­ролев­ский про­курор вне­зап­но сог­ла­сил­ся по­зиро­вать для кар­ти­ны со столь воль­ным сю­жетом? – по­дал го­лос Фран­суа. Чем даль­ше, тем боль­ше его за­нимал воп­рос: от­ку­да сам Ла Кар­валь так мно­го зна­ет о древ­них бо­жес­твах? Име­на, ко­торые про­из­нес про­курор, сам Фран­суа слы­шал впер­вые в жиз­ни.

- Ну, я амо­раль­ный, ци­нич­ный и раз­врат­ный па­рижа­нин, ал­чу­щий но­вых ощу­щений… та­ково же мне­ние про­вин­ци­алов о сто­лич­ных жи­телях? – нес­коль­ко не­реши­тель­но пред­ло­жил Ла Кар­валь.

Фран­суа по­мор­щился:

- Не го­дит­ся. Ра­зуме­ет­ся, вы ци­нич­ный и да­лее по спис­ку, но вы все-та­ки здесь ис­полня­ете свой долг. Ва­ши про­тив­ни­ки уже на­вер­ня­ка по­няли – в сво­ем слу­жеб­ном рве­нии вы ни­ког­да не ус­ту­пите ис­ку­шению, ка­ким бы изыс­канным оно ни бы­ло, - ак­тер не удер­жался, при­пом­нив кое-ка­кие пи­кан­тные под­робнос­ти ми­нув­шей но­чи, и хи­хик­нул.

- Месье Мо­ран прав, - по­кивал тя­желой го­ловой его эми­нен­ция. – Бы­ло бы ку­да прав­до­подоб­нее пред­ста­вить де­ло так, яко­бы я зас­тал вас в не­ко­ей ком­про­мети­ру­ющей си­ту­ации и ре­шил удов­летво­рить свой не­насыт­ный эс­те­тизм за ваш счет. Лег­кий шан­таж, прип­равлен­ный уг­ро­зами со­об­щить о ва­ших неб­ла­говид­ных де­яни­ях в Шат­ле. Вы не ус­то­яли и сог­ла­сились.

- Ло­гич­но, - сдал­ся Ла Кар­валь и по­доз­ри­тель­но воз­зрил­ся на пре­ос­вя­щен­но­го. – Но я дол­жен быть уве­рен, что кар­ти­на не бу­дет до­писа­на… или, во вся­ком слу­чае, по­лот­но про­живет не доль­ше, чем прод­лится на­ше рас­сле­дова­ние. Это все­го лишь улов­ка – и изоб­ра­жение про­куро­ра Шат­ле ни­ког­да не бу­дет вы­веше­но в ва­шей га­лерее, не так ли?

- Не­уже­ли моя ини­ци­ати­ва не зас­лу­жила столь ма­лого по­ощ­ре­ния? – за­лучил­ся мор­щи­нами де Лан­саль­як. – Ах, месье Ла Кар­валь, у ме­ня не так мно­го ра­дос­тей в жиз­ни – и ос­та­лось не так мно­го вре­мени, что­бы нас­ла­дить­ся ими. Вы с по­бедой у­еде­те в Па­риж, Фран­суа сбе­жит на под­мос­тки, а мне ос­та­нут­ся лишь вос­по­мина­ния.

- Ну уж нет! – нах­му­рил­ся про­курор, хо­тя от­че­го-то ему на миг ста­ло стыд­но – он, жес­то­косер­дный и эго­ис­тичный карь­ерист, от­ка­зыва­ет столь ум­но­му и слав­но­му ста­рику в та­кой ма­лос­ти. – Я не мо­гу до­пус­тить, что­бы тот, кто унас­ле­ду­ет этот дво­рец, по­лучил в ка­чес­тве до­пол­ни­тель­но­го да­ра еще и Га­лерею Ан­ге­лов!

- А-а, - по­нима­юще про­тянул мон­сень­ор, - вы то­же об этом по­дума­ли. Да, греш­ные де­ти мои, вмес­те со мной в Ту­лузе за­кон­чится це­лая эпо­ха. По­рывом вет­ра уне­сет все – мо­их ан­ге­лов, мои пь­есы, мои кни­ги… Зав­тра здесь уже ни­ког­да не бу­дет так, как се­год­ня. Нам да­рован для счастья все­го один день, мои до­рогие. Всег­да толь­ко один. Мой длил­ся боль­ше двад­ца­ти лет. Вы, - он ука­зал на Кан­те­на, - еще зуб­ри­ли пер­вые бук­вы в сво­ем бук­ва­ре и объ­ез­жа­ли сво­его пер­во­го по­ни, а месье Мо­ран еще был в сме­те у Гос­по­да Бо­га, ког­да я при­ехал в этот го­род и влю­бил­ся в не­го с пер­во­го взгля­да. Зна­ли бы вы, как тяж­ко все это… Ник­то не ве­да­ет сво­его сро­ка, но я чувс­твую, как мое вре­мя пес­ком уте­ка­ет сквозь паль­цы – с каж­дым днем все быс­трее и быс­трее.

- Мон­сень­ор, я вов­се не это имел в ви­ду, - сму­тил­ся Кан­тен. – Ну за­чем вы так… Прос­то пред­ставь­те, вот спус­тя лет трид­цать я ста­ну глав­ным про­куро­ром Шат­ле и при­еду сю­да с ин­спек­ци­ей. Ва­ши но­вые лю­бим­чи­ки бу­дут сме­ять­ся у ме­ня за спи­ной, по­миная мой пор­трет. Они нач­нут из­де­вать­ся, воп­ро­шая: как, не­уж­то ста­рый лы­сый бо­ров с по­даг­ри­чес­ки­ми но­гами и брю­хом до ко­лен то­же был ког­да-то мо­лодым и кра­сивым?

Ла Кар­валь ни­чего не мог с со­бой по­делать: пре­ос­вя­щен­ный де Лан­саль­як сво­им умом, жиз­не­люби­ем и ед­ким чувс­твом юмо­ра до та­кой сте­пени на­поми­нал ему лю­бимо­го учи­теля, мэт­ра Тар­нюлье, что мо­лодой про­курор не­воль­но пы­тал­ся ог­ра­дить ар­хи­епис­ко­па от тре­вол­не­ний и неп­ри­ят­ностей. Но пор­трет? Гос­по­ди, это все­го-нав­се­го ка­кой-то холст, раз­ма­леван­ный крас­ка­ми! Кан­тен ку­сал гу­бы и, на­конец, сам се­бе не ве­ря, вы­давил:

- Ес­ли это вас уте­шит и кар­ти­на ока­жет­ся удач­ной…

- Ку­пили и съ­ели с пот­ро­хами, - Фран­суа пох­ло­пал в ла­доши. – Еще б ей не быть удач­ной!

- Маль­чик мой, не ль­сти­те мо­ему тщес­ла­вию, - до­воль­но за­колы­хал об­ширным чре­вом пре­подоб­ный. – Не су­лите мне ма­фуса­илов век, луч­ше поз­воль­те за­пом­нить вас та­ким, ка­ковы вы сей­час.

- Но сог­ла­сит­ся ли мэтр Эша­вель пи­сать трой­ной пор­трет в язы­чес­ком сти­ле? – усом­нился Ла Кар­валь.

- С ка­кой бы ста­ти ему от­ка­зывать­ся? – не­до­умен­но спро­сил Фран­суа. – На­обо­рот, ес­ли он от­ка­жет­ся или нач­нет воз­ра­жать – тог­да и впрямь его мож­но в чем-то за­подоз­рить.