Страница 35 из 69
У Шарля уже начало входить в привычку - просыпаться, прислушиваясь к тихому дыханию Франсуа. Вдумчиво разглядывать безмятежное лицо, запоминая каждую его черточку. Должно быть, Франсуа ощутил его взгляд, нехотя разлепив ресницы и сонно улыбнувшись:
- Доброе утро, Шааарль… - он перекатывал имя на языке, словно сахарную горошину. Выпростал руку из простыней, накрыл ею ладонь д'Арнье.
-У тебя такие длинные ресницы, что заметна тень на щеках, - вместо приветствия поделился с ним совершенно замечательным открытием Шарль, пожимая его тонкие пальцы. В подтверждение своих слов он легонько провел тыльной стороной руки по его скуле.
- Ах-ах-ах, - Франсуа со смешком демонстративно похлопал упомянутыми ресницами, точно готовящаяся взлететь бабочка несколько раз сложила и расправила крылья. - Если ты решил научиться делать комплименты, то начало твоих стараний весьма удачно. Вот-вот растаю от умиления. А что, это действительно так? - он перекатился, положив голову на колено Шарля, обоими руками удержав его кисть подле своего лица и мягко ткнувшись в ладонь губами.
- Конечно, иначе бы тебе не удалось только что устроить сквозняк, - тон Шарля был неуловимо насмешливым, но в то же время по-новому нежным. Он благодарно почесал Франсуа по затылку, зная, как приятна ему эта мимолетная и с виду безобидная ласка, от которой у маленького месье Морана мурашки шли по спине.
- Льстец, - проворчал Франсуа, не в силах признаться, что и в самом деле тает от ироничных комплиментов Шарля - и то же время они слегка его настораживают. Он привык к другому Шарлю, более замкнутому и холодному, распоряжавшемуся им, точно своей собственностью, и еще не решил, как воспринимать эту грань своего возлюбленного. Может, там, за запертыми дверями своей души, Шарль д’Арнье именно таков? А может, он слегка притворяется - для того, чтобы сделать приятное ему, Франсуа?
Шарль скупо, одним уголком рта усмехнулся, одобрительно склонил голову на плечо, поражаясь страстности Франсуа и в то же время сомневаясь, что после вчерашнего свидания с Лансальяком любая более серьезная ласка не напомнит им о монсеньоре, отравляя это дивное утро. Мечта поэта, черт подери. Солнышко, птички, шелест деревьев, смятая постель, влюбленные глаза, мерцающие влажным, затаенным сиянием...
Для Франсуа вчерашний день уже подернулся паутиной забвения. Обладая от природы легким характером, он не умел подолгу переживать, но зато обладал полезной способностью убедить себя, что скверное прошлое не стоит долгих воспоминаний. Ну да, он провел не самые лучшие два часа в своей жизни, им пользовались, как смазливой игрушкой - но разве это должно испортить ему удовольствие от нынешнего общества Шарля? Он влюбился в д’Арнье и всей душой желал его - а прочее не имело особого значения.
Актер настойчиво ластился к Шарлю, откровенно заигрывая и недоумевая, отчего тот столь сдержанно отвечает на его вполне недвусмысленные приглашения, ограничиваясь рассеянным поглаживанием дружка по плечам и зазывно изогнутой спинке.
- Шарль? - наконец не выдержал Франсуа. Ему хотелось целоваться, хотелось оказаться в нежных и крепких объятиях д'Арнье, а тот словно бы не понимал его откровенных намеков. - Шарль, ну что с тобой?..
Он сморгнул, догадавшись. Отодвинулся.
- Из-за вчерашнего, да? Потому что твой патрон тоже трогал меня, и пометил, как свою собственность?
Мысленно выругавшись, д'Арнье поздравил себя с тем, что собственными руками испортил воцарившуюся было идиллию.
- Нет, Франсуа. Ты не будешь принадлежать Лансальяку, даже если он выжжет на тебе тавро каленым железом. Для меня это ничего не изменит, - он прижал к себе Франсуа, чувствуя, как напряженно тот вдруг стал держаться. Ну да, обними он его на минуту раньше, эти слова прозвучали бы куда убедительнее. - Я просто не хотел напугать тебя.
«Зато теперь тебе это с успехом удалось. Больше того, Франсуа считает, что стал тебе отвратителен».
- Напугать? - Франсуа слегка отодвинулся, не пытаясь высвободиться, просто желая заглянуть в лицо Шарлю. - С какой стати мне тебя пугаться? Я же люблю тебя. А Лансальяк... ну, мы же оба понимаем, что с таким человеком нельзя ссориться.
Актер храбрился, пытаясь сделать вид, что ему все равно, что ничего не изменилось. Нет никакой тени в красном облачении.
- С виду такой умный, а несешь порой такую чушь, - Франсуа решительно подался вперед, накрывая своими губами рот Шарля, обнимая его за плечи. Откидываясь назад и увлекая за собой, так, чтобы д’Арнье свалился на него сверху.
Шарль вздохнул - так шумно и так облегченно, что сам не удержался от смешка. Все встало на свои места. Он гладил Франсуа, щекотал чувствительные местечки, прикусывал за уши, заставляя взвизгивать - умелый, властный любовник, источающий ореол силы и самоуверенности.
- Я люблю тебя, - отчетливо промолвил он в губы Франсуа.
- Ну так люби, а мои несчастные уши оставь в покое, - вероятное недоразумение разрешилось - или по общему безмолвному соглашению было временно предано забвению. - Когда-нибудь ты все-таки выдернешь у меня сережку с мясом - а потом станешь оправдываться, мол, упоение страсти, забылся, прости, Франсуа, ходи с драными ушами, это тоже мило смотрится... Любишь - так люби, ну пожааалуйста, - Франсуа извивался под властно придавившим его к постели тяжелым телом, обхватывая талию Шарля ногами, прижимаясь, нетерпеливо ерзая и невольно постанывая в предвкушении.
- Прижмем уши коленками - для надежности, - прокомментировал д'Арнье свои действия, разводя актеру ноги пошире и задирая повыше. Явление, в обиходе простодушно именуемое «утренний стояк», можно было наблюдать во всей красе у обоих. Шарль уперся плечами в бедра Франсуа и без обиняков воспользовался любезным приглашением.
В первый миг Франсуа инстинктивно сжался, словно не желая пускать Шарля внутрь себя. Спустя пару ударов сердца он с досадой скривился, когда достоинство Шарля по случайности задело начавшие затягиваться царапины от архиепископского перстня, и судорожно вздохнул, ощутив проникновение. Даже без масла и подготовки на сей раз у Шарля получилось как-то очень ловко и спокойно овладеть возлюбленным, не причинив тому излишней боли - долгим, тягуче-плавным толчком, похожим на скольжение тела в воде. Все, что требовалось от Франсуа - просто не мешать ему, лежа спокойно и расслабленно, наслаждаясь уже становившимся привычным ощущением сторонней плоти внутри себя. Актер не стал закрывать глаза, наблюдая за изменениями лица Шарля, чуть подаваясь ему навстречу и приподнимая бедра, чтобы облегчить ему путь, и задыхаясь от накатывавшего порой необъяснимого восторга - телесного и душевного. От неведомого прежде удовольствия принадлежать кому-то по взаимному согласию и любви.
- Мой прекрасный лев, - тихо, одними губами выговорил Франсуа, обнимая Шарля за шею. - Господи, как хорошо... Как горячо...
Шарль тихо зарычал в ответ, будто подтверждая данное прозвище, и толкнулся внутрь сильнее и резче, уже не сдерживая чувственной жажды, стремясь поскорее испить из желанного источника. И никакая свинья вроде Лансальяка не замутит свежести и чистоты этого ключевого ручья!
Плоть Франсуа, зажатая между ними, трепетала, Шарль больше не смог терпеть ни минуты, резко ускоряя темп, вбиваясь в него неостановимо и требовательно.
- А! - у Франсуа вырвался единственный короткий, резкий вскрик, прежде чем его накрыло теплой, увлекающей невесть в какие бездны волной. Двигавшийся размашисто и сильно Шарль выгнулся в сладких, долгих судорогах, довольно урча и изливаясь внутрь любовника - Франсуа ощутил влажное тепло его семени, и спустя мгновение выплеснулся сам, быстро и тяжело дыша, прижимаясь лбом к влажному плечу Шарля. Сжимая достоинство д'Арнье в себе, словно пытаясь удержать его, не дать выскользнуть наружу - и раздосадовано застонав, когда им пришлось разлучиться.
Шарль упал на постель рядом с ним и, еще толком не отдышавшись, потеребил пальцем многострадальную сережку:
- На месте. Кажется, мы нашли способ уберечь твои уши от моих грязных поползновений.
- Неужели уши - это все, что тебе нравится во мне? - слабым голосом поинтересовался Франсуа. - Или ты никогда прежде не встречал проколотых ушей с сережками?
- Я никогда прежде не встречал проколотых ушей, которые бы прилагались к недурным мозгам, хорошему чувству юмора и отличной фигурке. Кажется, сегодня будет дождь, - скорбно сообщил Шарль, покосившись на клочок незамутненной лазури в окне.
- Дождь или не дождь, мне все равно в скором времени вставать и идти проверять, как мои подопечные справились с возложенным на них заданием - разучить доверенные им роли, - скорбно посетовал Франсуа. - Тебе, между прочим, тоже придется придти, а я что-то не заметил, чтобы ты был прилежным учеником и зубрил. Ты хоть что-нибудь выучил, а, Тигеллин недоделанный? - он сгреб прядь волос Шарля в горсть и слегка подергал.
- Тигеллин, подобно своему повелителю, будет мычать и заикаться, поелику префекту претория не положено знать роль лучше императора, а ты тоже не отличался особым рвением по части зубрежки, - Шарль от души, до хруста в костях потянулся.
- Потому что я и так все помню, - оскорбленно фыркнул будущий тиран и деспот, - и за себя, и за вас, неучей. У меня эти реплики уже в голове звенят и от зубов отскакивают. Так что марш с постели и пшел зубрить, - он извернулся, пнув Шарля пяткой под ребра, сладко зевнув и добавив: - А я еще посплю. Разбуди меня через часик.
- Вы несколько обнаглели от безнаказанности, месье Моран, - Франсуа тут же оказался вновь погребенным под массивной тушей д'Арнье, - право же, ваше поведение совершенно возмутительно.
- Ну так накажи меня, - кротко предложил Франсуа, оказавшись распластанным и придавленным так, что даже дышать было затруднительно. - Только об одном умоляю - не скачи на мне, пока не расплющишь в лужицу. Я этого не вынесу, право слово.
Он попытался руками и ногами спихнуть Шарля с себя - совершенно безнадежное занятие, особенно с учетом того, что д’Арнье без особого труда перехватил оба его запястья одной ладонью и прижал к подушкам за головой Франсуа.
Шарль с величайшим вниманием наблюдал за его экзерсисами, надежно удерживая руки Франсуа и подбадривая - да - да, вот, так, да ты почти сдвинул мою ногу, ух, силен...
- Хватит издеваться, - в конце концов Франсуа обессилел от смеха и неудачных попыток высвободиться. - Шарль, ну слезь с меня, я же задохнусь... Ну чего ты хочешь? - он приподнял голову, нежно лизнув д'Арнье в кончик носа. - Не всем же повезло родиться тяжеловозами.
- В самом деле, зачем я все это затеял? - наморщил лоб Шарль. - Ах, да - я хотел бы, чтобы диктаторские замашки ты оставлял на пороге этой комнаты. Не переживай, если уж я взял роль, то удосужусь ее выучить и без нотаций с твоей стороны.
- А если не удосужишься, то все шишки, пинки и неудовольствие преподобного автора достанется мне, - напомнил Франсуа, хмыкнув при мысли о том, что перед ним опять прежний д’Арнье - любящий, чтобы все в мире шло согласно его планам и пожеланиям. - Мне бы не хотелось испытать на своей шкуре его гнев по поводу того, что обожаемая треклятая пьеса выглядит не столь замечательно, как я пообещал... Хорошо, я не буду напоминать тебе о необходимости учить роль и не стану читать нотаций, но ты ведь не подведешь меня, а? - он требовательно заглянул в лицо Шарлю. - Для меня это очень важно, Шарль. Очень-очень-очень...
Покамест Франсуа удалось ни словом не обмолвиться касательно той сделки, что он заключил с архиепископом. И ему хотелось, чтобы д’Арнье узнал об этом как можно позже. А лучше всего - совсем бы не узнал.
Шарль поцеловал его в лоб и соизволил приподняться на локтях:
- Монсеньор получит драму в лучшем виде. В той части, что зависит от меня, по меньшей мере.
Он перекатился на свою половину кровати, встал, снова потянулся и скрылся за ширмой - звяканье, плеск и невнятное чертыханье говорили о том, что отец Антуан пытается привести себя в порядок, и все эти звуки казались Франсуа до странности привычными.
Он сидел посреди разворошенной кровати, снова и снова, точно золотую монетку, вертя перед собой искушающую идею: добиться возможности остаться здесь. Все равно, в качестве кого: управляющего маленьким частным театром монсеньора и его живой игрушки или любовника д'Арнье. Только бы просыпаться всякое утро в этой комнате, зимой и летом, поддразнивать Шарля и любить его, сочинять и ставить пьесы, живя на всем готовом…
«Полностью оправдав тем самым слова монсеньора касательно твоей персоны. Месье Моран, вы с величайшим удовольствием продадитесь за кусок хлеба с маслом, жаркое из курицы, шелковый наряд и возможность переспать с кем-нибудь симпатичным. Ах, Франсуа. Не морочь голову несбыточными мечтами».
И все же актер невольно загрустил, прислушиваясь к возне Шарля за расписной ширмой и думая о своем будущем. В котором неизменно присутствовала внушительная фигура месье де Лансальяка и широкая кушетка, накрытая алым и розовым шелком.
После завтрака Франсуа умчался в театральный зал, хлопотать над постановкой - а отца Антуана призвали под уже не слишком ясные, но по-прежнему зоркие очи его высокопреосвященства. Ради утреннего моциону де Лансальяк пожелал спуститься в парк, мановением указательного пальца со сверкающим перстнем указав д'Арнье следовать за ним. Его эминенция пребывал в задумчивом расположении духа, не преминув с ехидством осведомиться, хорошо ли его духовное дитя провело ночь, и в очередной раз долго и со вкусом сетовал на возраст, уже не дозволяющий тех забав, коим так увлеченно предается молодежь. Шарль откликался краткими «да», «нет», «безусловно, вы правы», тщетно стараясь побороть возрастающее чувство неприязни. От кожи Франсуа вчера вечером пахло духами его преосвященства, и маленький свиненок явно плакал, пусть в темноте припухшие веки были не так уж и заметны.
- Твой юный знакомец на удивление хорош, - заметил де Лансальяк, внезапно оборвав жалобы на подагру. - Мил, на удивление покладист, но нервозен, аки породистая лошадка. Кстати, он жаловался на тебя.
- В самом деле? - сдержанно удивился Шарль. Преподобный пытливо смотрел на него, явно ожидая от своего викария большего интереса к столь животрепещущей теме, однако д'Арнье в совершенстве владел своим лицом, на котором не выразилось ничего, кроме вежливого внимания к словам преосвященного. Тем не менее, что-то больно кольнуло в сердце - Франсуа был натурой увлекающейся, и если поначалу он мог просто прибедняться, чтобы разжалобить монсеньора, то затем с актера сталось бы свято уверовать в свои слова и несуществующие обиды.
- В самом, в самом, - озабоченно закивал лысеющей головой преосвященный. - Сын мой, по воле Господней ты наткнулся на истинное сокровище - и даже не подумал толком о нем позаботиться. Растлил бедное дитя, загонял и запутал. Знаешь, дружок, думаю, было бы разумным, если до вечера премьеры ты постараешься воздержаться от более тесного общения с месье Мораном. У него полно хлопот, так что не стоит отвлекать его понапрасну... - де Лансальяк глянул на юного подопечного и утробно хмыкнул: - О, а мы, оказывается, в ярости. Нам пытаются что-то запретить.
- Я постараюсь воздержаться, - отозвался Шарль тоном, в котором кротости не было ни на гран, и каждое слово явно следовало понимать в прямо противоположном смысле. - Месье Морану и в самом деле стоит больше внимания уделять постановке.
- Ты неисправим, - сокрушенно признал монсеньор де Лансальяк. - Право слово, иногда мне хочется проучить тебя за твое упрямство. Ни мгновения не сомневаюсь, что ты не оставишь бедного мальчика в покое, самоуверенно полагая, что его внимание должно принадлежать тебе и только исключительно тебе. Что ж, так оно и будет. После премьеры. Я намерен отметить ее небольшим ужином в тесном кругу. Наш маленький творец, я, ты и несколько моих верных духовных отпрысков. Отказов и возражений не приму. Что за неподобающие гримасы, дитя мое? Неужто месье Моран умудрился настолько размягчить твое сердце, что тебе жаль поделиться даже крошками со своего стола?
- Я забочусь о том, чтобы зрелище, которое вы так предвкушаете, не превратилось в горькое разочарование для вас и тех, кого вам будет благоугодно пригласить, - Шарлю удалось взять себя в руки и заговорить почти сухо, так деловито, насколько это было возможно при обсуждении подобного предмета. - Месье Моран, как вы уже наверняка убедились, робок и скован, если речь заходит об... интимном. Вы же не хотите, чтобы ваше маленькое развлечение позорно закончилось слезами и приступом тошноты?
- Полагаю, ничего подобного не случится, - неспешно вышагивавшая по саду пара священнослужителей дошла до конца аллеи и повернула обратно. Со стороны наверняка казалось: святые отцы всецело погружены в тягостные размышления о бренности всего сущего, падении нравственности и разрушении вековечных устоев добродетели. - Несколько пролитых слезинок только украсят представление, ибо у твоей ненаглядной Лилии имеется редкостный для мужчины дар - в слезах он выглядит куда симпатичнее, чем когда улыбается. Да, он довольно робок и неловок, но я думаю, что найду способ преодолеть его природное смущение. Вдобавок у меня есть основания полагать, что месье Моран, невзирая на всю свою стеснительность, будет стараться выглядеть наилучшим образом... Он тебе ничего не говорил? - не дождавшись ответа, архиепископ довольно хмыкнул: - Ах, не говорил. Юноша довольно скрытен, что не сразу замечается. И предприимчив, чего тоже на первый взгляд о нем не скажешь.
Трудно было оспорить предприимчивость и практичность Франсуа, единственно, д'Арнье было неизвестно, сколь далеко она простирается. Какую еще сделку он умудрился заключить... на свою голову? Если за все радости жизни он решил расплатиться задницей, то надо бы ему объяснить, что подобный кредит весьма ограничен.
- Он решил купить что-то ни за что? - приподнял бровь Шарль. - Дайте подумать... Сейчас месье Моран полностью сосредоточен на пьесе. Главную роль он уже получил, руководство постановкой - тоже... Право, затрудняюсь.
- Ну так спроси у него сам, - посоветовал монсеньор де Лансальяк, остановившись взглянуть на солнечные часы. Длинная треугольная тень ползла по кругу, касаясь выложенной из маргариток отметки «одиннадцать». - Да ступай сперва переоденься в мирское, не пугай моих начинающих актеров обществом священника в сутане. Беги-беги, но не забывай, о чем я тебя предупреждал, - де Лансальяк помахал в воздухе пухлой кистью. - Да постарайся держать себя в узде, мое непутевое дитя. Я совершенно не желаю, чтобы ты сорвал мое представление.
Отвесив преосвященному поклон, Шарль с достоинством удалился, решив не радовать архиепископа видом своего душевного смятения. Он и в самом деле недоумевал, что бы Франсуа мог просить у Лансальяка. Место секретаря? Рекомендательное письмо? Деньги? Однако Шарль принял волевое решение - не спрашивать Франсуа ни о чем. В конце концов, актеру нужно на что-то и как-то существовать.
На репетицию господин д'Арнье явился при полном блеске: винный бархат камзола, изысканно расшитого виноградными гроздьями из черного гаруса, жилет на тон темнее, жабо из алансонских кружев, черный бархатный бант с агатовой пряжкой - Шарль вполне естественно смотрелся бы и на аллеях Версаля.
- Боже мой, к нам сегодня вечером пожалует лично мадам королева? Это в ее честь вы вырядились таким павлином? - язвительно приветствовал его Франсуа. Начинающий распорядитель представления сидел в первом ряду кресел маленького театрального зала - причем не в самом кресле, а на его спинке, поставив ноги в потрепанных туфлях на бархатные подлокотники, и разложив на соседних креслах и на полу исписанные листы бумаги. Камзольчик Франсуа валялся на полу, батистовый шарф болтался в развязанном виде, и вообще актеру сейчас было не до своей внешности. - Советую морально приготовиться - через несколько часов обещали доставить костюмы. Будем учиться наматывать на себя пурпурные простыни и делать вид, будто так и надо. На сцене пыльно, кстати. Снимайте вашу пошлую роскошь, если не хотите безнадежно ее испортить. И извольте приготовиться, скоро выход Тигеллина.
Казалось, он мгновенно позабыл о присутствии ошарашенного такой немилостью д'Арнье, зашелестев бумагами и звонко выкрикнув:
- Акт первый, действие первое, сцены с третьей по шестую… Вторую декорацию, пожалуйста!
Над сценой что-то задергалось, загремело, зашуршало. Рывками спустилось полотно с довольно-таки недурно нарисованным изображением обрывистого морского берега, куска широкой мраморной лестницы и увитой плющом беседки в римском стиле.
- Мадам Октавия, Сенека, Британник, слуги. Чуть позже - Тигеллин и солдаты, - перечислил Франсуа задействованных персонажей. Мельком бросил взгляд в сторону, искренне удивившись: - Ты все еще здесь?
«Я здесь и ты здесь. И именно здесь ты на своем месте», - невесть почему подумалось д’Арнье.
Из принципа он решил остаться в «пошлой роскоши», однако вскоре взмок так, будто его заставили десяток раз обежать вокруг архиепископского дворца. После пятого повтора д'Арнье не только сбросил камзол и жилет, но и засучил рукава, втягиваясь в действие, неким удивительным образом схожее с тем, что он сам совершал во время утренней и вечерней месс. Ритуал, пусть не священный, но со своими правилами и установлениями, где маленький месье Моран был жрецом, блюдущим его точность. Подчиняться ему было вовсе не зазорно, пусть он порой покрикивал и ругался, размахивая свернутыми в трубку листками сценария.
К середине дня все успели по нескольку раз переругаться и помириться. Мадемуазель Годен, будущую Акту, обучили лихо отплясывать на столе и, преодолев страх, изящно падать на руки Нерону - Франсуа к тому времени выбрался на сцену и распоряжался уже оттуда, заодно оживляя своего персонажа. Принесли обещанные костюмы - имевшие, по мнению д'Арнье, весьма сомнительное отношение к изображаемой эпохе, но красочно смотревшиеся со стороны, обшитые сверкающими золотыми и пурпурными лентами везде, где только можно. Дамам полагалось множество украшений, и они, радостно болтая, убежали примерять наряды, больше смахивавшие на карнавальные.
Месье Моран объявил труппе часовой перерыв, удрученно заявив, что бОльшего сборища бездарностей он на своем веку еще не встречал, но самая большая бездарность в этом собрании недоучек - он сам. Участники зааплодировали, захохотали и разбежались, провожаемые угрозой отрезать уши любому, что опоздает больше, чем на пять минут.
- Я думал, будет хуже, - заметил Франсуа. Невесть зачем он забрался под кресло, на котором давеча сидел - и вытащил из-под него плетеную корзинку, с которыми обычно отправляются в загородные поездки. - Составишь мне компанию? - он забрался на сцену, водрузив свою корзинку на деревянный «обломок колонны».
- После того, как ты довел до слез мадам Бассерив и почти вызвал шевалье Сен-Сернена, с твоей стороны очень разумно не есть за общим столом, - одобрительно покивал д'Арнье, запрыгивая на сцену.
- Да-а, правда? А я не заметил, - честно признался Франсуа. - Впрочем, если я это сделал, значит, они того заслуживали. Все исключительно ради пользы дела, а женские слезы быстро высыхают. Вдобавок у них сейчас появится возможность нацепить на себя уйму побрякушек и покрасоваться перед восхищенными шевалье в весьма откровенных платьях, так что они меня простят, - актер открыл корзинку, ловко и явно привычно накрывая импровизированный «стол», откупоривая позаимствованную из архиепископских погребов бутылку и разливая вино по паре запасливо припасенных серебряных стаканчиков. - Кроме того, мне здесь нравится. Ну, как тебе балаган? - он поднял стакан, лукаво смотря на Шарля поверх края. - Удручающее впечатление, правда?
- Мне понравилось, - искренне признался дАрнье. - Не могу пока передать словами, но в целом - мне понравилось.
Он приподнял свой стакан, салютуя Франсуа:
- Выпьем за его преосвященство архиепископа Тулузского, который предоставил нам возможность поучаствовать в своем спектакле.
Сказано было с намеком, и Шарль очень надеялся, что любовник не сделает вид, будто его не заметил.
При упоминании имени преподобного Франсуа скривился, одним глотком осушив стакан и вздохнув:
- Когда ты принимаешься изображать подхалима, это получается весьма и весьма неестественно. Что, ему опять угодно побеседовать вечером об искусстве? Я видел, вы прогуливались в саду. Физиономия у тебя при этом была изрядно недовольная.
«Интересно, Лансальяк рассказал Шарлю о нашем маленьком соглашении касательно пьесы? Думаю, нет. Для преподобного это было бы слишком просто. Но намекнуть он наверняка изволил - а потом со смешком отошел в сторону, мол, разбирайтесь между собой...»
- Не в спектакле, а в спектаклях, - Франсуа успел проголодаться за полдня, и сейчас быстро расправлялся со своей порцией. - Том, что я устраиваю для него - и в том, что он затевает после премьеры... Ты об этом, Шарль? - теперь взгляд актера стал печальным. - Чем дальше я об этом думаю, тем больше боюсь, а делать-то нечего, бежать некуда... Разве что смыться сразу после премьеры, так и это невозможно.
- Зато вполне возможно смыться до нее, - Шарль вместо еды налил себе еще. - Деньги у тебя есть, если нужно еще - я могу помочь. Все твое земное имущество умещается в саквояже, а преосвященный не станет марать руки, разыскивая по всей Франции смазливого мальчика, который ему не дал. В чем дело, Франсуа? Во что ты вляпался? Что такое тебе пообещал монсеньор, что ты готов переступить через себя?
- С какой бы стати ему что-то мне обещать? - горячо запротестовал Франсуа, испытывая возрастающую неловкость от мысли о том, что приходится лгать, глядя в глаза Шарлю. - И зачем мне в спешке покидать Тулузу? Я живу так, как никогда не жил прежде. У меня есть ты. И есть вот это, - месье Моран широким жестом обвел театральный зал. - Шарль, редко кому выпадает такой удачный случай. Это не просто удача, это нечто бОльшее, о чем и мечтать нельзя! Мне всего двадцать три, а у меня есть возможность самому поставить неплохую пьесу - это же событие, проходящее по разряду невероятных! Второго такого шанса может никогда в жизни не подвернуться! И я брошу это все на полпути, сбегу, потому что испугался перспективы провести не самые лучшие полчаса в своей жизни?! Выгода перевешивает, Шарль, а то, что мне придется поступиться толикой самоуважения - ну что ж, с этим ничего не поделать....
Шарль скупо улыбнулся - Франсуа явно вилял, выдавая ему полуправду.
- Скажу тебе одно: если боишься, не делай. Если делаешь, не бойся. Монсеньор, кстати, настоятельно просил не тревожить нашего милого месье Морана своими грязными домогательствами - по слухам, я довольно груб с тобой.
- Это у кого язык повернулся, распускать такие омерзительные и пакостные слухи? - Франсуа взвился с места, оказавшись позади Шарля, обнимая его за плечи и утыкаясь лицом в шею под волосами. Кажется, ему удалось обойти неприятную тему - или хотя бы отвлечь д'Арнье от подобных мыслей. - Ладно, а вот если я потревожу тебя своими домогательствами - ты будешь вырываться и сопротивляться?
- Буду, - Шарль аккуратно отцепил от себя Франсуа. - Не забывай, мы не в темноте и не за запертой дверью. У всякой снисходительности есть свои пределы. Монсеньор может делать вид, якобы ни о чем не подозревает, но если нас застукает прислуга или гости его эминенции, нам будет очень затруднительно разубедить их в том, что мы не парочка богомерзких содомитов. Ешь свой обед, Франсуа.
- Но нам же сегодня или завтра все равно придется репетировать всю ту галантную похабень, что понаписал монсеньор, и тебе волей-неволей придется публично обнимать меня, таскать на руках и укладывать на это чертово ложе, - не без ехидства напомнил Франсуа, упрямо пытаясь вернуться на прежнее место. - Мой обед уже исчерпался и закончился. Ну нет же никого, и мы услышим, когда они вернутся. Это всего лишь репетиция и проба сил.
- Репетировать мы будем при свидетелях, чтобы ни у кого не возникло идиотских вопросов и сомнений, - Шарль вздохнул, в отчаянии от собственной непреклонности. - То, что происходит на глазах у дюжины свидетелей - не порочно, в отличие от того, что будет между нами наедине. Пожалуйста, Франсуа, опомнись. Если ты думаешь, что мне это легко дается, то глубоко ошибаешься.
- Ладно, ладно, убедил, я осознал и раскаялся, - Франсуа улучил мгновение, прихватив губами мочку уха Шарля, после чего с видом глубочайшего разочарования в жизни убрал руки и вернулся на свое место, к недоеденному хлебу и колбасе, недовольно бурча: - Обожаю выверты морали. Когда на тебя на сцене глазеют двадцать человек, так все в порядке. Но стоит поцеловаться наедине в темном коридоре, так тебя уже сразу готовы побить камнями и распять на главной площади... Нет в жизни счастья, никто меня не любит! Я вам сейчас устрою представление, праведники несчастные!..
Месье Моран исполнил свою угрозу - заставив вернувшихся участников отыграть весь первый акт, безжалостно обрывая при малейшей заминке сердитым окриком: «Сначала!» - шипя и огрызаясь на всех, в том числе и на Шарля.
Старания принесли плоды: первый акт пьесы был относительно готов, никто не запинался и не налетал друг на друг во время перемещений по небольшой сцене. Выходы и уходы совершались вовремя, и происходившая за кулисами смерть Агриппины была исполнена должного трагизма. Который усугубляло зрелище долгого поцелуя между Нероном и Тигеллином, завершавшим первый акт - и после которого падал занавес. У Франсуа хватило совести не озорничать и не издеваться над д'Арнье, лишь обозначая поцелуй и объятие, но не прикасаясь к чужим губам всерьез - этому предстояло совершиться лишь на генеральном прогоне и на премьере.
Последующие два дня прошли в тяжелой и радующей душу работе над «Сердцем тирана». Репетиции длились с утра до позднего вечера. Месье Моран настойчиво добивался безупречности во всем: от своевременной перемены декораций до слаженного марша отряда легионеров или прохода через сцену группы перешептывающихся и пересмеивающихся придворных дам Агриппины. Произнося реплики, Франсуа ловил себя на головокружительном ощущении: он сам и набранная с бору по сосенке труппа - и в самом деле люди давно ушедших времен, рассказывающие свою историю. Колеблющийся на сквозняке и расписанный масляными красками холст обращался настоящей виллой на морском побережье - Франсуа даже ощущал свежий солоноватый запах моря и слышал размеренные удары волн о берег. Декорации сменялись, он входил в дворцовые залы, строгие и прохладные, где на мраморных полах лежали синеватые тени и журчали золотые фонтаны. Он был Нероном и жил его жизнью - смятенной и тревожной, той, которую он придумал сам и начертал на страницах бледно-лилового и розового оттенков. Жизнью, в которой не было места преподобному с его забавами.