Страница 34 из 69
Он слегка успокоился, снизу вверх глядя на преподобного.
- Вот я посмотрел на тебя, обиженного до глубины души, - Лансальяк взъерошил его кудри, которые за мгновение до этого так тщательно пригладил. - В самом деле, Франсуа, довольным и счастливым ты выглядишь гораздо лучше. Ответь, дитя мое, теперь ты отчетливо понимаешь, каким будет твой окончательный расчет - при таком-то авансе?
- Д-да, - Франсуа слегка запнулся, поймав себя на том, что до сих пор не до конца осознает то, во что ввязывается - или пытается убежать от мыслей на эту пугающую тему. Ему ведь придется ублажить его высокопреосвященство не только своим видом, но и допустить его к себе. Позволить сделать с собой все, что тому взбредет в голову - и для начала придется просто лечь, раздвинуть ноги пошире и быть хорошим мальчиком. - Да, конечно, я понимаю... Вы хотите получить меня - целиком и полностью, на ваше усмотрение и согласно вашим пожеланиям. Сами или через чье-то посредство - Шарля, к примеру...
С языка так и рвалось: «Зачем вам это? Только ради того, чтобы потешить свое самолюбие?» - но Франсуа смолчал. Одного урока с него было более чем достаточно.
- Умница. Я рад, что ты не в обиде на справедливость, - опустившаяся на плечо увесистая рука вынудила Морана снова откинуться на спину. Жестом полновластного владельца Лансальяк просунул ладонь между ног Франсуа, накрыв ладонью и сжав поникшее достоинство. Сделай что-то подобное Шарль, Франсуа посмеялся бы и отпустил остроту, но сейчас он на удивление остро ощутил свою униженность и беспомощность, и то, что он ничего не способен с этим поделать. Он сам дал согласие.
У его эминенции был чрезвычайно обширный и разнообразный опыт, поэтому реакция молодого человека - вернее, ее полнейшее отсутствие - была воспринята архиепископом довольно равнодушно. Пока монсеньор всего лишь знакомился с его телом, рассматривая, так сказать, товар лицом. Потеребив немного вялую мужскую гордость Франсуа, Лансальяк бесцеремонно сунул палец в его испуганно стиснувшуюся дырочку.
- Какая прелесть, - искренне восхитился добрейший месье Роже. - Скажи-ка, ты плачешь, когда Антуан вставляет тебе?
- Он смеется надо мной и говорит, что я - нетронутая девочка, - Моран вцепился пальцами в складки шелковых покрывал, заставляя себя лежать спокойно и не ерзать в попытках избавиться от втиснувшегося в его задик постороннего предмета. Месье де Лансальяк явно не собирался отказывать себе в удовольствии слегка помучить свою живую забаву, вталкивая палец все глубже и одновременно чуть поворачивая его влево-вправо, точно ключ в слишком тугой скважине. Франсуа всякий раз невольно дергался, когда острый ноготь преподобного царапал его изнутри, сжимаясь и кусая губу. - Ему нравится доводить меня до слез, - судя по болезненным ощущениям, палец Лансальяка погрузился уже до второго сустава, но смотреть, что именно там творится, Франсуа совершенно не хотелось. Он ощущал чужое сдержанное вожделение, но сам в данный миг не испытывал лишь редкостное неудобство, словно угодил на извращенный врачебный осмотр. Или на инквизиторский допрос, где в задницу ему сейчас заталкивают «гамбургскую грушу».
- Расслабься, ты сам себе делаешь больнее, - заботливо посоветовал его эминенция, не прекращая действовать рукой. Франсуа задергался рыбкой на крючке, судорожно хватая воздух и забыв о необходимости лежать смирно. - Пожалуй, Антуан прав. Ты и в самом деле такой восхитительно нетронутый, - толстый палец ввинтился в многострадальный задик по самый массивный перстень, Франсуа ощущал, как торчащие «рожки» оправы царапают чувствительное местечко. Лансальяк цепко удерживал его за предплечье, не позволяя слишком сильно дергаться. В носу защипало от солоноватого привкуса подступающих слез и горечи унижения. Палец втискивался все дальше и глубже, дергаясь с подвывертом в тот самый миг, когда Франсуа удавалось смириться со своей незавидной участью. По коже скользила то холодная гладкость ободка пастырского кольца, то колючая оправа, всякий раз вынуждая Франсуа извиваться на кушетке, вертя бедрами в тщетных попытках избежать эдакой «ласки».
- Не надо... - пробормотал Франсуа, уже не слишком понимая, что именно имеет в виду. - Не надо больше, больно...
- А что тебе отвечал Антуан, когда ты жаловался ему, что больно? - с живейшим любопытством поинтересовался де Лансальяк, не прекращая своих манипуляций. Созерцание тщетных усилий Франсуа избежать вторжения доставляли ему непередаваемое удовольствие. Актер был связан обещанием повиноваться и желанием заполучить пьесу так же надежно, как если бы точеные запястья к изголовью постели притягивали кандальные браслеты.
- Что на его памяти еще никто не умирал от пары царапин, а любовь невозможна без боли, - с трудом выговорил Франсуа, зажмурившись и ощутив, как по виску скатилось вниз что-то маленькое, влажное и теплое. На самом деле ничего подобного Шарль не говорил, стараясь обращаться с юным любовником как можно бережнее, словно Франсуа был фарфоровой статуэткой - но подобная фраза и в самом деле была вполне в духе не склонного к излишним сантиментам отца д’Арнье.
«Больно, ну и что с того? Терпи, чего ты разнылся! Плачь, если уж не можешь иначе, но терпи!» - в отчаяние прикрикнул сам на себя Франсуа.
Помогло. Вопреки всему он заставил себя успокоиться и смириться, расслабив сведенные судорогой мышцы. Позволив месье Роже распоряжаться своим телом и слабо кривясь, когда золотая оправа оставляла очередную неглубокую царапину. Слезы все-таки потекли, слабые и бессильные.
Увидев влажные полоски на его щеках, де Лансальяк освободил Франсуа от своего присутствия столь же неожиданно, как перед тем вторгся в его зажатое тело. Невесть почему именно сейчас Франсуа почувствовал себя оскверненным. Испачканным. Хотя вроде бы с ним не сделали ничего особо пакостного или извращенного. Между ног тупо, навязчиво болело, оставленные кольцом царапины саднило. Моран перекатился набок, досадливо скривившись - преподобный заставил его помучиться.
- Мой печальный ангел, - проникновенно промолвил монсеньор, с видом глубочайшего самодовольства оглядывая сжавшегося в комочек Франсуа. - Ну, достаточно на сегодня. Я очень тобой доволен.
- Я могу идти? - недоверчиво вскинул голову Франсуа. Неужели - все? Неужели он отделался краткими мгновениями унижения, и теперь свободен?
- Ступай, ступай, - благодушно кивнул его высокопреосвященство. - Надеюсь, мы увидимся завтра. И что нынешней ночью ты проявишь разумность, проведя ее в одиночестве.
- Благодарю за добрый совет... месье Роже, - не удержался от легкой язвительности Франсуа. Сполз с кушетки, торопливо застегиваясь и шмыгнув прочь. Вывалился в коридор, прихрамывая, хлюпая носом и не соображая толком, куда идет. Пустой коридор с заключенными в сумеречную позолоту прямоугольниками картин вывел его к высоким стеклянным дверям. Толкнув их, месье Моран ступил на выходящую во внутренний сад дворца террасу, где успокаивающе позванивал заточенный в каменную чашу фонтан. В ночи вода переливалась серебром, парк окутывал легкий туман, высоко над головой мерцали первые звезды.
Франсуа неловко опустился на широкий парапет. Зачерпнул пригоршней холодную воду, плеснул в лицо.
Если бы месье Моран, раздавленный необычностью и порочностью всего, произошедшего с ним, потрудился бы оглянуться по сторонам, то непременно заметил бы д'Арнье, устроившегося на скамье в глубокой нише. Отец Антуан пытался разобраться в своих мыслях и чувствах, давно уже не пребывавших в таком хаосе. Разумом он понимал, что его эминенция решил преподать забывшемуся подчиненному урок, напомнив отцу Антуану о том, где его место - и наглядно доказав, что любые чувства и любого человека можно продать и купить. Кто такой, в сущности, месье Франсуа Моран? Дешевый побирушка с гибкой фигурой и симпатичным лицом, готовый пойти с любым, кто предложит больше. Ведь это ему нужнее, чем самые пылкие чувства Шарля. ПолнО, да способен ли он на такие чувства? Называя вещи своими именами, они с Франсуа сотоварищи по ремеслу. Две лжеца, две лицедея, две шлюхи. Только одна старше, опытней и дороже - впрочем, вторая, более юная, скоро потеснит товарку, ибо несравненно талантливее изображает страсть и оскверненную невинность, да и монсеньор предпочитает разнообразие… Может, вот так и сходят с ума, Шарль? Не связывайся с потаскухой, иначе свихнешься, представляя, под кем и с кем сейчас твоя любовь. Есть ли у него право винить Франсуа? В этом жестоком мире молодой актер выкручивается, как может. Торгуя собой и торгуясь за кусок хлеба. За право высоко держать голову и за пару лишних золотых в карманах.
Услышав скрип гравия под приближающимися шагами, Франсуа опасливо втянул голову в плечи, не зная, имеет ли он право здесь находиться. Опознав поравнявшегося с ним высокого человека, месье Моран поймал себя на желании опустить глаза долу и смущенно ковырять песок носком туфли.
- Ой, Шарль… - растерянно пробормотал он. - А я тут…
Он окончательно смутился и сник под устремленным на него яростным взглядом.
- Гуляю, - глумливо подсказал д'Арнье. - Как прошла твоя беседа с преподобным о тонкостях постановки исторических драм?
- Чрезвычайно увлекательно и занимательно, - огрызнулся Франсуа. Ему страстно хотелось прижаться к Шарлю, рассказать о том, что произошло в покоях его эминенции и разразиться скорбными сетованиями. Но тогда придется рассказать о сделке с Лансальяком, а Франсуа предпочел бы умереть, чем выдать свой секрет. - Я узнал о священниках много такого, о чем прежде не имел ни малейшего представления.
«Он обидел тебя? Скажи, что он сделал с тобой - и я убью его, если он причинил тебе вред! Зачем тебя понесло туда, о чем Лансальяк якобы толковал с тобой полночи?!» - д'Арнье поймал себя на желании схватить Франсуа за плечи и трясти, выкрикивая вопросы в запрокинутое и бледное лицо, требуя ответов по праву влюбленного собственника. Но самообладания Шарля достало на то, чтобы осознать: поступи он так, и перепугает Франсуа до смерти. А то и оттолкнет актера от себя.
- Франсуа, черт бы тебя побрал, я просто волновался за тебя. Дожидался твоего возвращения, чтобы узнать, все ли с тобой в порядке.
«А что со мной может быть не в порядке?»
Франсуа рассеянно черкнул пальцами по воде. Конечно, он может начать дерзить. Может обвинить Шарля в том, что д'Арнье своей рукой подтолкнул его в объятия преосвященного. Может с легкостью разрушить все, что было создано долгими летними ночами. Но видит Бог, как Франсуа этого не хотелось!
«Ты хочешь и чистой любви, и денег, и выкрутиться, не пострадав, и сохранить свои странно-доверительные отношения с Шарлем - потому что раньше ты не испытывал ничего подобного... А это, увы, невозможно. Чем-то всегда приходится жертвовать».
- Со мной не все в порядке, - негромко проговорил актер. - Но благодаря тебе я смогу с этим справиться. Сложись обстоятельства так, что первым бы я встретил не тебя, а его эминенцию, я и впрямь сейчас думал о том, как легко и просто сладить петлю из ремня, и сколько подходящих деревьев в этом парке. Но из-за тебя… ты научил меня, как пережить это. Да, не стану отрицать, мне довольно паршиво, - он дернул плечом, - но куда больше меня занимает вопрос, не обольешь ли ты меня презрением. Я был слаб. Я не смог оттолкнуть его преосвященство и уйти с гордо поднятой головой. Он пожелал - а я подчинился.
- Не говори глупостей, - присев на парапет, Шарль бережно взял Франсуа за плечо, поворачивая к себе, словно тот был хрустальной чашей, наполненной до краев, из которой нельзя расплескать ни капли. - Лет пятнадцать назад я прошел через такое же испытание - и, если я не презираю самого себя, какое право я имею судить тебя?
- Люди меняются с течением времени. У них появляется привычка осуждать других за поступки, которые они некогда совершали сами, но нашли себе оправдание, - глухо отозвался Франсуа. - Кроме того, не слишком-то это достойный поступок - продаваться за миску похлебки и пригоршню золота. А вдруг ты подумаешь, что я... я мечу на твое место или что-нибудь в таком духе? - он ткнулся лбом в плечо Шарля, словно надеясь обрести в нем опору.
Д'Арнье обнял его, успокаивающе прижался губами к макушке, ощущая чужой запах на его волосах, на его коже, изнемогая в бессмысленной и опасной ревности к патрону. Прекрасно представляя, как Франсуа провел время в покоях преосвященного. Повернись так, улыбнись, встань на четвереньки, раздвинься, покажи себя поближе…
- Ерунда, - только и сказал он - горло спазматически сжалось.
- Конечно, ерунда, - охотно согласился Франсуа. - Может, когда я поднаберусь жизненного опыта, я тоже начну соглашаться с тем, что это - такая ерунда, еще одна ступенька вверх, - он издал короткий, какой-то жестяной смешок, крепче прижавшись к Шарлю. - В общем-то, его преподобие не сделал мне ничего дурного. Даже в изобилии осыпал комплиментами меня и нашу постановку.
- Это ему удается в совершенстве, - согласился д'Арнье. - Его комплименты - что мед, привлекающий пчел.
Месье Моран не понимал, что с ним творится. Словно ему показали изнанку мира, о существовании которой Франсуа прежде только догадывался, а сейчас увидел собственными глазами. Мир двусмысленных сделок и лживых обещаний, мир торговли чувствами и фальшивой любовью. Неудивительно, что обитающий в подобном мире Шарль д’Арнье предпочел наглухо замкнуться в прекрасном и холодном высокомерии, никого не подпуская к себе. А он по наивности и неопытности толкнулся в эту давно и накрепко запертую дверь - и, кажется, она приоткрылась.
«Нет, нет и еще раз нет. Я не сдамся, не впаду в отчаяние. Подобно Шарлю, я научусь прятать свою душу и продаваться, чтобы достигнуть желаемого. У меня будет пьеса, которая меня прокормит - и наплевать, что ради обладания ею мне придется пожертвовать своей задницей».
- Мне так жаль, что я втянул тебя в эту возню с пьесой, с твоим покровителем и вообще... Иногда мне кажется - лучше бы я не приезжал сюда, в Тулузу. А иногда - что здесь и сейчас проходят лучшие дни моей жизни. Вот так, - Франсуа неловко дотронулся губами до виска Шарля. - Я люблю тебя. Просто так, ради тебя самого. Мне ровным счетом ничего от тебя не нужно - достаточно того, что ты есть на свете.
«А я ничего и не могу тебе дать»,- мысленно отозвался д'Арнье, стискивая зубы. Небо над Тулузой перечеркнула падающая звезда, быстрый росчерк золотых чернил на темно-синем бланке небесной канцелярии: Шарль-Антуан д'Арнье обречен на Франсуа Морана, приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
- Тебе незачем возвращаться сегодня в гостиницу, - он удержал Франсуа за запястье. - Все равно завтра вы с утра пораньше броситесь репетировать. Переночуй здесь, у меня, - он потянул актера за собой, приобняв за плечи - тяжелая, сильная рука, лапа хищника, так несхожая с кисельными щупальцами преосвященного.
Франсуа не возражал, впав в тягостную, полусонную апатию, соглашаясь идти туда, куда ведут. Следуя за д'Арнье по закоулкам и коридорам роскошного дворца, в покои викария его преосвященства, обставленные изящно и со вкусом - чего месье Моран не мог оценить по причине погруженности в себя. У него не было сил ни возражать, ни сопротивляться, когда д'Арнье раздел его и уложил в свою постель. Франсуа еще помнил, как Шарль улегся рядом и перина чуть просела под его тяжестью. Актер перекатился, чтобы оказаться ближе, прильнул к д'Арнье - и заснул, как провалился в темное, бездонное озеро, в котором отражались зыбкие, обманчивые звезды.