Высокие небеса Тулузы

уми­рал за фан­том От­чизны!

Но по­ка еще звез­ды го­рят в не­бесах,

по­ка ут­ром тра­ву се­реб­рит ро­са,

по­ка гор­ны вет­ров в тес­ни­нах тру­бят,

я бу­ду лю­бить те­бя!

Об­ла­дая вну­шитель­ным рос­том, за­поми­на­ющей­ся внеш­ностью и зыч­ным го­лосом, Шарль и впрямь мог бы сде­лать неп­ло­хую карь­еру в те­ат­ре. Мес­сы и про­пове­ди дав­но оту­чили его от стра­ха пе­ред пуб­ли­кой - впро­чем, д'Арнье был уве­рен, что не бо­ит­ся ни­чего в ми­ре и за его пре­дела­ми, ни лю­дей, ни Гос­по­да, ни Са­таны с его прис­ны­ми.

В чем его не­мед­ля ра­зубе­дили.

Фран­суа Мо­рану по­надо­билось лишь нес­коль­ко уда­ров сер­дца, что­бы пе­релить­ся в но­вый об­лик. В соз­да­ние с иным го­лосом и взгля­дом из-под по­лу­опу­щен­ных рес­ниц, взгля­дом рав­но­душ­ным, хо­лод­ным и вы­соко­мер­ным нас­толь­ко, что Шар­лю д'Арнье и в луч­шие вре­мена не уда­валось изоб­ра­зить по­доб­но­го. Си­дев­ший на пос­те­ли нез­на­комый юно­ша с ли­цом и те­лом Фран­суа Мо­рана над­менно про­цедил:

- Все это ложь, сло­ва пус­тые, не сто­ящие ни­чего,

Лишь прах, об­ман, ло­вуш­ка и ми­раж.

Нет ни­какой люб­ви, пус­ты сер­дца жи­вущих,

Есть толь­ко поль­за и рас­чет, и вы­года пря­мая –

Не бо­лее то­го, мой лжи­вый друг, не бо­лее то­го...

Ин­стинктив­но Шарль от­шатнул­ся, столь не­ожи­дан­ным и убе­дитель­ным бы­ло пе­ревоп­ло­щение. Ря­дом с д'Арнье вос­се­дал кто угод­но, толь­ко не Фран­суа Мо­ран, ко­торо­го он на­мере­вал­ся вско­ре под­мять под се­бя к обо­юд­но­му удо­воль­ствию. Это и впрямь был Не­рон, ти­ран-из­вра­щенец во пло­ти, са­модос­та­точ­ный и са­мов­люблен­ный. Кто бы мог по­думать, что бар­ха­тис­тые ка­рие гла­за Фран­суа мо­гут ста­новить­ся столь ко­лючи­ми и злы­ми?

- А-а, по­лучи­лось, по­лучи­лось! - со­вер­шенно по-дет­ски воз­ли­ковал ак­тер. - Еще нем­ножко, и ты точ­но дал бы де­ру! Что, ис­пу­гал­ся? - он мог зас­лу­жен­но тор­жес­тво­вать, на миг веч­но рас­по­ряжав­ший­ся им Шарль не на шут­ку ото­ропел и струх­нул. Это чи­талось в его об­ли­ке, в не­воль­но нап­рягших­ся под одеж­дой мыш­цах, в ому­те встре­вожен­ных си­них глаз.

«Я мо­гу! Я су­мел!»

Фран­суа знал, как опас­но пу­тать сце­ну и ре­аль­ную жизнь, не про­водя меж­ду ни­ми чет­ких гра­ниц. Ему уда­лось по­разить и на­пугать д'Арнье, на­нес­ти тре­щину ле­дяно­му пан­ци­рю ту­луз­ско­го арис­токра­та-свя­щен­ни­ка - и ка­ра пос­ле­дова­ла быс­тро и не­замед­ли­тель­но. Скры­вая свой не­воль­ный ис­пуг, Шарль оп­ро­кинул за­би­яку на спи­ну, еди­ным бес­це­ремон­ным дви­жени­ем са­мов­лас­тно­го вла­дель­ца стя­нув с не­го кю­лоты вмес­те с под­штан­ни­ками и швыр­нув их на пол.

- Ай, - быв­ший неп­риступ­ный и вы­сечен­ный изо ль­да ти­ран не­воль­но дер­нулся, сжи­ма­ясь и сгла­тывая. Нас­тал его че­ред пу­гать­ся - Фран­суа до сих пор не мог при­вык­нуть к ре­шитель­но­му на­тис­ку лю­бов­ни­ка, хо­тя тот ни­ког­да не при­чинял ему вре­да и из­лишней бо­ли. Вот и сей­час гу­бы и язык Шар­ля кру­жили по его те­лу, под­ни­ма­ясь и спус­ка­ясь, слов­но Фран­суа был эк­зо­тичес­ким блю­дом, от ко­торо­го Шарль неп­ре­мен­но хо­тел поп­ро­бовать по раз­лично­му ку­соч­ку. В том ис­кусс­тве люб­ви, ко­торо­му обу­чил сво­его мо­лодо­го зна­ком­ца д'Арнье, Фран­суа боль­ше все­го нра­вил­ся этот на­чаль­ный миг - миг, об­манчи­во поз­во­ляв­ший Фран­суа чувс­тво­вать се­бя язы­чес­ким бож­ком, при­нима­ющим пок­ло­нения вер­ных жре­цов и вос­хи­щен­ной пас­твы. Миг, ког­да лев сми­рял­ся пе­ред аг­нцем, лас­тясь, пря­ча ког­ти и ще­кочась тем­но-ры­жей гри­вой. Ког­да Шарль, пос­пешно и лов­ко из­бавля­ясь от одеж­ды, вы­нуж­дал его про­гибать­ся навс­тре­чу сво­им гу­бам, не ос­тавляя не­об­ласкан­ной ни еди­ной пя­ди тре­пещу­щего те­ла - и нак­ры­вая ртом пуль­си­ру­ющую же­лани­ем муж­скую плоть Фран­суа. Все­цело воз­награж­дая се­бя за дни крат­кой раз­лу­ки, по­сасы­вая, то сжи­мая чуть силь­нее, то от­пуская, те­ребя язы­ком склад­ки неж­ной ко­жицы, сно­ва и сно­ва, по­ка Фран­суа не на­чинал су­дорож­но мо­тать го­ловой, сам не по­нимая, че­го хо­чет - что­бы его от­пусти­ли или что­бы слад­кая пыт­ка про­дол­жа­лась.

Нас­лажда­ясь ощу­щени­ем сво­ей влас­ти и бес­по­мощ­ной от­кры­тос­ти Фран­суа, схо­дя с ума от го­ряча­щего кровь вож­де­ления, от дос­тупнос­ти лю­бов­ни­ка и его го­тов­ности ис­полнить лю­бой кап­риз д'Арнье. От воз­можнос­ти при­ник­нуть к это­му кол­дов­ско­му ис­точни­ку и ис­пить до дна, до пос­ледней слад­чай­шей кап­ли - что­бы за­тем всем ве­сом на­валить­ся на рас­слаб­ленное те­ло, по­нуж­дая Фран­суа к но­вым уси­ли­ям во имя люб­ви. При­кос­но­вени­ями рук и ше­потом убеж­дая ак­те­ра раз­дви­нуть но­ги, вот так, да, еще ши­ре, жад­но и быс­тро це­луя неж­ные, мяг­кие гу­бы, ед­ва сдер­жи­вая же­лание уку­сить Фран­суа до со­лоно­вато­го прив­ку­са во рту. Втал­ки­ва­ясь в уз­кую и по­дат­ли­вую плоть, сго­рая от же­лания на­сытить­ся, дос­тигнуть пре­дела и вып­леснуть­ся, лишь до­ведя се­бя и лю­бов­ни­ка до пол­но­го из­ну­рения. Стрем­ле­ние прос­то лю­бить, ярос­тно и бе­зог­лядно, не за­думы­ва­ясь и не со­жалея.

Шарль ти­хо ры­чал и пос­та­нывал от удо­воль­ствия ощу­щать се­бя в Фран­суа, смот­реть на зап­ро­кину­тое ли­цо в об­рамле­нии раз­ме­тав­шихся по по­душ­ке тем­ных ло­конов. Чувс­твуя от­ветный жар и страсть, и то, как ос­трые ко­лени Мо­рана ярос­тно стис­ки­ва­ют его та­лию. Слы­ша, как рвет­ся на­ружу, скре­бя и в кровь раз­ди­рая из­нутри пе­вучее гор­ло Фран­суа, же­лая об­рести сво­боду, неп­ро­из­не­сен­ное имя - и вы­пар­хи­ва­ет дол­гим сто­ном:

- Ша­аарль…

Зву­ки, бо­лее под­хо­дящие ярос­тно спа­рива­ющим­ся зве­рям, не­жели лю­дям. Тя­желое, жар­кое ды­хание, го­рячая, влаж­ная ко­жа под ла­доня­ми, сколь­же­ние навс­тре­чу, со­уда­рение. Фран­суа хо­телось про­чувс­тво­вать все до кон­ца - как чу­жое дос­то­инс­тво втис­ки­ва­ет­ся в уз­кий про­ход, раз­дви­гая плоть. Как бу­дора­жаще-слад­ко трет­ся о не­го из­нутри, и как он, от­кли­ка­ясь, неп­ро­из­воль­но то сжи­ма­ет мыш­цы, то рас­слаб­ля­ет­ся, впус­кая Шар­ля чуть даль­ше и ед­ва сдер­жи­вая крик. Ак­тер при­под­нял го­лову - кос­ти и связ­ки взвы­ли про­тес­ту­ющим хо­ром - приль­нув на дол­гий миг к го­рячим, пе­ресох­шим гу­бам Шар­ля. Ка­залось, у д'Арнье сей­час не две ру­ки и де­сять паль­цев, как по­ложе­но вся­кому смер­тно­му, но ра­за в два или три боль­ше. Ла­дони и паль­цы ощу­щались од­новре­мен­но и пов­сю­ду, ог­ла­живая, по­щипы­вая, слов­но ле­пя те­ло Фран­суа за­ново, по сво­ему ус­мотре­нию. Они раз­ми­нали све­ден­ные то­митель­ной су­доро­гой мус­ку­лы бе­дер, гла­дили ли­цо Фран­суа, убеж­дая про­дер­жать­ся еще нем­но­го. Фран­суа хри­пел, за­дыха­ясь, хва­тая ртом воз­дух, сно­ва и сно­ва бро­сая се­бя в омут чу­жой страс­ти, сво­дящей с ума, навс­тре­чу удуш­ли­во-го­рячим вол­нам, ло­ма­ющим кос­ти и ко­режа­щим внут­реннос­ти, зас­тавляя вы­гибать­ся до хрус­та в коп­чи­ке и но­ющей бо­ли в за­лом­ленных но­гах.

- Я люб­лю те­бя, Фран­суа.

На­вер­ное, д'Арнье на­де­ял­ся, что его не ус­лы­шат. Не­ос­то­рож­ные сло­ва ум­рут в гор­ни­ле лю­бов­ной ли­хорад­ки, и час спус­тя ни тот, ни дру­гой уже не вспом­нит, сле­тала ли с их губ пло­щад­ная брань или страс­тные приз­на­ния. Фран­суа не ус­лы­шал - до­гадал­ся по ед­ва за­мет­но­му дви­жению губ. Или убе­дил се­бя в том, что уви­дел сквозь зат­ме­ва­ющее гла­за баг­ря­ное ма­рево.

То, что тво­рилось сей­час меж­ду ни­ми, мож­но бы­ло наз­вать как угод­но - лю­бовью, та­инс­твом, жер­твоп­ри­ноше­ни­ем, но ни­как не гре­хом, так со­вер­шенно бы­ло без­гра­нич­ное и бе­зог­лядное сли­яние. Ка­залось, все пре­дыду­щие эк­ста­зы сли­лись во­еди­но, спа­ян­ные но­вым чувс­твом, и ум­но­жились, что­бы до­казать - нет пре­дела лю­бов­ным вос­торгам и, мо­жет быть, эти ми­нуты бли­зос­ти - луч­шее, что есть в жиз­ни каж­до­го че­лове­ка.

Шарль по­нял - или у не­го сей­час ос­та­новит­ся сер­дце, или он поз­во­лит се­бе кон­чить. Рез­ким дви­жени­ем он наг­нул го­лову, впи­ва­ясь в гу­бы Фран­суа жад­ным по­целу­ем, взор­вался в его те­ле и пос­те­пен­но об­мяк.

Фран­суа, точ­но мол­ни­ей, прон­зи­ло быс­трой и силь­ной су­доро­гой от ма­куш­ки до пя­ток - еще и еще раз, зас­тавляя обиль­но вып­лески­вать­ся на нап­ря­жен­ный жи­вот Шар­ля, ли­куя и сты­дясь са­мого се­бя. А по­том - слов­но у ма­ри­онет­ки об­ре­зали ни­ти, бе­зум­но-упо­итель­ный та­нец дос­тиг сво­его апо­гея и утих, ос­та­вив дво­их обес­си­лен­ных и смя­тен­ных лю­дей ле­жать в объ­яти­ях друг дру­га. Фран­суа да­же дви­гать­ся не хо­телось, хо­тя в по­целуе Шар­ля уже не бы­ло преж­ней нас­той­чи­вой си­лы, толь­ко бла­годар­ная неж­ность - и в кои ве­ки Фран­суа не бес­по­ко­ило то, что он по уши пе­рема­зал­ся собс­твен­ным се­менем и ле­жит пря­мо в нем. Ак­тер с тру­дом пе­ревел за­пален­ное ды­хание, ощу­щая се­бя пол­ностью вы­жатым, как ли­мон­ная доль­ка - и не­весть от­че­го раз­ры­дал­ся, сжи­мая ве­ки, тря­ся го­ловой, не­нави­дя свой ха­рак­тер и те­ло, всег­да так бур­но от­кли­кав­ше­еся на силь­ные эмо­ции.

Оч­нулся Фран­суа в тес­ном коль­це объ­ятий Шар­ля. Тот си­дел на пос­те­ли, прис­тро­ив лю­бов­ни­ка - нет, лю­бимо­го - меж­ду ши­роко раз­дви­нуты­ми ко­леня­ми и опе­рев на свою мус­ку­лис­тую грудь, влаж­но поб­лески­ва­ющую в зо­лотом све­те до­гора­ющих све­чей. Тон­кая, по-се­вер­но­му свет­лая ко­жа д'Арнье слов­но све­тилась из­нутри.

- Мне еще ни с кем не бы­ло так слад­ко, как с то­бой, - низ­кое мур­лы­канье хищ­ни­ка у вис­ка, важ­ны не сло­ва, а ин­то­нация, в каж­дом зву­ке скво­зит неж­ность и до­воль­ство. - Ни­ког­да в жиз­ни. Фран­суа, не на­до пла­кать. Все очень хо­рошо.

- Я знаю, что все хо­рошо, - Фран­суа про­мор­гался, вы­тер ла­донью мок­рые рес­ни­цы. - Прос­ти. Сам не знаю, но по­рой на ме­ня на­каты­ва­ет и я на­чинаю хлю­пать в три ручья. Очень не­лов­ко по­луча­ет­ся.

Он под­нял го­лову, сни­зу вверх пос­мотрев на ли­цо Шар­ля в си­яющем брон­зой оре­оле рас­тре­пав­шихся во­лос. Мож­но бы­ло не спра­шивать лиш­ний раз, пон­ра­вилось д’Арнье или нет - ли­бо же при­ходи­лось приз­нать, что пе­ред ним ге­ни­аль­ней­ший и та­лан­тли­вей­ший из ли­цеде­ев, уме­ющий до ужа­са прав­до­подоб­но изоб­ра­зить то, че­го вов­се не ис­пы­тыва­ет. Сло­ва мо­гут быть лжи­выми, но те­ло, сер­дце, ды­хание че­лове­ка - они не лгут. Шарль был до­волен, спо­ко­ен и уми­рот­во­рен. Он сог­ла­сил­ся бы ле­жать вот так, дер­жа в объ­яти­ях из­не­мог­ше­го Фран­суа, до кон­ца све­та, а то и до са­мого Страш­но­го Су­да, и отор­вать зад­ни­цу от пос­те­ли не рань­ше, чем ар­ханге­лы пер­со­наль­но вык­ликнут Шар­ля-Ан­ту­ана-Эмиль­ена д’Арнье и Фран­суа Мо­рана. Да и то хо­рошень­ко бы по­думал, сто­ит ли шкур­ка вы­чин­ки.

- На­до же, как оно бы­ва­ет, - Фран­суа на про­бу по­пытал­ся под­ви­гать но­гами. Те­ло отоз­ва­лось дол­гой, вя­жущей болью в са­мом ни­зу жи­вота и меж яго­диц, неп­ри­ят­ной, но впол­не тер­пи­мой. Сей­час месье Мо­ран как ни­ког­да ос­тро осоз­на­вал всю неп­ристой­ность и рас­путность сво­его по­веде­ния - и хо­тел, что­бы его па­дение в про­пасть гре­ха дли­лось и дли­лось. Воз­можно, ви­ной все­му был не толь­ко Шарль д'Арнье, но и чер­то­ва пь­еса, над ко­торой ра­ботал Фран­суа. Не­весть как пре­подоб­ный умуд­рился вло­жить в текст свою тос­ку по не­дося­га­емо­му, же­лание об­ла­дать тем, что ему не при­над­ле­жало и не мог­ло при­над­ле­жать. - Я спя­тил, Шарль?

Он мот­нул го­ловой, от­бра­сывая упав­шую на гла­за чел­ку, не в си­лах вос­пре­пятс­тво­вать сво­ему бол­тли­вому язы­ку нес­ти чушь - то, о чем Фран­суа Мо­ран ду­мал, но ста­рал­ся по­мал­ки­вать:

- Сов­сем спя­тил, и все из-за те­бя. Ты ме­ня ис­поль­зу­ешь, а мне все рав­но. Мне да­же это­го хо­чет­ся. Ну не ду­рак ли я, Шарль?

Оби­да бы­ла ко­рот­кой, но ос­трой и бо­лез­ненный, как бу­лавоч­ный укол. Паль­цы Шар­ля сжа­ли пле­чо Фран­суа чуть силь­нее, чем это тре­бова­лось для лас­ки, пусть да­же и гру­бой.

- Я за­нима­юсь с то­бой лю­бовью, сви­нено­чек. Ес­ли ты не осоз­на­ешь раз­ни­цы меж­ду «ис­поль­зо­вать» и «за­нимать­ся лю­бовью», поп­ро­си мон­сень­ора, что­бы он те­бе разъ­яс­нил. Он у нас ве­ликий ри­тор и на этом де­ле со­баку съ­ел.

- Охот­но ве­рю, что пре­подоб­ный мон­сень­ор в си­лах объ­яс­нить и оп­равдать все, что угод­но - осо­бен­но ес­ли объ­яс­не­ние дол­жно пос­лу­жить оп­равда­ни­ем его ми­лых сла­бос­тей, - Фран­суа ос­то­рож­но по­вел пле­чом, выс­во­бож­да­ясь и ис­ка­тель­но заг­ля­дывая в по­тем­невшие си­ние гла­за: - Не сер­дись на ме­ня, а? Я знаю, что меж­ду эти­ми по­няти­ями есть из­рядная раз­ни­ца, но... ты ведь ме­ня не лю­бишь, прав­да? - он вздрог­нул, от­во­дя взгляд и по­нимая, что на сей раз до­пус­тил не прос­то бес­так­тность или не­ос­то­рож­ность, но гру­бую ошиб­ку. Не вре­мя для раз­го­воров о люб­ви, сей­час и ему, и Шар­лю хо­телось уто­лить том­ле­ние пло­ти, не за­дава­ясь воп­ро­сом о том, что ими дви­жет. По­тому что от этих от­ве­тов ста­нови­лось горь­ко под язы­ком и про­тив­но на ду­ше.

Шарль дву­мя паль­ца­ми взял его за под­бо­родок, вы­нудив сно­ва смот­реть ему в гла­за. «Я люб­лю те­бя». Три пус­тячных, ко­рот­ких сло­ва. Фран­суа бу­дет при­ят­но вспом­нить их, ког­да он най­дет на свою го­лову ка­кого-ни­будь за­пой­но­го тра­гика, ко­торый бу­дет драть его, пе­рег­нув че­рез по­докон­ник и от­би­рать за­рабо­ток, как су­тенер у шлюш­ки.

- Люб­лю, - нег­ромко и от­четли­во про­гово­рил он.

Фран­суа кив­нул, мяг­ко, по­нима­юще улыб­нувшись. В ны­неш­нем ве­ке сло­ва лег­ки, за них не нуж­но от­ве­чать. Как лег­ко под­слас­тить горь­кую пи­люлю. Сколь­ко раз он зло­упот­реблял этим приз­на­ни­ем, до­бива­ясь приг­ля­нув­шей­ся де­вицы? Вот и с ним пос­ту­пили так­же. Что бы не ис­пы­тывал к сво­ему слу­чай­но­му зна­ком­цу Шарль д’Арнье, он был нас­толь­ко бла­горо­ден, что вы­пол­нил ми­молет­ный кап­риз Фран­суа, приз­навшись в не­сущес­тву­ющем чувс­тве.

- Ну да... Спа­сибо, - Фран­суа ткнул­ся гу­бами в ла­донь Шар­ля, без­звуч­но бла­года­ря за лю­без­ность. - Не нуж­но бы­ло мне об этом за­гова­ривать. Мне хо­рошо с то­бой, вот и все.

Они оба зна­ли пра­вила га­лан­тной иг­ры. Д'Арнье убе­дитель­но сол­гал, Фран­суа не ме­нее убе­дитель­но сде­лал вид, что по­верил, так от­че­го же на ду­ше вдруг ста­ло так пас­кудно? До­казы­вать, оп­равды­вать­ся - толь­ко сде­лать еще ху­же, вый­ти за ус­та­нов­ленные рам­ки, где мож­но лгать, но нель­зя приз­на­вать­ся во лжи. Или все же со­весть Шар­ля чис­та, и он дей­стви­тель­но лю­бит Фран­суа? Вот толь­ко в люб­ви приз­на­ют­ся не так, не по прось­бе, а по собс­твен­но­му по­чину...

- Я хо­чу, что­бы те­бе бы­ло хо­рошо, - выс­во­бодив ла­донь, Шарль неж­но пог­ла­дил его по ще­ке. - Хо­чу стать тво­им сок­ро­вен­ным вос­по­мина­ни­ем.

- Са­мым ми­лым, ос­ле­питель­ным и при­ят­ным вос­по­мина­ни­ем в мо­ей по­ка еще та­кой ко­рот­кой жиз­ни, - под­твер­дил Фран­суа, по-ко­шачьи по­тира­ясь ще­кой о ла­донь Шар­ля, и сво­им те­лом - о его торс. - Я ни­ког­да те­бя не за­буду. Прав­да-прав­да. Что бы там не бы­ло даль­ше, что бы не слу­чилось по­том - я ни­ког­да не за­буду о те­бе, обе­щаю.

«Да уж, та­кое не за­быва­ет­ся. Или все-та­ки за­быва­ет­ся - ибо рав­но или поз­дно за­быва­ет­ся все... Но я не хо­чу за­бывать. Я дей­стви­тель­но хо­чу за­пом­нить все, что меж­ду на­ми бы­ло - и пло­хое, и хо­рошее...»

Шарль мол­чал - что мож­но ска­зать пос­ле столь обе­зору­жива­ющей ис­крен­ности? Скло­нил­ся к гу­бам Фран­суа, це­луя его нег­лу­боко и неж­но, лиз­нул в ще­ку, с ус­мешкой по­тянул за так вол­ну­ющую его се­реж­ку в неж­ном уш­ке под тем­ны­ми ло­кона­ми. Ти­хо и страс­тно вы­дох­нув:

- Мой Фран­суа. Моя Ли­лия.

- Двад­цать три го­да как Фран­суа - и я ни­чей, - яз­ви­тель­ность месье Мо­рана не за­висе­ла от ок­ру­жа­ющих ус­ло­вий, но лишь обос­тря­лась не­ожи­дан­ны­ми си­ту­аци­ями. - А тол­ку-то. До че­го я до­катил­ся… - впро­чем, бла­жен­ное вы­раже­ние ли­ца Фран­суа пря­мо про­тиво­речи­ло его брюз­жа­нию. Он и хо­тел, и не мог ре­шить­ся выс­ка­зать то­го, как он бла­года­рен д’Арнье за от­кры­тия этих лет­них дней, за все, да­же за пер­во­началь­ную вы­соко­мер­ность, за соб­лазн и двес­ти лив­ров, и за то, как Шарль от­кро­вен­но млел в его при­сутс­твии. За каж­дый вздох и звук го­лоса, ре­зони­ровав­ший в уни­сон с не­ведо­мыми преж­де стру­нами ду­ши Фран­суа. За объ­ятия и ис­ступ­ленные по­целуи, за при­кос­но­вения, ко­торы­ми Шарль буд­то же­лал на­веки за­печат­леть каж­дый из­гиб, каж­дую ли­нию мышц, на­меком про­чер­ченную под пы­ла­ющей ко­жей. До че­го Шарль д'Арнье од­нажды дот­ра­гивал­ся, то­го он уже ни­ког­да не за­бывал, нас­толь­ко бе­зум­но он был чувс­тви­телен к ощу­щени­ям. Ес­ли Фран­суа дос­та­точ­но бы­ло по­чесать за уш­ком, что­бы до­вес­ти до выс­шей сте­пени воз­бужде­ния, то Шар­лю не нуж­но бы­ло и это­го. Месье Мо­ран од­нажды мет­ко сос­трил нас­чет то­го, что д'Арнье за­водит да­же обыч­ное ру­копо­жатие, но так на са­мом де­ле и бы­ло...

Фран­суа за­возил­ся, по­удоб­нее при­мащи­вая го­лову на пле­че Шар­ля, и ни с то­го, ни с се­го за­явил:

- Я по­нял, как оно дол­жно за­вер­шать­ся. Сей­час еще по­лежу нем­ножко, вста­ну и до­пишу. Этот ваш Не­рон по су­ти сво­ей был не та­ким уж сквер­ным ти­пом. Прос­то он об­на­ружил, что ник­то не в си­лах ска­зать ему: «Нет, это­го де­лать нель­зя». Из-за это­го все и слу­чилось.

- Это Ти­гел­лин ему поз­во­лял. По­тому что, во-пер­вых, был ал­чным и бес­прин­ципным на­ем­ни­ком, а во-вто­рых, лю­бил им­пе­рато­ра пыл­кой, хоть и нес­коль­ко стран­ной лю­бовью, - под­хва­тил Шарль, по­чесы­вая рас­тре­пан­ный за­тылок ак­те­ра. - Ты все-та­ки ужас­ное соз­да­ние. Я из сил вы­бива­юсь в по­пыт­ках сде­лать те­бе при­ят­но, а у те­бя в го­лове все рав­но один Не­рон.

- По­мимо Не­рона, у ме­ня там есть еще уй­ма дру­гих пер­со­нажей. Каж­дый из ко­торых же­ла­ет выс­ка­зать свое прос­ве­щен­ное мне­ние по су­щес­тву де­ла, - уточ­нил Фран­суа. - А еще у ме­ня - то есть у пре­подоб­но­го - есть ма­дам Аг­риппи­на, об­разцо­вая прек­расная стер­ва, ко­торую не­об­хо­димо звер­ски и жес­то­ко убить. Не пред­став­ляю, как. Вряд ли его эми­нен­ция рас­щедрит­ся на за­куп­ку де­кора­ций для ко­раб­ля, так что му­читель­ную кон­чи­ну ма­дам при­дет­ся пред­став­лять за сце­ной. Что не есть хо­рошо. Пуб­ли­ке нра­вит­ся, ког­да кра­сивую жен­щи­ну уби­ва­ют пуб­лично. При­чем дол­го и изоб­ре­татель­но.

- Ну так убей, - не по­нял сущ­ности зат­рудне­ний Шарль, - ник­то из зри­телей не по­бежит от­кры­вать Све­тония и паль­цем во­дить по стро­кам, про­веряя, нас­коль­ко спек­такль со­от­ветс­тву­ет ис­то­ричес­кой прав­де. Ва­жен итог. Аг­риппи­ну из­вел ее же сы­нок, а уж ка­ким спо­собом - на ус­мотре­ние ав­то­ра.

- Чи­хал я на ис­то­ричес­кую прав­ду, я ее ве­дать не ве­даю! Мое об­ра­зова­ние - стя­нутый тре­тий том соб­ра­ния со­чине­ний ка­кого-то зам­ше­лого рим­ско­го ис­то­рика, где по­лови­ны стра­ниц не хва­тало! - ув­лекшись, Фран­суа за­гово­рил гром­че и усел­ся ря­дом с Шар­лем, бес­це­ремон­но пе­реки­нув но­ги че­рез та­лию д'Арнье. - Сам зна­ешь: зри­телям нуж­но, что­бы бы­ло за­нима­тель­но, кра­сиво и со страс­тя­ми в клочья. Мое де­ло - при­думать и об­ста­вить так, что­бы они по­лучи­ли же­ла­емое. Вот по­чему мне по­зарез не­об­хо­дим кра­соч­ный и по­каза­тель­ный спо­соб убий­ства, ко­торый я мо­гу сос­тря­пать из име­ющих­ся в мо­ем рас­по­ряже­нии под­ручных средств! Вра­зумев­ши, пад­ший ан­гел Ма­тери-Цер­кви? Ну ни­чего, как-ни­будь вы­вер­нусь… - взгляд Фран­суа опять по­дер­нулся фле­ром меч­та­тель­нос­ти. Шарль смот­рел на ак­те­ра со смесью снис­хо­дитель­нос­ти и вос­хи­щения, слов­но не в си­лах по­верить, что у этой пре­лес­ти меж­ду уша­ми с се­реж­ка­ми фаль­ши­вого зо­лота и под буй­ной каш­та­новой ше­велю­рой кро­ют­ся са­мые нас­то­ящие моз­ги, да еще ка­кие.

- Нет, - вздох­нул д'Арнье, тре­бова­тель­ным жес­том ука­зывая на рас­сы­пан­ные лис­ты, - мое тер­пе­ние лоп­ну­ло. Я дол­жен не­мед­ленно про­честь хо­тя бы на­чало это­го бес­смертно­го тво­рения, по­ка ты бу­дешь во­зить­ся с фи­налом.

- Мое, не дам! - ис­тошно за­вере­щал Фран­суа, без­на­деж­но ста­ра­ясь при­давить Шар­ля к по­душ­кам и не поз­во­ляя то­му под­нять­ся с пос­те­ли. Пос­ле­дова­ла крат­кая, но шум­ная воз­ня, в хо­де ко­торой д'Арнье уку­сили за пред­плечье, а Фран­суа в прис­ту­пе ис­те­ричес­ко­го хи­хиканья сва­лил­ся на пол, от­ку­да сок­ру­шен­но за­явил: - Лад­но, черт с то­бой, чи­тай. Хо­тя это и про­тив тра­диции - чи­тать еще не до­писан­ное.

Ак­тер под­нялся на но­ги, оза­дачен­но скри­вив­шись и за­шипев при по­пыт­ке сде­лать шаг. По­доб­рал со­роч­ку, на­тянул ее. Прих­ра­мывая - и прит­во­ря­ясь бо­лее, чем сле­дова­ло - ус­тро­ил­ся на сту­ле, по-дет­ски под­тя­нув под се­бя бо­сые но­ги. Под­ви­нул в сто­рону Шар­ля стоп­ку раз­рознен­ных, без­жа­лос­тно ис­черкан­ных лис­тов, прис­тукнув по ним паль­цем, мол, на­чало здесь, а к се­бе при­тянул лист чис­той бу­маги и чер­ниль­ни­цу. Зас­тро­чил, до­воль­но улы­ба­ясь собс­твен­ным мыс­лям и со­вер­шенно не об­ра­щая вни­мания на Шар­ля, слов­но его тут не бы­ло и в по­мине. Д'Арнье по­удоб­нее ус­тро­ил­ся в кро­вати, прид­ви­нул све­чу и пог­ру­зил­ся в чте­ние, рас­кла­дывая стра­ницы по по­ряд­ку.

Фран­суа не поль­стил и не пре­уве­личил. Пь­еса и впрямь бы­ла не­дур­на, не без юмо­ра и жи­вой мыс­ли, с мо­мен­та­ми, спо­соб­ны­ми по-нас­то­яще­му взвол­но­вать зри­теля. Шарль пой­мал се­бя на том, что сов­сем не про­тив быть Ти­гел­ли­ном это­го спек­такля. Раз­ве не ве­лико­леп­но пе­режить на сце­не свои под­линные чувс­тва, вы­давая их за ис­кусную иг­ру?

В ка­кой-то миг Фран­суа опять по­терял счет вре­мени и осоз­на­ние брен­ной ре­аль­нос­ти, быс­трым ше­потом про­гова­ривая реп­ли­ки и от­счи­тывая по паль­цам ко­личес­тво сло­гов в строч­ках. Все­цело уй­дя в пе­рипе­тии су­деб и страс­тей дав­но умер­ших, а мо­жет, ни­ког­да не су­щес­тво­вав­ших лю­дей. Он не знал, ми­новал уже час или два, ув­ле­чен­но и ярос­тно вып­лески­вая на бу­магу то, что рож­да­лось в его фан­та­зии, бро­сая ском­канные лис­ты с не­удач­ны­ми сце­нами под стол, хва­тая но­вые и ду­мая толь­ко об од­ном - не за­быть бы, не за­быть, ус­петь пой­мать, ух­ва­тить, приш­пи­лить ми­молет­ную мысль кон­чи­ком пе­ра к бу­маге, как тре­пещу­щую ба­боч­ку.

Ти­гел­лин дол­жен уме­реть - по­тому что так дик­ту­ют за­коны дра­мы, по­тому что ник­то из зри­телей не ожи­да­ет по­доб­ной раз­вязки. Ведь он и его жес­то­кая лю­бовь - единс­твен­ное, что де­ла­ет ти­рана че­лове­ком. И яко­бы все­силь­ный фа­ворит это зна­ет, по­тому что ина­че нель­зя, по­тому что фа­тум-Судь­ба, по­тому что в ис­ка­жен­ном соз­на­нии Не­рона толь­ко смерть мо­жет быть до­каза­тель­ством ис­тинной и ис­крен­ней люб­ви...

«По­тому что я так ви­жу», - бор­мо­тал Фран­суа. По­черк на пос­ледних лис­тах ви­лял впра­во и вле­во, кисть опять скру­тило му­читель­ной су­доро­гой - что слу­чалось вся­кий раз, ког­да ему при­ходи­лось дос­та­точ­но дол­го пи­сать. Все же он су­мел ак­ку­рат­но и поч­ти кал­лигра­фичес­ки вы­вес­ти сло­во «Ко­нец», схва­тить бу­маги в охап­ку и, не пе­речи­тывая, шлеп­нуть не­оп­рятную пач­ку ря­дом с Шар­лем, бур­кнув: «На, чи­тай, все».

Ис­полнив свой долг, Фран­суа Мо­ран заб­рался в из­ножье пос­те­ли, бе­реж­но ба­юкая но­ющую ру­ку и тер­пе­ливо до­жида­ясь, по­ка прой­дет резь в сус­та­вах.

- Мол­чи... - вне­зап­но сор­ва­лось с губ Шар­ля д'Арнье, от­ца Ан­ту­ана, а по­том он пов­то­рил уже чет­че, не от­ры­вая глаз от под­ра­гива­юще­го в паль­цах лис­та: