Страница 30 из 69
Вынести три дня вынужденной разлуки оказалось выше сил д'Арнье. Он не мог отделаться от навязчивых мыслей о Франсуа. Ему было необходимо знать, чем сейчас занят актер, как он проводит время вдали от него, запертого в роскошном узилище архиепископского дворца. Шарль хотел засыпать и просыпаться рядом с Франсуа, видеть тень длинных ресниц на смуглых щеках, созерцать улыбку Морана, ясную, как солнечный зайчик, слышать его голос, звонкий и четкий. В конце концов Шарль убедил себя в том, что донельзя беспокоится за судьбу пьесы его высокопреосвященства, волей судьбы оказавшейся в руках месье Морана. Молодой человек весьма талантлив в стихосложении, в этом д'Арнье убедился самолично - но где гарантия того, что в увлечении своем юный творец не перейдет границ дозволенного? Еще состряпает из драгоценной трагедии его эминенции пасквиль, годный лишь для уличного балагана, или разухабистую комедию нравов. С провинциального остроумца станется. Пастырский долг д'Арнье состоит в том, чтобы приглядеть, вовремя вмешаться и пресечь.
Вот так, ведомый благими намерениями и злоупотребляя привилегиями, отец Антуан, которого никому и не приходило в голову стеречь, ускользнул на свободу. Устремившись в маленькую гостиницу за площадью Ангелов, туда, где была комната, пропахшая солнцем, апельсинами и миндалем, который так любило грызть живое воплощение безумного южного очарования. Франсуа наверняка разгневан и будет честить его, на чем свет стоит. Обвиняя во лжи, умалчивании и том, что отец Антуан в коварстве своем завлек невинную жертву в сети священного обмана. Конечно, в чем-то месье Моран будет прав, но способен ли актер осознать: Шарль желает ему только и исключительно блага?
- Менянетязанятзайдитепопозже, - неразборчиво донеслось из-за гостиничной двери в ответ на стук Шарля. Д'Арнье на всякий случай подергал гнутую дверную ручку - заперто изнутри.
- Месье Моран, это я, - вполголоса окликнул Шарль, чувствуя себя на редкость по-дурацки. Никогда прежде ему не доводилось униженно стоять в гостиничных коридорах под закрытыми дверями. А коли упрямый мальчишка не пожелает впустить его, что же, вышибать створку плечом? Под ехидными и разгневанными взглядами постояльцев, рискуя вызвать праведное негодование мадам Деливрон, стоящей на страже достойной репутации своего пансиона? А какие пикантные сплетни полетят по Тулузе, страшно представить… - Открой, будь добр, - Шарль вздохнул и добавил: - Пожалуйста.
Он почти смирился с мыслью о том, что сейчас на его повинную голову обрушится шквал незаслуженных проклятий - но дверь распахнулась, а за ней стоял Франсуа. Растрепанный, в сорочке с закатанными по локоть рукавами и со столь отсутствующим видом, что д'Арнье уже приготовился услышать вопрос: «Вы кто, сударь, и что вам здесь нужно?»
- А, - только и сказал месье Моран, отступая назад. - Блудливый несвятой отец пожаловали. Сядь куда-нибудь, выпей и не мешай мне, Бога ради. Я с тобой потом поругаюсь. Сейчас некогда, - шатающейся походкой сомнамбулы актер вернулся за стол, предоставив Шарлю устраиваться по своему усмотрению.
Войдя и тщательно прикрыв дверь, д'Арнье с искренним удивлением огляделся по сторонам. За три дня Франсуа умудрился превратить гостиничный нумер в истинный приют одержимого литератора. Он безжалостно распотрошил доверенное ему «Сердце тирана» на отдельные страницы, разбросав их повсюду - на столе и подоконниках, на полу и кровати. Парочка листов, вызвавших особенное неудовольствие Франсуа, была с размаху нанизана на декоративные зубцы каминной решетки. Дополняли картину творческого экстаза составленные в угол пустые бутылки, корзина с бутылками полными, обкусанный со всех сторон яблочный пирог и надрезанная палка чесночной колбасы. Благоухавшая столь резко и отвратно, что Шарль невольно зажмурился и первым делом вышвырнул ее в окно.
- Франсуа, ты за эти дни съел хоть что-нибудь или только пил?
- Не помню, - месье Моран строчил прямо поверх строчек отданного на заклание текста, а взгляд, которым он одарил Шарля, был преисполнен вдохновенного безумия. - В самом деле, как жрать-то охота… Ну и развеселый затейник твой преподобный отче, - Франсуа захихикал. - Мне такая похабень в жизни бы на ум не пришла. Должно быть, это у него от монашеского воздержания. Монсеньор как, блюдет себя ради прекрасной Целибат или тоже грешит напропалую?
- Его эминенция давно отлучен от возможности грешить - не только своим саном, но и немилостью природы, постигающей слишком резвых в юности старцев, - д'Арнье двумя пальцами сдернул с каминной решетки один из забракованных листов. Бегло просмотрел, скептически приподнял бровь и аккуратно нанизал обратно. - Не думаю, чтобы монсеньору пришлось бы по душе такое обращение с уникальным экземпляром его бессмертного творения.
- А какая разница, я все равно его переписал, - отмахнулся актер. - Теперь его рукописью можно смело топить печку, - он уткнулся в бумаги, выхватывая то один лист, то другой, сравнивая, записывая и вычеркивая с такой силой, что бумага рвалась под пером. В своем увлечении творчеством Франсуа совершенно не заметил, как в нумер доставили обед. Упустил он и тот факт, что Шарль заботливо подсунул ему тарелки под самый локоть. В рассеянности месье Моран не слишком-то благовоспитанно прихватывал пальцами кусок то здесь, то сам, посыпая листы крошками и объедками, и пытаясь одновременно записывать. Пока его наконец не постиг бич средневековых монахов и современных литераторов - судорога, мертвой хваткой скрутившая пальцы. Франсуа взвыл, выронив брызнувшее чернилами перо и безжалостно ударяя онемевшей рукой о край стола в попытках восстановить кровотечение: - Уй-ей-ей, зараза, ну как невовремя, сволочь, больно же…
- Прекрати, - Шарль бесцеремонно извлек вяло протестующего творца из-за стола, оттащив на постель и завладев поврежденной кистью. Под нежной кожей словно набухли твердые узелки, д'Арнье привычными движениями массировал и разминал руку Франсуа, не обращая внимания на жалобные вопли над ухом. - Творение его эминенции не заслуживает, чтобы ты калечился ради него. Потерпят твои римляне. Благо они давно умерли.
- Но у меня финал!.. - рвался обратно Франсуа.
- Финал тоже подождет, - не терпящим возражений голосом припечатал Шарль, удерживая месье Морана на месте. Напряженно-окаменевшая кисть в его руке расслабилась, пальцы неуверенно шевельнулись, пощекотав ладонь. - Излишнее рвение порой бывает куда хуже злонамеренной небрежности. Если б я не пришел, ты так и зачах бы от голода и недосмотра, пытаясь сделать творение его эминенции идеальным. Кстати, каким ты его нашел при более близком знакомстве?
- Та еще булочка с кайенским перцем, - охарактеризовал пьесу Франсуа, разминая вернувшуюся к жизни кисть. - С ядреным таким перчиком. Однако опус преподобного отца выгодно отличается от тех постановок, что имеют одну цель - показать сладко изумленному обществу, как на сцене кого-нибудь имеют. Ну, или откровенно намекают на поиметие. Тут же есть смысл. И подтекст. И куча симпатичных персонажей на выбор, что главных, что второстепенных.
- На роль одного из которых его преосвященство прочит меня, - открыл секрет Шарль, облегченно переведя дух и понимая, что ссора не грянет. Месье Моран не обманул его ожиданий, здраво оценив ситуацию. Поняв, что д'Арнье оказал ему ценнейшую услугу. Как бы еще месье Моран, актер без ангажемента, смог свести столь редкостное знакомство? А теперь полюбуйтесь на него - сидит и железной рукой правит архиепископское творение, да еще осмеливается вовсю критиковать его эминенцию. Счастливчик, сам не понимающий своего счастья. - А тебя, похоже, де Лансальяк желает видеть Нероном.
- Хорошая роль. Я бы справился, - задумчиво кивнул Франсуа. Увлекшись переделкой пьесы, он напрочь позабыл о своем намерении никогда впредь не иметь дела с коварным обманщиком и соблазнителем Шарлем д'Арнье. Сейчас, когда Шарль вновь пришел к нему, напомнил о хлебе насущном и так бережно массировал болящее запястье, Моран мысленно простил ему все. Было - и прошло. Незачем вспоминать. Он должен быть по гроб жизни благодарен Шарлю за покровительство. И это будет так заманчиво, выйти вместе с ним на одну сцену… - Постой-постой, я что-то не вразумевши. Ты - ты будешь играть? - актер в глубочайшем изумлении вытаращился на д'Арнье. - Ты что, умеешь?
- Между священником и лицедеем разница невелика, как утверждает преподобный. Тому и другому надлежит увлечь публику, вдохновить ее, заставив плакать или смеяться по своему усмотрению, - пожал плечами Шарль. Несколько месяцев тому отец Антуан бросил мимолетный взгляд в рабочие бумаги его эминенции, обнаружив там отрывок будущей пьесы и без труда запомнив его. Отпустив руку Франсуа и скатившись с кровати, д'Арнье бухнулся на одно колено, и, прижав руку к сердцу, с выражением продекламировал: