Высокие небеса Тулузы

- Ах, ка­кая от­кро­вен­ная лесть, - со смеш­ком от­махнул­ся Фран­суа. - По­ка я еще ник­то. Оты­щите ме­ня лет че­рез де­сять и, ес­ли я не по­теряю го­лос, не пом­ру в до­роге от ли­хорад­ки или не пропью та­лант - то вый­ду на сце­ну ко­ролев­ско­го те­ат­ра. Шарль, ес­ли вы не по­забы­ли, я как-то го­ворил вам о ль­ве и ли­лии - ну, так я это со­чинил. На днях. Для вас… те­бя.

Он заж­му­рил­ся, мяг­ко и лег­ко вы­дох­нув че­тыр­надцать по­ложен­ных строк со­нета. Рас­ска­зывая о ди­ком зве­ре, за­воро­жен­ном ми­молет­ной кра­сотой вы­рос­ше­го в те­ни цвет­ка, и о ли­лии, оча­рован­ной кра­сотой и мощью ль­ва, спо­соб­но­го пе­рело­мить тон­кий сте­бель од­ним уда­ром ла­пы, но не тро­нув­ше­го хруп­кой кра­соты. Они бы­ли счас­тли­вы, по­ка сол­нце не ис­су­шило ру­чей. Ль­ву приш­лось уй­ти, ли­лия увя­ла, ибо не­кому боль­ше бы­ло вос­хи­щать­ся ее аро­матом.

- Очень кра­сиво, Фран­суа. И очень грус­тно, - Шарль по­мол­чал, пов­то­ряя про се­бя ус­лы­шан­ные строч­ки - что­бы за­пом­нить их нав­сегда. - Мне бы не хо­телось, что­бы ты увял в оди­ночес­тве, за­бытый и ос­тавлен­ный все­ми.

- О, до это­го еще да­леко, - Фран­суа сол­нечно, бес­печно улыб­нулся. - К то­му же доб­рая Фор­ту­на вновь ре­шила про­явить ко мне бла­гос­клон­ность. Ва­ша ми­лость боль­ше не смо­жет поп­ре­кать ме­ня без­дель­ем и гре­хом праз­днос­ти. Ка­жет­ся, я по­дыс­кал мес­то, ди­рек­тор и вла­делец ко­торо­го ми­лос­ти­во сог­ла­сил­ся взгля­нуть на ме­ня и оце­нить мои спо­соб­ности. Ес­ли я при­дусь по ду­ше ему и труп­пе, ме­ня возь­мут на ис­пы­татель­ный срок. Раз­ве не за­меча­тель­но?

- За­меча­тель­но, - сев­шим го­лосом под­твер­дил д'Арнье. - Труп­па мес­тная или заг­ля­нув­шая в Ту­лузу про­ез­дом?

- Мес­тная, хо­тя и не слиш­ком из­вес­тная. Они… они выс­ту­па­ют на под­мос­тках, что на пло­щади свя­той Же­невь­ев. Не Бог весть что, но для на­чала впол­не сой­дет… Ты огор­чен? - он всем те­лом раз­вернул­ся к Шар­лю. - Я расс­тро­ил те­бя сво­ими пус­ты­ми вир­ша­ми? - сам Фран­суа по­лагал, что со­нет вы­шел не­дос­та­точ­но об­разным, но слиш­ком ма­нер­ным.

- Прек­расные сти­хи, и не на­до воз­во­дить на се­бя нап­расли­ну, - д'Арнье об­нял его, чуть ука­чивая на гру­ди. По­возив­шись, Фран­суа удов­летво­рен­но вздох­нул:

- Как хо­рошо… хоть прев­ра­щай­ся в де­рево и ос­та­вай­ся здесь нав­сегда.

- Не сто­ит, ина­че мне жут­ко­вато да­же пред­ста­вить, как бу­дет выг­ля­деть лю­бов­ный акт в на­шем ис­полне­нии. Раз­ве что ты бу­дешь дуп­листым де­ревом, - вы­раже­ние ли­ца Шар­ля бы­ло тра­гичес­ки-серь­ез­ным. Фран­суа ра­дос­тно рас­хо­хотал­ся, от­ки­дывая го­лову на­зад и блес­тя мел­ки­ми зуб­ка­ми.

- Су­уч­ком в дуп­ло! - вы­гово­рил он меж­ду па­рок­сизма­ми сме­ха. - Да ну те­бя! Ты еще за­думай­ся, как оно скри­петь бу­дет! А ес­ли зас­тря­нет там, внут­ри?

- К скри­пу мож­но при­вык­нуть. Кро­вать то­же скри­пит, а вот что де­лать, ес­ли дуп­ло об­лю­бу­ют пче­лы? - за­дум­чи­во из­рек д'Арнье, ло­вя ак­те­ра за пле­чи и оп­ро­киды­вая се­бе на ко­лени.

- Дож­дать­ся осе­ни, вы­курить пчел, вы­тащить мед... и съ­есть! - Фран­суа вы­рази­тель­но про­вел кон­чи­ком язы­ка по гу­бам, слов­но со­бирая пос­ледние бла­го­ухан­ные ка­пель­ки осен­не­го ме­да. - А вес­ной - цвес­ти и бла­го­ухать... Хо­рошо быть де­ревом на во­ооль­ном вет­руу! - он сме­ял­ся, гля­дя сни­зу вверх на Шар­ля, вски­дывая ру­ки и кла­дя ла­дони ему на пле­чи, при­тяги­вая навс­тре­чу се­бе, навс­тре­чу неж­но очер­ченным и при­от­кры­тым в сме­хе гу­бам, ка­рим гла­зам с мер­ца­ющи­ми в их глу­бине лу­кавы­ми зе­лены­ми ис­корка­ми. Навс­тре­чу сво­ей го­тов­ности при­нимать и от­да­вать, тре­бова­тель­но впи­ва­ясь в гу­бы, пог­ла­живая язы­ком чу­жой язык, ца­рапая не­воль­но сог­нувши­мися в ког­ти паль­ца­ми пле­чи Шар­ля сквозь кам­зол и ру­баш­ку. За­рыва­ясь паль­ца­ми в гус­тые во­лосы Шар­ля, ощу­щая, как д'Арнье рас­сте­гива­ет пу­гови­цы на его жи­лете и рас­пуска­ет ре­мень, про­ника­ет ла­доня­ми под со­роч­ку, гла­дя жи­вот и спи­ну, ехид­но-лас­ко­во выс­пра­шивая:

- Но те­перь-то ты до­гадал­ся, ка­кая часть те­ла у ме­ня чувс­тви­тель­нее все­го?

- Ты весь - как од­на боль­шая и очень чувс­тви­тель­ная часть, - про­вор­чал Фран­суа, с ве­личай­шей не­охо­той от­ры­ва­ясь от губ Шар­ля, что­бы то­роп­ли­во глот­нуть воз­ду­ха. - Паль­цы. Гу­бы. Во­лосы. Ты точ­но ро­дил­ся на свет с единс­твен­ной целью - од­нажды свес­ти ме­ня с ума. Ах, Шарль... - он скло­нил­ся по­ниже, при­жима­ясь гиб­ким, лег­ким те­лом, вы­гиба­ясь под паль­ца­ми, пог­ла­жива­ющи­ми лож­бинку поз­во­ноч­ни­ка на уз­кой спи­не. - Воз­дух тут, что ли, ка­кой-то осо­бен­ный… или во­да… или ви­но, что лю­ди схо­дят от не­го с ума.

Д'Арнье ли­хора­доч­но стас­ки­вал с не­го и с се­бя все, что в этот миг ка­залось лиш­ним - кю­лоты, чул­ки, ис­поднее. Туф­ли Фран­суа од­на за дру­гой уле­тели в тра­ву, а сто­ять бо­сиком на уз­ло­ватой и теп­лой зем­ле бы­ло уди­витель­но при­ят­но.

- Воз­дух тут не при чем. Прос­то вы, южа­не, с рож­де­ния не­нор­маль­ные, - го­рес­тно кон­ста­тиро­вал Шарль, при­тяги­вая Фран­суа к се­бе, уса­живая вер­хом и с лег­костью при­под­ни­мая под яго­дицы. Отыс­ки­вая сво­им гор­до вздыб­ленным му­жес­твом за­вет­ное от­вер­стие, дви­га­ясь по зна­комо­му пу­ти, с каж­дой по­доб­ной про­гул­кой не те­ряв­ше­му сво­ей пре­лес­ти, но об­ре­тав­ше­му но­вые от­тенки и гра­ни. - Ва­ше бе­зумие за­раз­нее чу­мы и ос­пы - а я, ви­димо, умуд­рился под­це­пить эту за­разу от те­бя. Как же я хо­чу те­бя, Фран­суа…

От­вет месье Мо­рана проз­ву­чал не­раз­борчи­во, пе­рей­дя под фи­нал в про­тяж­ный стон, в ко­тором от­четли­во проз­ву­чало чье-то имя, пе­реме­шан­ное с не­лепы­ми, но так сла­дос­тно зву­чащи­ми проз­ви­щами. Фран­суа выг­нулся ду­гой, за­ломив ру­ки за спи­ну и нак­рыв ла­доня­ми паль­цы Шар­ля, сми­нав­шие его ма­лень­кие яго­дицы, на­мер­тво пе­реп­ле­тя свои паль­цы с его. Он выг­нулся ду­гой, зап­ро­киды­вая го­лову, по­ка упав­шая на­зад мас­са вь­ющих­ся ло­конов не пе­репу­талась с тра­вой - и зас­тыл, при­под­ни­ма­ясь и опус­ка­ясь в такт дви­жени­ям про­никав­ше­го в не­го все глуб­же и глуб­же д'Арнье. Тот по­жирал гла­зами из­ви­ва­юще­еся на его чле­не гиб­кое, смуг­лое, по­лумаль­чи­шес­кое те­ло, об­ре­чен­но соз­на­вая - Фран­суа Мо­ран стал для не­го на­вяз­чи­вой иде­ей. Им нель­зя на­сытить­ся, да­же ес­ли не вы­пус­кать его из пос­те­ли все семь дней не­дели.

- Боль­ноо, - хрип­ло прос­то­нал Фран­суа, отс­тра­ня­ясь так да­леко, что воз­бужден­ное дос­то­инс­тво Шар­ля поч­ти выс­коль­зну­ло из не­го - и су­дорож­ным рыв­ком на­сажи­ва­ясь об­ратно. - Ох, Ша­ааарль… По­мед­леннее… Ах, как хо­рошо… Еще!

- Так «еще» или «боль­но»? - Шарль вы­пол­нил его прось­бу, ди­вясь че­лове­чес­кой при­роде, спо­соб­ной отыс­кать зо­лотую кру­пицу нас­лажде­ния в да­же не­объ­ят­ных руд­ных от­ва­лах бо­ли и стра­дания.

- От­стань, - Фран­суа под­хва­тила тем­ная, стре­митель­ная ре­ка на­рас­та­юще­го удо­воль­ствия, ког­да зву­ки внеш­не­го ми­ра от­сту­пали, бро­сая его пос­ре­ди кло­кочу­щего мо­ря собс­твен­ной про­буж­да­ющей­ся чувс­твен­ности. Мо­ран рас­пря­мил­ся, по­дав­шись впе­ред и впив­шись паль­ца­ми в пле­чи Шар­ля, на­вис­нув над ним и силь­ны­ми, уп­ру­гими тол­чка­ми ярос­тно вко­лачи­вая его в се­бя, гля­дя мут­ны­ми от вож­де­ления, страс­ти и бо­ли гла­зами - но ни­чего не ви­дя. На­жимая и на­жимая, тя­жело, как нат­ру­жен­ная ло­шад­ка, фыр­кая но­сом, и над­рывно пос­та­нывая сквозь стис­ну­тые зу­бы. Бе­зос­та­новоч­но ра­ботая бед­ра­ми, сколь­зя разъ­ез­жа­ющи­мися в сто­роны ко­леня­ми по тра­ве, по-зме­ино­му вы­гиба­ясь под ла­доня­ми Шар­ля - гиб­кое, пок­ры­тое ис­па­риной соз­да­ние со смуг­лой ко­жей, слов­но све­тив­шей­ся из­нутри. Вы­нуж­дая д'Арнье до кро­ви об­ди­рать спи­ну о шер­ша­вый ствол каш­та­на - и уво­дя за со­бой в оку­тан­ную жар­ким ма­ревом, зной­ную пус­ты­ню, в са­мом сер­дце ко­торой про­бивал­ся сквозь пес­ки прох­ладный, кол­дов­ской ис­точник. Шарль до кро­вопод­те­ков сжи­мал его яго­дицы, уми­рая от же­лания пог­ру­зить­ся в не­го еще, еще, еще раз, а по­том сно­ва, прон­зить так глу­боко, что­бы Фран­суа ощу­тил би­ение его пло­ти у са­мого сер­дца.