Dual

Еще секунду облик девушки, которой я не знаю, маячит перед моими глазами: острые скулы, ямочка на подбородке, едва заметные веснушки, светлые брови. А потом лицо незнакомки исчезает, стирается, и я вижу совсем другое.

Я стою у кирпичной стены, возле мусорного бака, и на асфальте рядом со мной лежит мужчина. Мертвец — это сразу ясно. Мертвее дохлого скунса, как говорил... Кто это говорил? Не помню.

Ранний вечер, в просвете между высокими домами видна улица. Там машины, гудки, шум, там толпы людей, но здесь никого, кроме нас двоих.

Что я тут делаю? И кто я такой? Позади, в прошлом, пустота, словно я возник только что, прямо в этом проулке, возле вонючего мусорного бака. Одет в светло-голубые джинсы, кожаные мокасины, легкую сорочку и спортивный пиджак. С куском арматуры в левой руке. В висках пульсирует тягучая боль, а перед глазами маячит лицо девушки. Оно быстро исчезает, боль стихает, и я остаюсь один на один с переулком и мертвым телом у моих ног.

Поднимаю руку, недоуменно гляжу на арматурный прут. На его конце кровь. Значит, я убил этого человека? Почему? Может он ударил меня по голове, отсюда и боль? И память из-за этого отшибло. А я защищался...

С одной стороны проулок перегорожен железным забором, под которым валяются ящики, с другой стороны улица. Сюда пока никто не заглянул, но если заглянет, то я попал.

А может он жив?

Я наклоняюсь, замечаю кровоточащую ссадину на виске мужчины, беру его за плечо и переворачиваю на спину. Ему лет сорок. Он коротко острижен, одет обычно: темные брюки и пиджак, бледно-голубая рубашка. Лицо обычное, и часы на руке тоже — все обычное. Живот разворочен, весь в крови, с такими ранами долго не живут. На меня даже тошнота накатывает. Неужели можно оставить такую рану обычным железным прутом? В ней будто зазубренным крюком ковырялись.

На улице, совсем рядом, громко сигналит машина, звук врывается в тупик, бьет по ушам. Гудок не имеет ко мне никакого отношения, но я вздрагиваю. Перехватываю прут, сую конец в мусорный бак и пытаюсь стереть кровь о лежащий там мусор. Потом зажимаю прут под мышкой, снова вытираю — один конец, за ним другой, после чего швыряю прут через забор. Это орудие убийства, и лучше, чтобы моих отпечатков на нем не было. Прут падает на что-то железное, оно стучит и лязгает за оградой.

И что теперь делать? Просто свалить отсюда? Сунуть руки в карманы и расслабленной походкой выйти на улицу, будто я не при чем, будто позади возле мусорного бака не лежит тело с развороченным животом? Нет, нужно хоть что-то выяснить. Когда я перевернул человека на спину, его правая рука откинулась в сторону, теперь между рукавом пиджака и часами что-то видно на коже. Присев на корточки, я поддергиваю рукав. Это татуировка. Двухголовая змея, свернувшаяся двумя кольцами; смахивает на знак бесконечности, перевернутую набок восьмерку.

Я морщусь, тру лоб, но никаких воспоминаний символ не пробуждает. Может, стоит проверить карманы? Лезу в его пиджак, и тут в переулок проникает звук близкой сирены.

Через миг полицейская машина с визгом шин въезжает в тупик. Сирена смолкает, распахиваются двери, а я, вскочив, бросаюсь к забору. Мне вслед летит предупреждающий окрик. Я прыгаю на ящики, которые скрипят и рассыпаются под ногами, перемахиваю через забор. Падаю, сразу отталкиваюсь от асфальта ладонями, распрямляюсь и бегу дальше, мимо груды пустых канистр, на которые угодил мой прут. Сзади снова крики, стучат шаги. Впереди такая же улица, как и та, откуда появились копы, но здесь меня никто не ждет.

Чтобы не привлекать внимание, я заставляю себя умерить шаг. Отряхиваясь на ходу, сворачиваю за угол и едва не сталкиваюсь с коляской, которую толкает молодая мамаша. Я извиняюсь, сворачиваю вправо. Ссутуливаюсь, склоняю голову, будто в задумчивости. Иду быстро, но не бегу; оглядываюсь исподлобья. Улица как улица. Дома, магазины на первых этажах, закрытое кафе, люди спешат по своим делам. Прохладно, осень. Мимо проезжает автобус. Машинально отдернув правый рукав, смотрю на часы — половина седьмого. А часы-то дорогие, как, впрочем, и пиджак, и мягкие мокасины из серой замши. Дойдя до угла, я оглядываюсь — копов сзади нет — и ныряю за поворот.

В кармане пиджака лежит смятая десятка и несколько монет, в другом я нахожу автомобильный ключ с брелоком, на которым значок “шевроле”. Где-то неподалеку моя тачка? Или, наоборот, далеко.

Сердце уже не колотится так истошно, соображаю я уже получше. Пытаюсь хоть как-то обмозговать произошедшее. Если подумать, я как-то очень ловко перемахнул через забор, приземлился по другую сторону, вскочил, побежал… Ни подвернутой ноги, ни ушибов — похоже, я тренированный. Прошлое по-прежнему кажется непроницаемо-черной стеной. Сам себе я представляюсь каким-то плоским, вроде вырезанной из бумаги фигуры. Человек без судьбы, без целей и мотивов, без биографии. Никаких воспоминаний, только лицо незнакомой девушки с веснушками, больше ничего не помню.

Внезапно это лицо, вновь возникшее перед глазами, заливает красным, будто кровью. Весь мир затягивает багрянец. Я едва не вскрикиваю, в висках ломит так, что глаза наполняются слезами. Что-то плохое случилось с этой девушкой совсем недавно… Или со мной? С нами обоими? Меня снова подташнивает, на этот раз от страха и слабости, вызванных воспоминаниями о… О чем? Не могу вспомнить.

Иду дальше, сжав кулаки, стараясь не цеплять прохожих плечами. Гляжу прямо перед собой, даже не моргаю, боясь упасть. Очень медленно сердце начинает успокаиваться, слабость проходит.

Наконец достигаю улицы, откуда в проулок с мертвецом свернула полицейская машина. Она широкая, напротив проулка стоит офисная высотка, под ней большая парковка. Может там и находится мое авто? Нажимаю на кнопку и сквозь уличный шум слышу писк, но доносится он не с корпоративной стоянки. На моей стороне улицы всего, в десятке метров, мигает фарами приземистый спортивный “шевроле”. Иду к нему, поглядывая в сторону проулка, который метрах в ста дальше по улице. Рядом с ним стоят две полицейские машины.