Dual

 

Я не дышу. Вся обратилась в слух, следя за шагами в коридоре. Они неторопливые, тяжелые. Половицы скрипят возле двери туалета, и я судорожно вспоминаю, что у меня под рукой. Вантуз, щетка для унитаза, лак для волос. Ими, что ли, отмахиваться? Я здесь как мышь в норке-тупике — некуда бежать. Остается только дрожать и ждать, пока схватят.

Шаги еще ближе, и я покрываюсь испариной. Только не заглядывай в туалет, только не открывай эту дверь! Внутри никого нет, темно же здесь, видишь? Видишь?..

Половица скрипит совсем близко. Я вся сжимаюсь, перемалываю жвачку зубами, чтобы не заорать. Часто и мелко дышу, а по спине бегут мурашки.

Пара секунд тишины...

И человек, вломившийся в квартиру, проходит дальше по коридору. Теперь нужно дождаться, когда он зайдет в комнату, и тихо убраться отсюда — других вариантов нет. Если не рискну, меня найдут.

Накинув на плечи лямки рюкзака, сжимаю дверную ручку. Когда шаги отдаляются еще немного, я осторожно приоткрываю дверь и выглядываю.

В моей комнате спиной ко мне стоит высокая женщина. Светлые недлинные волосы, широкие плечи, большие кулаки — знакомо, очень знакомо… Это же медсестра-громила из больницы. Выследила меня.

Она сжимает и разжимает правый кулак, будто разминает пальцы перед ударом. Идет в глубину комнаты и скрывается из вида.

Быстрей, сейчас!

На цыпочках, я проскальзываю в щель. Едва не наступаю на тело Роуз. Она лежит на спине, руки раскинуты, лица не видно под волосами. Из-под затылка растекается кровь, пропитывает рыжие пряди. Кровью даже пахнет, и этот запах липнет к коже.

Я с трудом отрываю взгляд от лужи на полу. Женщина-громила ходит по комнате — слышны шаги, стук ящиков. Я неслышно перешагиваю ноги Роуз, выбираюсь из квартиры. Сперва стараюсь не шуметь, тихонько бегу по этажу. Затем не выдерживаю, кубарем скатываюсь по лестнице. Ступени мелькают перед глазами, уши заложило от страха. Толкаю дверь плечом и выскакиваю на улицу.

Холодно и темно, фонарь светит прямо в лицо. Нужно позвонить в полицию — Роуз же истекает кровью! Вдруг громила ее добьет? Или уже убила… Я разрываюсь между желанием бежать куда глаза глядят и необходимостью помочь. Все-таки нельзя так все оставить! Завернув за угол, заглядываю в маникюрный салон «Тэм Ли», что на первом этаже. Над головой звенит колокольчик.

— Мы закрыты! — в меня тут же летит крик с восточным акцентом. В пустом зале два ряда столиков с пузырьками и лаками — красными, как ногти Роуз, как кровь под ее головой. В проходе между столиками подбоченилась миниатюрная пожилая азиатка. В одной руке она держит швабру, будто готова ею ударить. Наверное, передо мной та самая Тэм Ли с вывески.

— Наверху стреляют! — кричу в ответ, и Тэм Ли вздрагивает. — Убийство! Звоните «девять-один-один», срочно!

И убегаю, прежде чем она успевает ответить. Улица все еще пуста, и я припускаю со всех ног. Рюкзак стучит по спине, холодный воздух врывается в легкие, под ногами плещутся лужи. Бегу мимо минимаркета, запаркованных машин, и вдруг понимаю, что двигаюсь обратно к больнице. Нет, так не пойдет, лучше мне на Манхэттен, а дальше… Не знаю, что дальше.

Я перехожу на шаг лишь тогда, когда боль в боку становится нестерпимой. Успела пробежать кучу кварталов; выносливость у меня на уровне — спасибо ежедневным тренировкам в зале и студии. Оборачиваюсь, но позади только пятна фонарей. Перекресток пересекает кабриолет, ведет фарами по асфальту, гремит музыкой и скрывается за углом. Мимо идет мужчина с псом на поводке. Ничего подозрительного.

Одергиваю куртку, стараясь выровнять дыхание. Мне так совестно, что я оставила Роуз там, в квартире. Перешагнула ее тело, как мешок с мусором, как ненужную вещь. А она, может, умирала. Но что я могла сделать? Громила-”медсестра” меня бы убила! И так вся шея в синяках после нашей первой встречи.

Вспомнив о синяках, натягиваю капюшон на лоб, закрываю шею. Остается надеяться, что полиция и неотложка прибудут вовремя. И что они не свяжут этот случай со мной — я сбежала из психушки, и тем же вечером мою соседку находят с разбитой головой. И хозяйка маникюрного салона видела мое лицо, хорошенькое совпадение! На кого они подумают в первую очередь? Да будь я на их месте, сама бы себя арестовала. Очень уж подозрительно все это выглядит.

Пересекаю сквер, выхожу на людную улицу перед мостом. Под ногами шуршат брошенные кем-то листовки с улыбающимся Беном Макалистером — один в один пластиковый белозубый Кен из детского магазина. На его лицо я наступаю с особенным удовольствием. Бен Макалистер небось не мерзнет сейчас. Сидит в каком-нибудь шикарном ресторане в шикарном костюме, смотрит через стол на шикарную красотку-жену — все политики примерные мужья, верно?

Что теперь? У меня есть телефон, и в нем даже остался заряд. Достаю из кармана смятую распечатку из больницы. Номер, код города знакомый… Филадельфия, да. Это я помню, Роуз сказала.

Позвонить или не позвонить? Хоть что-то ведь нужно сделать! Я одеревеневшими от холода пальцами набираю номер, очень надеюсь, что денег на телефоне достаточно для звонка. Тишина сменяется гудками. В ожидании ответа кидаю в рот еще парочку подушек жвачки, это хоть как-то успокаивает. Поворачиваюсь к витрине магазина. На шикарно одетые манекены льется свет, отражается от лысых пластиковых макушек. Почему-то вспоминается тот псих из клиники, который разговаривал с лампами. А ведь я могла стать такой же… От этой мысли у меня мурашки по коже.

«Слушаю», — в трубке звучит женский голос.

Хочу сказать «мама», но слово противится, не лезет на язык. Ощущение, будто я давно от него отвыкла. Грейс — вот как зовут эту женщину. Ее зовут Грейс, и она — не моя мать.