Revenge

Руки трясутся, как у пропойцы из подворотни, а во рту мерзкий привкус. Словно я переполнен отбросами изнутри. 

Чушь. 

Всегда удивлялся, как такой бугай может при желании становиться абсолютным невидимкой. 

— Они уже ушли.

Они настолько боятся со мной встретиться? А к родителям моим уже приходили, ползали в ногах, судя по рассказам горничной. 

Твой невозможный взгляд задерживается на мне совсем ненадолго. Невозможный — потому что в нём намешано столько чувств сразу: страх, надежда, вина, боль, радость, непонимание... Радость?

Не могу. Просто не могу оторвать от тебя взгляд. Был здесь, смотрел только вчера, а кажется, будто этих недель и не было. С каждой секундой возвращается прежняя Майя. В повисшем молчании мои мысли кричат.

И ты слышишь. Втягиваешь в себя этот крик с каждым рваным вдохом, пряча его внутри раньше, чем услышит кто-то ещё. И всё больше сливаешься с больничной робой. 

Маленькая трусишка.

Как нельзя более подходящий под ситуацию. Ну разве не прелесть?

А теперь небо затянуто тучами, стальное от атомного взрыва внутри сознания, без надежды на просветление. Поражение слишком сильное и уже пропитало ядом внутренности. 

Подхожу осторожно, словно дикий зверь к добыче. Словно добыча, сама идущая в лапы к хищнику. За эти несколько шагов мы бесконечное количество раз успели поменяться местами. 

Так кормят скот на убой. Берут совсем маленьким, растят, заботятся, а потом отрубают голову — и в духовку, аккурат к праздничному столу. 

— Здравствуй, Ричард.

А когда-то ты любила петь, помнишь?

Киваю, даже не обернувшись. Понимаю, что мы одни, лишь по почти бесшумному щелчку двери. 

— Дик, а не Ричард. Я не люблю это имя, да и тебе так будет проще. 

Боишься? Правильно боишься. Но осознание вины тебя уже не спасёт.





Отмечаю про себя, что время есть в любом случае, пока связки не восстановятся. Так уж и быть, я даже помогу в этом.

Наша первая встреча с новой тобой больше похожа на бесконечные часы предыдущих недель. Разве что руки: большие — в карманах брюк, маленькие — намертво вцепились в покрывало. 

Осторожно, как можно тише подхожу к краю — туда, где ты. Как ты вообще умудрилась попасть на крышу? Похоже, даже в лучших больницах есть над чем поработать. 

Стоишь и ждёшь. Не оборачиваешься, хотя готов поспорить, уже знаешь, что я прямо за тобой. 

Подойти вплотную и толкнуть. Вырвать из своей жизни одним прикосновением. Смотреть за полётом и, возможно, признать, что это донельзя завораживает. Как и то, что останется после тебя на идеально уложенном тёмном асфальте. 

Признаюсь, соблазнительно. Ты почти смогла, Майя Коул.

Когда мой пиджак ложится тебе на плечи, ты вздрагиваешь, оборачиваешься с непониманием, немым укором во взгляде. 

Твоё тело восстанавливается куда быстрее душевного состояния. Оно уже становится надежным защитным коконом для того, что осталось от души. Только ты не знаешь, что я уже проник внутрь и расту там вместе с тобой, поражаю каждую заново появившуюся клеточку. 

И это только ещё больше разжигает желание нежности. 

— Пойдём, у тебя скоро осмотр. 

След в след, ещё одно маленькое развлечение. 

Просто рефлекс или нежелание видеть твою свёрнутую шею в данный конкретный момент? Надеюсь, что второе. Рефлексы по защите Майи Коул мне точно не нужны. 

— А мне обязательно идти? 

— Врачам и полиции нужно убедиться, что ты не беременна. Пошли. 

Через это тебе придётся пройти одной. Я специально сделал так, чтобы твоих родителей здесь не было, и сам сейчас уйду. А ты будешь сидеть там, в этом больше похожем на пыточный инструмент кресле, покорно раздвинув ноги — снова, — и ждать. И эти минуты покажутся тебе вечностью. 

Я даже позволю тебе выбрать. Небольшой бонус, идущий к отрицательному результату такого же анализа у Кэти.