Страница 88 из 110
Клим потянул время, но, поскольку Марфа не была ему видна, решил действовать своими силами:
– Мы, как все: поспорим, поспорим – да и ладно.
– А у господ было так же?
– Похоже… Люди, они ить – разные: не бывает, чтобы во всём соглашались, но муж с женой должны как-то дальше жить.
– Павел Сергеевич никогда не поднимал на жену руку?
– Как можно! – дёрнулся Колосов. – Очень мирный был человек, хоть и строгий.
Ильский решил на этом подвести черту:
– Как мы видим, недоразумения между Олениными вполне могли быть обычными семейными спорами, что и подтвердил свидетель. – Ваш хозяин пил кофе?
– Только он и пил, – его Никита Сергеич научили. Татьяна Юрьевна предпочитает чай, а нам с Марфой оно и даром не надо.
– Хорошо. А где в доме находится отхожее место?
Клим посмотрел хмуро, считая, видимо, что вопрос неприличный, но, пожав плечами, ответил:
– Рядом с кухней. В конце коридора. Вообще, у нас два коридора, но если считать от входной двери, то в конце обоих.
Ильский громко сказал: «Мы закончили», чем озадачил, вероятно, всех в зале, особенно Штолле. Некоторые вопросы защиты были ему непонятны, и это его тревожило. Он сам решил допросить Колосова, не доверяя Кузину.
– Свидетель, ваша жена утверждает, что Оленины ссорились, и совсем недавно был крупный скандал. Это верно?
Теперь Марфа была хорошо видна Климу, но он решил не отступаться от выбранной позиции. Скорее всего, он помнил о присяге.
– Муж и жена – одна сатана. Поссорятся – помирятся. У вас разве не так?
В зале раздались редкие смешки, а обвинитель покраснел:
– Незадолго до смерти Оленина произошёл крупный конфликт. Это не шутки!
– Конхликт?.. – переспросил Колосов, чем ещё больше развеселил публику.
– Ссора! – рявкнул Штолле. В первый раз он вышел из себя.
– Так они потом помирились, – пробормотал Клим. – Я не знаю, ваше степенство**, чего отвечать, чтоб вам понравилось, – искренне признался он.
Зал вновь оживился, так что Гедеонову пришлось для порядка позвенеть в колокольчик, однако было видно, что и его эта беседа забавляет.
– Вопросов больше нет, – отчеканил Штолле. – Обвинение вызывает Никиту Сергеевича Смородина, друга покойного.
Лев Николаевич сразу отправил Данилу за Еленой Аристидовной и прикрикнул на Симочку, которая чересчур обрадовалась, будто услышав о выступлении любимого циркового артиста.
Никита Сергеевич Смородин
Заочно ненавидимый мною Смородин оказался яркой личностью. Был он весьма высок и худ, отчего его движения при ходьбе напоминали шаги циркуля и облачён во фрак с белой бабочкой, словно пришёл не в суд, а в оперу. Несмотря на преклонный возраст, его глаза молодо блестели. Я подозревал, что волосы он подкрашивает каштановой краской, ибо выглядели они превосходно. После присяги Смородин небрежно подкрутил усы и надел пенсне, благодушно поблёскивая стёклами в сторону сидящих в зале дам. Симочка до поры не была ему видна, не без труда скрытая за нашими спинами.
– Вы – близкий друг покойного? – начал Штолле.
– Я – самый близкий друг! Мы были, как говорят – «не разлей вода». Павел ценил моё мнение и часто спрашивал совета в сложных вопросах. Большая потеря – вот, что такое для меня смерть друга. – Смородин сразу же показал себя идеальным свидетелем обвинения: он говорил то, что надо, даже когда его не спрашивали. Уронив голову на грудь, он на мгновение снял пенсне. – Его отравили прямо на моих глазах.
Ильский сжал кулаки, но нам не следовало протестовать по формальным мелочам, чтобы не раздражать Гедеонова.
– У обвиняемой были причины желать смерти мужа?
Такой прямолинейный вопрос можно ставить, только если уверен в ответе, и Смородин не разочаровал обвинение.
– Думаю, что да, почти уверен. (Я увидел, как Татьяна Юрьевна ухватилась за перила заграждения и округлила глаза). Сначала я радовался их союзу, пока не узнал Татьяну поближе. Полагаю, что она осматривалась, входила во вкус, а затем по некоторым деталям, мне открылось её отношение к Павлу.