Путь жрицы

— Мерзкий жрец, — прошептала девушка. Бедро уже не кровоточило и не болело, но все-таки беспокоило.  Он ее пометил… как скотину неразумную, как вещь! Не хватало еще вензеля на коже, или ошейника с именем. А как, интересно, зовут этого мерзавца? Есть ли у них вообще имена? Бара рассказывала, что темные предпочитают клички. Девушка закрыла глаза, но снаружи начало греметь.

Алана подошла к окну, укутавшись в одно из покрывал. Окно ее выходило на город, пустынный в предрассветный час. Лучи восходящего солнца превратили стелящийся по улочкам туман в розоватую дымку;  облака, в которых рождалась магическая гроза, сгустились. Не успело рассвести, как снова стало темно. Откуда-то сверху бурчало, гремело. Первая ослепительная вспышка озарила Миракл, высветив самые укромные уголки. Алана приготовилась к грому, но все-таки подскочила от неожиданности, когда сверху шарахнуло так, что, казалось, от замка не останется и камня на камне. За первой вспышкой последовала вторая, затем замок сотряс очередной раскат грома.

И так, если верить мираклийцам, здесь начинается каждое утро. Лучшего будильника и не придумать! Девушка подошла к горшку, сделала свои дела, умылась, причесала волосы частым гребнем, переоделась. Очень хотелось есть, но и кусочка не проглотить – сила запрета вполне осязаема. Алана фыркнула, вспомнив про негодницу Мэйрин, и натянула носки.

Служанка пришла за ней сразу после того, как гроза стихла.

— Доброе утро, пресветлая. Я провожу вас в зал.

— Доброе утро, — улыбнулась Алана. Даже служанки Миракла отличаются от обычных крестьянок-жен: стать, гордость в глазах, одежда из недурной ткани, на руках серебряные браслеты. Тогда как в Илавии женщины носили браслеты из кожи с тисненым узором. По здешней моде женщины заплетали косы: замужние плели одну, незамужние – две.

Жрица надела пояс. Жен глянула с интересом на ножны меча, но ничего не сказала. Они побрели по длинным коридорам. С утра все было по-другому:  слуги теперь не крались тихонечко, а носились с самым ошалелым видом, один полный слуга-жент чуть не расплескал содержимое ночного горшка, который нес к желобу, ведущему в сточные канавы. Помои выливались вниз, на поля. Неплохое удобрение… Алана заметила в укромном уголке молодого эйрина, тискающего жен с двумя косичками.

Женщина повела жрицу вниз по лестнице, на которой, как оказалось, простым слугам было запрещено появляться. Алана увидела стайку молодых девиц, одетых  в сарафаны поверх длинных рубах из льна.  Толстые косы перекинуты на высокую грудь,  в мочки ушей вдеты крупные серьги-кольца или длинные, больше напоминающие подвески, поясками подчеркнут тонкий стан – вот они, невесты Повелителя, эйрины. Головы, в отличие от замужних, не покрыты чепцами. Смеются и хихикают. Это они сейчас подруги, а как начнутся смотрины, в глотки друг дружке вопьются.

Этажом ниже жрица заметила эйринов, обряженных в яркие кафтаны, свободные брюки и ботинки с пряжками. У многих богатый пояс, с тиснеными изображениями волков, медведей или рысей. Мнят себя охотниками… А у самих-то волосы, как некоторых девиц, до плеч, да лица безбородые. На жрицу они смотрели бесстыдно, как на очередную девку, которую можно завалить на сене без ее разрешения, один даже послал воздушный поцелуй.

Алана дала себе зарок проучить потом наглеца, и двинулась дальше. Эйрины шли в обеденный зал. По самому залу носились собаки и мелкие пушистые флуты, похожие на белых лисиц, которых знать заводила в качестве домашних любимцев. Помещение было не таким уж просторным, большую часть его занимали три длинных стола и скамьи, у большого окна  с витражными стеклами – вот красотища-то! – начиналось возвышение. Там располагался стол на несколько человек, три роскошных кресла и несколько простых табуретов.  Одно кресло для Повелителя, другое – для мага, третье – для матери короля. Так как ни первого, ни второго не наблюдалось, за столом главной была королева-вдова Джоран, мать принца Тимиона Деревиара Третьего Мираклийского.

Жен провела Алану к другим жрицам, усевшимся за самым крайним столом, где сидели женщины.

— Двадцать вторая! А мы надеялись, флут тебя съел, — сказала двадцать пятая.

— Или сбросил, — добавила тринадцатая, и разломила пышный хрустящий хлеб на две половины. Намазав его маслом и шмякнув сверху солидный кусок сыра, она отправила его в рот.

— Хоть бы ты подавилась, — любезно поприветствовала ее Алана и села. Есть ей было запрещено, но выпить молока или воды не возбранялось. Девушки за столом налегали на кашу, сыр, яйца, кто-то жевал колбасу. Каких-то особенных блюд Алана не увидела – все было просто и сытно. Пришлось пить молоко с медом, и разглядывать окружающих.

Большинство эйрин постарше были крупными, полными и румяными, почти все сероглазы. Встретившись взглядом с ней, они почтительно кивали. Невесты, прибывшие в замок, чтобы побороться за сердце принца, были не так уж хороши, как сначала показалось Алане. Одной из них было лет четырнадцать, не больше, другая заикалась, третья боялась поднять глаза. На сарафанах заикающейся были вышиты подсолнухи – знак городка Линбрук, самого отдаленного от Миракла. Зато те, у кого на лифах и подвесках красовались молнии, вели себе чуть ли не высокомернее самой королевы. И все-таки их не пригласила к себе за стол королева Джоран. Одета она была не наряднее прочих, да и красотой не блистала. Родом она была из Королевства ветров, поэтому кожа ее была не белой, а золотистой, волосы не русыми или светлыми, а темными, как и глаза. Она поглаживала одной рукой белого флута-лиса, и разговаривала о чем-то с двумя красивыми девушками – явно в их роду был кто-то из Королевства ветров.

Слуги незаметно сновали по залу, жен с подносами уворачивалась от цепких рук молодых эйринов. Три жрицы удостаивались особого мужского внимания, ведь все в них было необычно: одежда, поведение. Щеки Аланы начали гореть. Она привыкла к безмолвному восхищению парней-крестьян, но ей были в новинку  манеры и сальные взгляды эйринов. А еще раздражал шум голосов,  снующие под столами в поисках закусок собаки, флуты-лисы, чья белая шерсть была повсюду.