Страница 73 из 75
Леди Айрена выслушала лестное предложение и благосклонно кивнула.
– Вот теперь пора и нам по коням, – изрек Хальк Юсдаль на следующий день после отъезда пуантенцев. Коннахар попытался отговорить отца от сумасбродного замысла, но было ясно – он сделал это исключительно из вежливости, в глубине души признавая: такой исход будет наилучшим для всех. Герой, утомившись правлением, оставляет корону сыну и уходит в свете немеркнущей славы навстречу новым приключениям и подвигам. Финал, достойный завершающего романа Гая Петрониуса.
Малым отрядом и почти не привлекая внимания горожан, они покинули столицу и отправились в путь. В условленном месте их ожидал Ойсин и его люди с фургоном, где под двойным дном был укрыт гроб. Они пересекли Хорот и двинулись по дороге на Закат, пока не достигли Ширки, водной границы провинции Тауран. Наняли барку и спустились вниз по течению до слияния Ширки с Громовой рекой. Оттуда начинался старый, широкий и мощенный красным дробленым камнем оживленный торговый тракт, ведущий прямиком к Кордаве.
Согласно замыслу Халька, путники постарались привлечь к себе внимание во всех придорожных трактирах – и везде поведали одну и ту же байку. О короле, одолевшем безумие и решившем в последний раз бросить вызов морской стихии. Посетители кабаков, хозяева постоялых дворов, слуги и служанки украдкой изумленно таращились на седого, но не выглядевшего дряхлым и старым варвара, недоверчиво ахали, расспрашивали – и спешили разнести новости дальше, постояльцам и проезжим, гулящим девицам и случайным приятелям, женам и мужьям, соседям и знакомым.
Своими руками они творили легенду, пока не добрались до Эгьера. Туда, где в назначенный срок собрались давние знакомцы Конана Канах.
Перед отъездом из Тарантии леди Айрена сплела заклятье, оберегающее тело короля от разложения. Ее чары оказались действенными. Когда Хальк и Майлдаф отщелкнули замки и откинули крышку, на них не пахнуло зловещей вонью мертвечины. Барон Юсдаль опустил в гроб золотую цепь с сияющим рубином – здесь будет последнее пристанище алого Камня Королей – и застыл, обеими руками вцепившись в край домовины, не в силах сделать шаг в сторону. Стойко державший свои чувства в узде Хальк Юсдаль не мог справиться с мыслью о вечной разлуке с тем, кого он почитал своей путеводной звездой, господином и наилучшим другом. Он плакал, сам не замечая того, с судорожными всхлипами втягивая воздух и дрожа всем телом. Льоу пришлось бережно взять его за плечо и увести прочь с качающейся фелюки. Ослепленный горем Хальк едва не сорвался с веревочного трапа, перекинутого на борт «Лани». Спасло его только проворство моряков, вовремя подхвативших бывшего хрониста аквилонской короны.
Сгорбившегося Халька отвели в сторону от борта, где скорбящего барона Юсдаля немедля взяла под опёку величественная пожилая дама в бирюзовых шелках и серебряных украшениях. Даже в преклонных годах эта женщина сохранила следы яркой южной красоты. В ее манерах и речах безошибочно угадывалась впитавшаяся в кровь привычка повелевать, ни мгновения не сомневаясь в своем праве отдавать приказания. Такова была королева-мать, до сих пор сохранившая за собой гордый титул Королевы моря и суши, такова была Чабела Альмендро – некогда любовница, а затем верная союзница и подруга Конана из Киммерии. В последние годы Чабела, неохотно уступившая престол достигшему совершеннолетия сыну, проживала в уединенном замке-крепости, вдалеке от шумной столицы. Однако, получив весточку из Тарантии, зингарская королева решительно взошла на борт «Жемчужины» и прибыла к одинокому островку Эгьер.
Чабела негромко заговорила с расстроенным Хальком, успокаивая и утешая. На Льоу никто не обращал внимания, чему темриец был только рад. Отойдя подальше и найдя укромный уголок, он присел на свернутую бухту каната. Он исполнил то, что требовалось, но на этих похоронах он чувствовал себя лишним. Вот его отец неплохо знал Конана, но для Лиессина аквилонский король бы всего лишь устрашающей фигурой. Человеком, которого он считанные мгновения видел живым, и потом – только мертвым. Тех, кто встретился на Эгьере, связывали множество воспоминаний, общие беды и радости, к которым Льоу из Темры не имел ровным счетом никакого отношения.
С «Никеи» спустили ялик, замахавший веслами и шустро направившийся к «Летучей рыбе». Корсары поднялись на фелюку, отвязали канаты, крепившие ее к «Лани» и подняли паруса на двух высоких мечтах. Поймав устойчивый и сильный ветер и развернувшись носом к Полудню, фелюка, точно застоявшаяся норовистая лошадь, нетерпеливо устремилась вперед. Моряки попрыгали в лодку, предоставив «Летучей рыбе» с намертво заклиненным рулем самой выбирать курс.
Легкая и стремительная, фелюка как по ниточке шла вперед. Вот она миновала последний мыс Эгьера, запрыгав на длинных пологих волнах. Она уходила, становясь все меньше, растворяясь в голубизне неба и синеве моря – пока не вспыхнула золотом и багрянцем. Лиессин невольно вздрогнул, щурясь от ослепительных бликов на воде и до рези в глазах вглядываясь в танцующий над волнами огонь. Померещилось или нет, якобы «Летучую рыбу» на миг объяла наполненная звездами тьма и что-то стремительное, сияющее золотом, рванулось вверх с ее палубы? Может, просто порыв свежего ветра подхватил обрывки горящего паруса?
– Плачь, мое сердце, плачь. Пой, мой сердце, пой…
Голос одновременно низкий и хриплый, мелодичный и царапающий слух. Речь женщины из числа тех, кому седло и меч неизмеримо ближе и роднее, чем уют домашнего очага и детская возня. Из женщин на борту «Лани» была одна госпожа Чабела, но проникновенный и берущий за душу голос зингарской королевы больше походил на бархатное воркование горлинки.
Льоу торопливо опустил глаза на чисто выскобленные доски палубы, сознавая, как опасно даже по случайности взглянуть в лицо незваной гостье. Хотя у нее-то вполне есть законное право явиться на погребение – умер герой, умер киммериец, и она пришла за его душой.
Рядом с бардом нетерпеливо переступали с места на место ноги в разношенных сапогах для верховой езды, перехваченных по голенищу кожаными ремнями. Даже не глядя на воинственную деву, Майлдаф знал: у нее взъерошенные огненно-рыжие волосы, косо срезанные до плеч. Клановые цвета ее брейкена – черный и белый, цвета вождей, продернутые золотой нитью. Пряжка на поясе – оскаленный лошадиный череп с рубинами вместо глаз. Она невысокая и гибкая, в серых очах пляшет веселое и хмельное безумие схватки, а имя ее – хруст вонзающегося в плоть клинка и звон струны. Морригейн Полуночная, богиня ярости и покровительница бардов.
– Я больше не пою, – одними губами выговорил Лиессин. Женщина рассмеялась, коротко и резко, как плетью хлестнула:
– Ты всегда будешь петь. Это твоя судьба, от нее не убежишь. Спой для уходящего героя, которому нет и не будет равных.
– Не могу, – сдавленно выдохнул Льоу. Незримая жгучая петля на горле опять затянулась, взрезая кожу изнутри. Лиессин невольно вскинул руку к горлу, тревожно взглянул на пальцы, ожидая увидеть размазанные следы крови, но рука осталась чистой. Наверное, такова его расплата за отнятую чужую жизнь. Ведомый местью и утратой, он убил Мианну Кейран и лишился голоса.
– Тогда спой ради своей любви, – повелела богиня-воительница. – Спой для того, кому принадлежит твое сердце.
– В моем сердце только ветер, – отозвался Майлдаф, как наяву представив раздраженную гримаску на лице огненно-рыжей девы.
– Вот сколько раз твердила папаше: творя живое, не лупи молотом с такой силой, – удрученно поделилась с морем и ветром Морригейн. – Так нет же, побоку разумные советы, я нарочно жахну посильней! И что мы теперь имеем, спрашиваю я вас? Самых тупых, упрямых и бестолковых созданий на всем Закатном материке! Богиня снизошла до разговора с ним, а этот юный наглец даже на колени упасть не подумает! Повернулся спиной и ворчит в ответ!