В сравнении со смертью и любовью

– Льоу, – не открывая глаз, глухо произнес Просперо. – Ты?

– Я. И мне… – Лиессин невольно кашлянул, пытаясь избавиться от застрявшего в горле колючего комка, мешающего внятно произносить слова, – я очень сожалею о том, что наговорил тогда. Я не по злобе, я сгоряча.

– Ты нашел своего брата? – спросил герцог.

– Да. Но слишком поздно. Лоркан погиб. Я прикончил того, кто это сделал.

– Хорошо, – Леопард осторожно приподнялся, опираясь на здоровую руку в попытке сесть поудобнее. Льоу метнулся помочь, но наткнулся на обжигающе раздраженный взгляд черных глаз: – Сиди! Я пока еще не умираю и в силах справиться сам.

Майлдаф покорно вернулся на табурет.

– Хальк рассказал мне о ваших подвигах. Правда, каждое слово приходилось тянуть из него раскаленными клещами, – похоже, к Леопарду возвращались бодрость духа и свойственное ему едкое чувство юмора, – в конце концов он во всем признался. Я предложил ему достойное вознаграждение, а он в ответ заявил, что все замыслы принадлежат тебе и напрочь от всего отказался. Он уже уплыл, верно?

– Сигурд обещал доставить его в Мессантию, а оттуда Хальк собирался ехать в Ианту, к дочери.

– Понятно… Сейчас ты тоже скажешь, что тебе ничего не надо, я попробую настоять на своем, ты встанешь и уйдешь, так?

– Куда мне идти, вокруг же море, – напомнил Лиессин. – И мне, в отличие от барона Юсдаля, кое-что надо. Добраться до ближайшей гавани. Я должен вернуться в Темру. Рассказать моей семье о том, что случилось с Лорканом, и поддержать их в дни скорби.

– А затем? – чуть подался вперед Просперо.

– Не знаю, – честно ответил Льоу. – Наверное, останусь там. Я… у меня что-то случилось с голосом. Может, потом пройдет, но сейчас я не могу петь.

 Леопард сочувственно прищелкнул языком, озабоченно присоветовав:

– Непременно наведайся к лекарю. У вас в Темре есть хоть какие-нибудь врачеватели?

– Конечно, – пообещал Майлдаф, зная, что ничего подобного не сделает. Разве лекарям под силу излечить проклятие, которое он сам призвал на свою голову? Разве что Меб-знахарка с этим справится, но до Меб и ее хижины на Пустом холме еще добраться надо…

– Врешь, – Леопард знакомо прищурился, на миг став похожим на себя прежнего. – Можно бесконечно ходить вокруг да около, но давай напрямую. Я не гневаюсь на тебя и не желаю, чтобы ты взваливал на себя несуществующую вину. Мне все едино, поёшь ты или нет. Навестить родню в тяжелый час – это святое, с этим не спорю. Но ты не должен хоронить себя в глухомани. Возвращайся. Когда-то ты сказал, что не оставишь мой дом, пока хозяева не укажут тебе на порог. Может, это было красивой ложью, но сейчас я прошу тебя – вернись. Против твоей воли мы стали любовниками. Может, теперь мы сможем быть друзьями?

Он протянул руку, нашарив ладонь Майлдафа и накрыв ее своею, тяжелой и холодной.

– Ответь хоть что-нибудь. Обещаю, больше ни словом, ни делом я не напомню тебе о тех днях. Ты мне бесконечно дорог просто потому, что ты есть на свете. Только не вынуждай упрашивать тебя, ладно? Один раз я смогу это сделать, больше – нет.

Ранним утром из маленького городка Ивелин, что расположен на берегу реки Алиманы в провинции Пуантен, выехал всадник на гнедой кобыле. Он направлялся к Полуночи, следуя прихотливым извивам бегущего среди невысоких холмов тауранского тракта. Всадник был молод и довольно-таки привлекателен собой, если не обращать внимания на спокойную, усталую печаль, притаившуюся в глубине зеленых глаз.

Судя по облику, переброшенному через плечо шарфу клановой расцветки и выговору, молодой человек был родом из крохотной провинции Темра, славной своими красавицами, воителями и певцами. К седлу всадника был приторочен прочный кожаный короб из тех, в которых странствующие барды перевозят инструменты.

Лиессин Майлдаф возвращался домой. Каждая пройденная лига открывала его взгляду его полузабытые приметы. Вот накренившаяся сосна над трактом, вот причудливая скала, что зовется Великаньей Могилой, вот старый каменный мост, переброшенный через бурную речку. Да, он возвращается из странствий не с радостными известиями, и в доме Майлдафов будет много стенаний, зубовного скрежета и плача. Лоркан не заслуживал такой участи. Он должен был прожить долгую и счастливую жизнь. Но боги рассудили так, а не иначе, и Лоан упокоился в земле аквилонской столицы. Женщина, что совершила это, мертва – может, это послужит отцу и матери слабым утешением. Он поступил согласно законам своей страны, требовавшей крови за пролитую кровь.

Кобыла резво трусила вперед и вперед. Льоу покачивался на ее спине, вспоминая то, как плавно и важно приподнимает на длинных пологих волнах корабли океан. Вот он и увидел эту огромную синюю бесконечность, дышащую простором и покоем – и, наверное, увидит снова, потому что в его душе поселилось непреодолимое желание вернуться на побережье.

Он ехал, охваченный двойственным чувством утраты и ликования. Сам не замечая того, что начал напевать вполголоса, подбирая слова к рождающейся песне:

 – Воистину ничем не дорожа

 За этим легкомысленным занятьем,

 Мы верим, что не будет платежа,

 Но если он и будет, мы заплатим.

 Чего бояться нам – тюрьмы, тоски,

 Ущерба очагу, вреда здоровью?

 Но это все такие пустяки

 В сравнении со смертью и любовью…

Голос его, ставший ниже и чуть грубее, лился легко и свободно. Лиессин сам не понял, как это случилось – просто в один из дней он проснулся, осознав, что опутывавшая его горло колючая цепь ослабла, проржавев и распавшись.

Нынешним вечером он будет петь в придорожном постоялом дворе, поведав случайным слушателям завораживающую историю о кораблях – вечных странниках на зыбких морских дорогах.

Ему хотелось верить, что Морригейн насмешливо улыбается, глядя на него с вершины погребального кургана, и обветренные губы воительницы чуть шевелятся, подпевая.

Он знал, что там, на Полудне, ждут его возвращения.