Страница 38 из 154
- Тебе ничего, - ворчу, окуная на пробу в воду палец и добавляя холодной. – У тебя шкура вон какая толстая, а я существо деликатное, нежное. - Вздохнув, сажусь на край ванны. – Ты сам-то здесь помещаешься? Не тесно?
За дверью смешок.
- Ещё и для тебя место останется.
-Уйди, ирод, не подслушивай! – я швыряю в дверь полотенцем. Опускаю ноги до колен. Горячо, но уже можно терпеть. Немного погодя опускаюсь полностью… почти полностью, улечься не получается – ногам не во что упереться. Рост-то у меня не Васютин! Кое-как пристраиваюсь, опершись спиной о бортик. Всё равно хорошо, хоть и не дома… Минут через десять Муромец деликатно стучится.
- Ты там жива ещё?
- Нет! Как раз вкрутую сварилась. Васюта, а у тебя в укладке шкатулка рукодельная, можно ею пользоваться?
Молчание.
- Эй!
- Какая она из себя? –
- Такая, из бересты, с Макошью на крышке. Внутри всякие ниточки, клубочки…
- С Макошью? Узнала? Бери. Полотенце-то дать? - спрашивает он.
- Да… ой, нет! – я вспоминаю, что полотенце у самой двери, брошенное. – Сама возьму. Хитрый какой нашёлся.
Пар наполнен ароматом лаванды, тело моё бел…красное распарено, размякло, вылезать не хочет. Не заснуть бы, а то нахлебаюсь…
Вечером мы жарим цыплят на вертеле. Цыплятки крошечные, на один зуб. Васюта считает это баловством, мол, хватит с мужиков индеек, но я возражаю. Большие птички сойдут, как основное блюдо, но быстро остынут, а маленьких мы замаринуем в медовой заправке и по ходу будем готовить и подавать горячими.
…Из любопытства заглядываю в зал. Он полон; ставни, как обычно вечером, прикрыты, но уже горят ровным светом масляные светильники. Гул голосов, треск костей на зубах… Говорила я, понравятся им цыплята. Выхожу на крылечко подышать, на белый свет полюбоваться.
И минуты не проходит, как сзади меня облапливают чьи-то лапищи. Потеряла бдительность, блин.
- Ох и сударушка! – шепчут пьяненько в ушко, - пойдём, что ль, помилуемся…
В иное время я бы завизжала. Но дневные занятия как-то резко повысили мою самооценку. И я, не оборачиваясь, без замаха, но достаточно сильно тычу локтём в чей-то живот. Попала.
-Уйй, - отзываются за спиной жалобно. Поспешно оборачиваюсь. Кто ж такой прыткий? Держась за живот, согнулся пополам здоровенный парень, морщится, бедненький. А я виновата, что такая маленькая, но сильная? Мой локоток ему, должно быть, в солнечное сплетение заехал. Болевой центр, знаете ли…
- Ну, ты, - решительно упираю руки в боки. Парень с трудом разгибается, и я вдруг понимаю, что годков-то ему не особо много, хорошо если семнадцать-восемнадцать. Он просто вымахал под два метра. - …дамский угодник, - продолжаю, охолонув. - Руки-то не распускай! Смотри, куда лезешь, нашёл «сударушку»! Я ж тебе в тётки гожусь!
Хотела сказать - «в матери», но постеснялась. За спиной охальника как из-под земли вырастает мужичок в годах, придерживает младшего за плечо:
- Прощенья просим, сударыня. Молод, глуп. – И что-то быстро шепчет оболтусу. До меня доносится: «На Цветочной улице… своими собственными ручками… как на рогатину». Ага . Слава моя бежит впереди меня.
Моя жертва трезвеет на глазах, даже становится жаль. Красавец, глазищи зелёные, кудри золотом покрыты, веснушечки милые… Просто Аполлон местный. Сплоховал ты, парниша.
- Прощенья просим, сударыня, - он истово кланяется. – Не досмотрел. Больше не повторится.
- Прощаю, - говорю смягчившись. - Иди уж…
Он деревянно поворачивается и скрывается за дверью.
- Не серчай, - добавляет его заступник. – Девками Петруха набалован, вишь, красавчик каков? Они на него как мухи на мёд… Бить-то не будешь? Его твой Васюта счас и так приложит…
Я готова схватиться за голову. Да что они тут из меня монстра какого-то делают? Скоро мной детей пугать начнут?
Минуточку. Мой Васюта? Эй!
… Бить его он не стал, просто вывел за ухо на крылечко. Велел посидеть, подумать. Это мы с Хорсом уже из-за угла подсмотрели; соваться в зал я не рискнула.
- Видишь? - шепчу Хорсу. – Смотри, дамский угодник! А то налетишь вот так, не знаючи.
Он снисходительно чихает.
***
Работа закончена, я открываю на кухне окно: упарилась. На соседней улице выводит напев… гармошка? Баян? Мило, успокаивающе… Ян ушёл послушать старших, и я, наконец, одна. Извлекаю из укладки заветную шкатулку, устраиваюсь за кухонным столом – очень уж там уютно - и начинаю разбирать доставшееся добро. Прощёная Нора спит под стулом, как в будке.
Гармошка замолкает. Тишина вкупе с непривычным одиночеством давят на уши. Люблю быть одна, но когда что-то делаю, на кухне или за пяльцами, напеваю, чтобы не скучать. Голос у меня небольшой, камерный, сгодится разве что для самодеятельности или уютного домашнего концертика, но достаточно приятный.
Я сортирую нитки по цветам и мурлычу негромко, в тему.
Снова замерло всё до рассвета,
Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь,
Только слышно - на улице где-то
Одинокая бродит гармонь.
Потому что действительно снова заводится, да выписывает красивую мелодийку, пусть и незатейливую.
Акустика на кухне хороша. Стены в рабочей зоне выложены камнем, звук уходит вверх и резонирует с обитой металлом крышей, там, где вытяжка. Мне самой нравится, как звучит мой голос.
То пойдёт на поля, за ворота,