Страница 37 из 154
Я протягиваю руку.
- Этот не бери, - говорит за моей спиной Васюта. Дёргаюсь от неожиданности. – Ты же левша наполовину. Возьми соседний, у него прицел под левый глаз.
И давно он тут?
Легко подхватывает один из щитов. Бросает мне на ходу:
– Нарукавник найди на себя, из Янкиных.
Выбрав из кожаных нарукавников подходящий, прихватив оружие со стрелами, зажмуриваюсь… Всё. Пошла. На стрельбище.
Васюта уже установил во дворе щит, отмерил расстояние, бросает на траву плашку.
- С десяти шагов начнём. Не заступать. Ян, иди сюда!
Серьёзен и собран, как будто это не он с полчаса тому назад у меня полотенце отнимал и лапушкой называл. Пока Янек бегает за своим луком, поясняет:
- Он у нас скрытый левша, как и ты. Будешь за ним повторять. У левшей другая стойка, чем у правшей, желобок для прицела справа.
Янек принимает стойку: ноги на длину шага, одна за одной, корпус развёрнут в профиль, как на египетских рисунках. Легко вскидывает лук, стрела на уровне глаз, два пальца оттягивают тетиву, та звонко щёлкает по нарукавнику. Попадание точно в центр малого круга.
- Повторяй, - говорит Васюта Я обречённо смотрю на него. – Сама ж выбрала.
Лук далеко не пушинка, оттягивает руку. После того, как новоявленный учитель корректирует мне стойку, все силы уходят на то, чтобы её сохранить. Первая стрела позорно срывается и тыкается в землю в двух шагах.
- Бывает, - равнодушно отмечает Васюта. – Не отвлекайся, потом сразу все подберёшь.
Прицеливаюсь во второй раз, оттягиваю тетиву… хорошо оттягиваю, сильно, и вдруг представляю, как она сейчас хлестнёт – и вопьётся мне в руку, рассекая кожу.
- Ой, - говорю и непроизвольно ослабляю натяг. Стрела уходит в «молоко».
Янек тяжело вздыхает. Мол, что с неё возьмёшь…
- Дура, - беззлобно говорит Васюта. – У тебя ж нарукавник!
Я смотрю исподлобья. «Лапушка» мне как-то больше нравится. А он ещё и при Янке обзывается.
Наплевав на стойку, становлюсь, как мне удобно. Натягиваю до упора. Счас я вам покажу! Да пусть хоть в синее небо уйдёт, лишь бы пар выпустить.
- Эй, эй, - встревожено дёргается Янек. Но я уже спускаю тетиву. Стрела пробивает щит на ладонь от Янкиной. И увязает наполовину.
- Ой, - снова сконфуженно говорю я.
Васюта крякает, передвигает плашку дальше. Янек озадаченно чешет затылок.
- Пятнадцать шагов, - говорит Васюта. – Моих. Заступать не смей. Стойку держи, как можешь.
Я плетусь на новую Голгофу. Вздохнув, пытаюсь прицелиться. Руки дрожат.
Сейчас он меня опять дурой назовёт. Не расслабляйся, Ванька.
Намеренно опускаю лук, даю рукам полминуты отдыха. Стойка. Прицеливаюсь тщательно. Стрела уходит в край щита. Янка подаёт мне ещё одну.
- Не выцеливай, - шепчет он.
Снова вскидываю лук. Железными пальцами Васюта едва не выворачивает мне плечи, правя. Я мысленно протягиваю траекторию к ярко-красному оперению Янкиной стрелы, - и вновь попадаю на ладонь рядом.
- Стрелы собирай, - командует Васюта.
Руки у меня трясутся, и хорошо, что можно передохнуть. Оглядываюсь, куда бы положить лук; Янка молча у меня его забирает. Свой он уже держит за спиной, зацепив тетивой за грудь. Две стрелы я подбираю с земли, две кое-как выдёргиваю из щита. Последнюю, утопленную почти наполовину, Васюта вытаскивает пальцами, слегка расшатав, как больной зуб.
- Становись, - командует он.
И никаких сантиментов. Натаскивает меня наравне с Яном. Да и правда, сама напросилась, никто меня в оружейный сарай насильно не тащил.
А если бы потащил, вдруг думаю, сильно бы я сопротивлялась? И мысленно вешаю на сердечную мышцу ещё один замок. Клац!
Дура.
…Никогда бы не подумала, что тренировки - столь тяжкий труд. Рубаха на мне взмокла аж на животе. После пятнадцатого выстрела Васюта, наконец, сжалился.
- Хватит на сегодня. Оружие прибери.
Я добралась до кровати и рухнула. Минут через пять поняла, что если не встану сейчас, не сделаю этого никогда.
Спину сводит судорогой. Двигаю лопатками, пытаюсь потереться о дверной косяк – сама-то не могу массировать, не дотянусь! и решаю: будь что будет, а ванная сейчас моя. Всех разгоню. Вот только рубаху свежую достану, на смену. Тяжёлая крышка укладки едва не выворачивается из-под ослабевших пальцев. Неловко ткнувшись рукой в груду материи, почувствовала что-то твёрдое там, в холщовых и льняных недрах.
Пошарив, выуживаю на свет ларчик… нет шкатулку! Большую, вроде рукодельной. Ух, ты! Моя-то дешёвым гобеленом обтянута, а эта – из бересты, а на крышке - женская фигурка держит в поднятых руках стилизованные колоски, а за спиной у неё кружит солнышко-свастика. Макошь, покровительница всех женских рукоделий, как в нашем деле без неё? Забыв обо сём, откидываю крышку. Так и есть, рукодельная! Вот только всё в ней перемешано - нитки, иголки, крошечные ножницы, лоскуты, и бусины. Зато будет, чем заняться вечерами. Ежели Васюта, конечно, позволит, шкатулка-то не иначе, как сестрицы покойной, тут без его разрешения не обойтись.
- Васюта, - заявляю, входя на кухню. – Чур, ванна моя! Никого не впущу, ни живого, ни мёртвого!
К моему удивлению, он не возражает.
- Я тебе уж воды налил. Горячо, смотри, не выскочи. И травок добавил, попарься; cпину, поди, ломит.
…- Оу!– подвываю минуту спустя, выскакивая, как ошпаренная, из воды.– Васюта-а-а! Ты что, сварить меня удумал? Только не вздумай заходить! – добавляю поспешно, потому что он ужё суётся в дверь. – Ничего себе – попарься! Сразу бы в кастрюльку посадил, да на огонь, чего уж там!