Страница 9 из 10
Золотисто-алая нить праздничного шествия медленно тянулась сквозь серость и грязь Города тысячи башен.
Лил дождь.
Дорога к площади Справедливости казалась Тильде бесконечной. Вместе с другими представителями ремесленных братств она шла во главе процессии, рядом шагали художники, камнерезы и скульпторы.
Куртка вымокла насквозь, даже широкополая шляпа почти не спасала от потоков воды. Тильда только думала раздраженно, что шляпа это стоила немало, а теперь она еще и безнадежно потеряла весь свой нарядный вид. Скорее бы процессия достигла площади, и все закончилось! Подогретое вино, сухое платье и тепло камина – вот и все, что сейчас ей нужно.
Перед Тильдой шагали жрецы Многоликого – с выбритыми висками, в коричневых, подвязанных оранжевыми поясами, балахонах; они несли связки колокольцев, встряхивая их при каждом шаге. Это придавало шествию торжественность, но почему-то усыпляло.
Где-то позади трубы выводили бодрую мелодию, им вторили барабаны. Сразу за музыкантами шли богатые купцы-найрэ в расшитых жилетах и коротких плащах, за ними – ниархи в своих тяжелых и сложных многослойных церемониальных одеяниях алого и золотого цветов, потом – вся Золотая Сотня: сенаторы, послы, магистры. Замыкали шествие гвардейцы, и за ними уже двигались остальные. И вся эта процессия, как огромная змея, извиваясь, ползла по серым улицам под проливным дождем, и ее хвост был еще далеко, где-то у канала Пекарей.
— Погода в этом году просто ужасная, — вдруг обратился к Тильде незнакомый паренек в берете братства художников. – Дозволено ли мне будет поинтересоваться…
В его густых курчавых волосах блестели, как стеклянные бусины, капли дождя, вода стекала по смуглому лицу и заливалась за кружевной воротник, хотя вряд ли паренек обращал на это внимание. Не умолкая, он рассуждал о художниках, о выставках, о модных книгах, на которые у Тильды не было времени. «Вы читали «Летние ночи» Гарольда Конни? Говорят, сам Ла Ваэно будет ставить пьесу, и непременно с Мирой Танно в главной роли»… Он рассуждал о сотне вещей сразу, и Тильда только вежливо кивала в ответ. В конце речи юноша выразил восхищение ее работой.
— Надеюсь, ты не докучаешь госпоже Элберт разговорами об отвратительной погоде, — с ними поравнялся высокий седоволосый мужчина в сюртуке зеленого бархата. – Марек – невыносимый болтун.
Тильда приветственно кивнула Тиаму Онхалу. Он выглядел нездоровым, очень усталым, на впалых щеках – лихорадочно-яркий румянец. Время идет, думала Тильда. Слишком быстро идет. Могучий некогда, Тиам Онхал стал тенью самого себя. Да, ведь уже и седьмой десяток разменял... А она его помнила неутомимым в работе и неукротимым в буйных развлечениях. Когда он писал «Гибель «Южной звезды», то даже обрился налысо, чтобы не было соблазна пойти на очередную гулянку…
Теперь они шли рядом; дождь щедро поливал их, заглушая позади разговоры и смех, музыку и песни.
— Марек показался мне весьма вежливым и приятным в беседе юношей. Он хорошо знает литературу… И кажется, горячо увлечен своим делом.
— А вот это верно, — мастер Онхал склонил голову в знак согласия. – Лучшего ученика нельзя и пожелать.
Его слова прозвучали затаенным упреком: Тильда все еще не нашла себе ученика.
Некоторое время они шагали молча. В веселой, наполненной песнями и шутками толпе Тильда ощущала себя неуютно.
Тиам Онхал снова заговорил – слова ему явно давались с трудом:
— Знаешь, Урсула была бы счастлива.
Он не уточнял, чему, но оба знали – наставница Тильды, Урсула Хеден, умерла лишь незадолго до того дня, когда Тильда начала руководить строительством храма, посвященного Многоликому.
— И Маллар будет доволен, — заключил мастер Тиам.
— Лишь бы людям нравилось, — сдержанно ответила Тильда. – Но до окончания строительства еще так далеко…
Тиам Онхал мягко, но укоризненно улыбнулся — он всегда верил в предопределение и судьбу, верил в волю Многоликого.
— И ты, и я – все мы Кисти в руках Созидающего.
Тильда обернулась к нему.
— Поэтому ты изваял статуи для храма?
— Поэтому, — кивнул художник. Резкие черты на миг исказила боль.
— Ты в порядке? – Тильда придержала его за локоть, испугавшись, что Тиаму станет плохо посреди этой толпы. Но художник улыбнулся ободряюще:
— О да. Все хорошо, моя госпожа. Нет ничего более благородного… — произнес он, задумавшись, но через пару мгновений добавил уже более обыденным тоном: — Сорок лет прошло с тех пор, как я тут живу, а каким стал город!.. В этом – и твоя заслуга, моя госпожа.
Тильда кивнула – но без улыбки. Улицы города, пересекающиеся под прямыми углами, были для нее как решетка, как воплощение бездушного порядка, как символ страшного многоглазого и многорукого бюрократического чудовища, правящего Дарреей и Республикой со всеми ее провинциями и колониями.