Чудо

Она замолчала и снова уставилась на небо.

– Знаете, Наби до сих пор не отошёл, – сказал я. Продолжать разговор о себе было неловко. Получалась, что я жалуюсь, а мне не хотелось оставлять такого впечатления. – Другие уже очухались, заняты своими делами. Сами же требуют единства чудесных, а на него плюют с высокой колокольни. А он день носа не кажет из своего укрытия. По крайней мере, на глаза нам не попадается.

– Наби, как и его способности требует трепетного отношения. Характер у него, конечно, не сахар, но без помощи ему никак. Будущее его пугает может даже больше, чем остальных. В этом он чу-уточку, – собирательница приблизила указательный палец к большому, показывая эту самую чуточку, – похож на тебя. Видимо, почуял это и прилип. Так уж прописано ему по природе. За ним нужен глаз да глаз, сам он почти ничего не может, если говорить о повседневной жизни. У его сил всегда должен быть «хозяин», без него Наби увянет. Он справлялся сам, чудом, из рук вон плохо. Не приди вы, так бы и помер. Не здесь, так в пустыне при удачном побеге, что навряд ли, конечно.

– Туго ему пришлось в Измене, – я на себе испытал влияние здешней защиты и не мог представить, чтобы кто-то мучился с ней всю свою жизнь. – Мы всего несколько дней, а уже голова кругом идёт. Одни травы чего стоят!

– Ему такое никогда не мешало, – сказала она. – Всё дело в том, что ваши силы идут от демонической сути, его же всегда считались даром богов.

– И что же он умеет?

– Раз он не поделился с вами, то я тем более не должна говорить. – Собирательница потянулась к мешку с вещами и достала из него потрёпанный барабан. – Он очень любит стучать по нему. Для меня обычный шум, но ему от этого легче. Сейчас погоди, как раз где-то была, – она наклонилась набок и вырвала из-под зада огромную картонку, из которой сложила коробку. В неё собирательница спрятала барабан..

– Не видел его при Наби, – я поднялся через силу, собираясь в берлогу.

– Он обычно прячет его, когда кто-то проходит по нижним улицам. Как-то раз барабан сломали. То ли игра раздражала, то ли настроение у кого-то было плохое. Еле тогда удалось залатать.

Я с благодарностью принял коробку и теми же окольными путями, какими забрёл сюда, вернулся в берлогу. Не его ли игра призывала меня ранее? После того, как Наби присоединился к нам, барабана больше не было слышно.

– Наби, – с порога сказал я, – у меня для тебя подношение. Да ещё какое!

Попрошайка не вылез. На уговоры тоже не поддавался. Тогда я поставил коробку перед кроватью, открыл её и постучал по барабану, как умел. Здесь Наби заёрзал, затем вовсе вынырнул из укрытия и отобрал у меня своё сокровище. Он не стал барабанить, просто поставил его, а сам сел рядом и принялся ощупывать.

– Ты у нас музыкант? – недоверчиво ухмыльнулась Корнелия.

Наби касался барабана, словно хрупкого стекла, и не обращал на неё внимания. Меня же больше волновал другой вопрос:

– Что ты ещё умеешь?

Он почесал впалую щёку, и сделал это явно для того, чтобы потянуть время. Сказать или нет – отразилось на его бинтованном лице.

– Могу увидеть, что будет, – ответил, наконец, он.

– «Он не зрячий, но видит», да? – Корнелия покосилась на меня, но быстро вернула полный любопытства взгляд на Наби.

– И каждый раз, когда видишь, седеешь? – уточнил я.

Каждый что-то терял.

– Без понятия, – гладил он барабан.

– Почему ты носишь повязку? – опередила меня Мириам. – Что за ней? Когда ты с нами, можешь спокойно её снимать.

– Не стоит. Я к ней привык.

Корнелия, не знавшая отродясь слова «нет», рывком стянула повязку. Наби был слишком занят своей игрушкой и, возможно, чересчур нам доверял, потому нападения Королевы не ожидал.

– Мать моя женщина! – отступила она.

На его лбу обосновался ещё один глаз, больше, чем два человеческих вместе взятые, но тоже закрытый.

Наби вздрогнул и от удивления открыл все три глаза. Два человеческих были совершенно белыми и сияли в полумраке берлоги. Третий – полностью чёрный, будто под этими ресницами жила вечная тьма. Волосы его начали седеть.

– Закрой! – вскрикнул я. – Закрой их!

Наби старался, судя по плотно сжатым губам, но глаза так и оставались открытыми.

– Тьма окутает весь мир, – заговорил он голосом, совсем не похожим на свой. – Но придёт она не от тех, кто зол, а от тех, кто зла боится…

Стены вдруг начали кривиться, пол поднимался волнами, воздух стал густеть.

В ушах зазвенело, и послышались голоса, сотни голосов. Пока отдалённо, но меня пробрала дрожь. Кое-как удалось пересилить слабость и оглядеться. Корнелия задыхалась, будто в горле застрял ком. Мириам до безумия, отразившегося на бледном лице, лепетала: «Где они? Где? Где мои ноги?». Чонёль растворялся, больше походя сейчас на тёмную дымку. Лейн лежал неподвижно, однако почудилось, что до моих ушей дополз его тихий стон.

– Завяжи обратно! – крикнул я Корнелии, поскольку она ближе других стояла к Наби. – Живее!