Лед

KilIaBee/:

В пизде мамонтихи, Лохматый. Чего- вы дрочите на Сендза, если есть Чууулпан Хамыыыытовааааа с Кеану Риввввзом!!!! Ребята, я их полюбила и люблю!

De Scriptor /:

Долбоебизм не лечится :/( Но его можно исполь-ювать в мирных целях.

Крот/:

Эта мокрощелка щас опять все засрет.

KillaBee /:

Обязтельно, мальчики :/

Зхус/:

Есть предложение: уебывай по своей же ссылке.

Старый Как Мамонт /:

КилкаБи, заткнись на время. Я тут недавно нарыл:

www.clas.ru. Можно заказать редкие фильмы на дом. Любимого Кроненберга взял:)))

Крот /:

А у Ардженто кто-нибудь видел "Демоны"?

Vino /:

Демонов снял не Ардженто. Или Дж. Ромеро, или Лючиано Фульчи. Вчера РенТВ крутили Феномена твоего хилого Ардженто - полный трэш. С хеви-метал-ом на саундтреке.

KillaBee /:

Ой, кто пришел! Сладко запел vinoватый соловушка! У тебя еще стоит? I'm always ready, mother-fucker!!!! :/)

Vino /:

KillaBee, если ты хочешь, чтобы тебя кто-то трахнул до посинения клитора, то... ///!

- Ген, я домой пойду. - Лапин встал. Потер грудь.

- Чего ты, Лап? Давай напиши чего-нибудь. Давай, хуйни не по-детски!

- Да не, я... на хер. Я с Келой хотел побазарить, а он опять про своих жидов.

- Ну, а на хера ты завел его? Поговорил бы о чем-нибудь другом. Масоны-масоны... Он теперь только об этом и будет пиздеть. Я с ним вообще больше нац-вопросов не касаюсь. Заебало.

Лапин махнул рукой. Постоял.

- Ген.

- Чего? - печатал Гена.

- Поехали в пивняк.

- В какой? - удивленно повернулся Гена.

- В любой. У меня... это... денег до хера.

- Откуда?

- От верблюда.

Вошел Кела с новой бутылкой пива.

- И вот что. Генк. Я тебе, на хуй, последний раз говорю: будешь дурь сосать - отселю к праотцам. Там соси, на хуй, в сортире.

- Я сто лет не сосал, ты чего?

- Позавчера? А? Когда я курей возил. А у тебя твои козлы были. Нет, что ль?

- Да ты чего? Кел? Мы новый "ВВ" слушали.

- Ты не пизди главному. Мудаки. Вы не врубаетесь ни хуя. - Он отхлебнул из бутылки. - У чеченов дохлых мозг знаешь какой был? Как сыр швейцарский. С дырами. Вот такими. От чего? От дури. Понял?

- Ты уже рассказывал. - Гена сунул в рот жвачку. - Кел, а от пива печень жиром заплывает.

- Задумайся, на хуй. Предупредил. В последний раз.

Кела вышел.

- Ой, бля... - вздохнул Гена. - Как давёж надоел. Бля, чего они на Качалове так помешаны? Витек, Шпала, Бомбер, - они ж тупота, все с двумя извилинами, понятно, чего им не качаться. Но Кела-то - умный. Он книг больше прочел, чем они все. И туда же - здоровое тело, бля, здоровый дух. И мне, бля, каждое утро гантели эти вонючие в постель сует! Представляешь? Я сплю, бля, а он - под жопу мне гантели! Дурдом...

Лапин смотрел в экран. Встал:

- Ушел я.

- Чего ты?

- Дело есть еще...

- Лап, чего ты сегодня такой?

- Какой?

- Ну.. как побитый?

Лапин глянул на него и рассмеялся. Приступ истерического смеха заставил его согнуться.

- Ты чего? - не понимал Гена. Лапин хохотал. Гена смотрел на него. С трудом Лапин успокоился. Вытер выступившие слезы. Тяжело вдохнул:

- Все... ушел.

- А пивняк?

- Какой?

- Ну, ты же в пивняк меня позвал?

- Пошутил.

- Ну и шутки у вас, малэчык.

Лапин вышел.

На улице стемнело. И подморозило. Лужи потрескивали под ногами.

Лапин добрел до своего подъезда. Вошел. Вызвал лифт. Посмотрел на стену. Там были знакомые граф

фити. Две из них - ACID ORTHODOX и РАЗРУХА-97 принадлежали Лапину. Он заметил новую надпись:

УРАЛ, НЕ БОЙСЯ ПРОСНУТЬСЯ.

Черный фломастер. Аккуратный почерк.

Диар

8.07. Киевское шоссе. 12-й километр.

Белая "Волга". Свернула на лесную дорогу. Проехала триста метров. Свернула еще раз. Встала на поляне.

Березовый лес. Остатки снега. Утреннее солнце.

Из кабины вышли двое.

Ботвин: 39 лет, полный, блондин, голубые глаза, добродушное лицо, спортивная сине-зеленая куртка, сине-зеленые штаны с белой полосой, черные кроссовки.

Нейландс: 25 лет, высокий, худощавый, блондин, решительно-суровый, голубые глаза, острые черты лица, коричневый плащ.

Они открыли багажник. Там лежала Николаева:

22 года, смазливая блондинка, голубые глаза, короткая лисья шуба, высокие сапоги-ботфорты черной замши, рот залеплен белым пластырем, наручники.

Вытащили Николаеву из багажника. Она сучила ногами. Подвывала.

Нейландс достал нож. Разрезал шубу на спине. И на рукавах. Шуба упала на землю. Под шубой было красное платье. Нейландс разрезал его. Разрезал лифчик.

Средних размеров грудь. Маленькие соски.

Подвели к березе. Стали привязывать. Николаева нутряно завопила. Забилась в их руках. Шея и лицо ее побагровели.

- Не туго. Чтоб дышала свободно. - Ботвин прижимал дергающиеся плечи к березе.

- Я туго не делаю. - Нейландс сосредоточенно работал.

Закончили. Ботвин достал из машины продолговатый белый футляр-холодильник. Открыл. Внутри лежал ледяной молот: аккуратная увесистая головка, деревянная рукоять, сыромятные ремешки.

Нейландс вынул из кармана рублевую монету:

- Орел.

- Решка, - примеривался к молоту Ботвин. Нейландс подбросил монету. Упала. Ребром в снег.

- Вот тебе, бабушка, и женский день! - засмеялся Ботвин. - Ну что, вторую?

- Ладно, - махнул рукой Нейландс. - Стучи. Ботвин встал перед Николаевой.

- Значит, детка моя. Мы не грабители, не садисты. И даже не насильники. Расслабься и ничего не бойся.

Николаева скулила. Из глаз ее текли слезы. Вместе с тушью ресниц.

Ботвин размахнулся:

- Гово-ри!

Молот ударил в грудину.

Николаева крякнула нутром.

- Не то, детка, - покачал головой Ботвин. Размахнулся. Солнце сверкнула на торце молота.

- Гово-ри!

Удар. Содрогание полуголого тела.

Ботвин и Нейландс прислушались.

Плечи и голова Николаевой мелко дрожали. Она быстро икала.

- Мимо кассы, - хмурился Нейландс.

- На все воля Божья, Дор.

- Ты прав, Ыча.

В лесу перекликнулись две птицы.

Ботвин медленно отвел в сторону молот:

- Детка... гово-ри!

Мощный удар сотряс Николаеву. Она потеряла сознание. Голова повисла. Длинные русые волосы накрыли грудь.

Ботвин и Нейландс слушали.

В посиневшей груди проснулся звук. Слабое хор-канье. Раз. Другой. Третий.

- Говори сердцем! - замер Ботвин.