Ковен озера Шамплейн

– Нет, – решительно опроверг Коул. – Смерть не лишает существ их истинной сути. Я бы увидел...

– Тебе нечего видеть, – сказала я. – Потому что ее магия не успела созреть. Харпер нельзя считать полноценной ведьмой. Каждая из нас переживает своеобразный «переходный возраст», только вместо прыщей мы притягиваем насекомых, животных или растения. Я не раз просыпалась в гусеницах, когда мне было семь. Бр-р!

– Харпер... Как? – Коул поперхнулся. – Ты разве не говорила, что ведьмой нужно родиться?

– Ну, обычно да, – принялась объяснять я. – В норме магия не переходит к смертным, но если колдовство вымирает – оно регенерирует и помещает себя в тело, имеющее склонность или интерес к магии. Вот, почему Инквизиция так и не изжила нас окончательно. Охота на ведьм была обречена на провал изначально: наша популяция саморегулируется и восстанавливается, сколько бы ведьм ты не истребил. Если численность стремительно падает, и наследственных ведьм не остаётся, то магия переходит к тем, кто начнёт ведьмовской род сначала. Это круговорот. Магия вечна. Харпер – одна из тех, кто впитал ее в себя после кого-то.

– Очевидно, это плохие новости для тебя, – пробормотал Коул, окончательно сбитый столку, судя по тому, как он непрерывно клацал своим зеркальцем. – Ведьмы вымирают?

Я затихла и посмотрела в окно, откуда виднелось неприступное серо-голубое озеро.

– Ты когда-нибудь слышал про ковен Шамплейн? – шёпотом спросила я и, не дожидаясь ответа, который и так был мне известен, продолжила: – То вымерший ковен. Они жили недалеко отсюда. Ведьм там полегло много – большая потеря для магии. Похоже, её излишки перекинулись на Бёрлингтон... Наверняка предыдущие жертвы тоже были ведьмами.

Я посмотрела на Коула и попыталась выдать горький оскал за улыбку.

– Поздравляю, детектив, вы сдвинули дело с мертвой точки. Эти убийства совершает кто-то, кто видит этот мир таким же, как и мы с вами – настоящим.

Тишина в комнате трещала, как змеи, которые забились под шкаф. Коул молча взирал на свое карманное зеркальце и блокнот, а я – на тело Харпер. Порезы в причудливых магических формах, которые уже никогда не затянутся... Багровая корка, засохшая вокруг полуоткрытого рта. Откровенная нагота с женственными формами, которые еще недавно можно было бы назвать прелестными, как и саму девушку. Ее рвение к прекрасному обернулось ведьмовством, о котором она, вероятно, даже не подозревала, как не подозревала и о том, что за магию тебя могут так зверски казнить. Или же то не казнь, а банальное сумасшествие? Ритуал? Я все глядела на нее и глядела, силясь понять, но что-то ускользало, как одна из тех змей.

Что с тобой сделали, Харпер, и зачем?

Порог комнаты заскрипел, и Коул быстро спрятал блокнот за пазуху.

– Как дела, орлеанская штучка? – спросил у меня Сэм, выпятив колесом мускулистую грудь в темно-сером джемпере. – Мы тут, к слову, тоже не пальцем деланы, но мне даже интересно послушать твой гениальный отчет, – Сэм состроил гримасу. – Удиви меня. Что выяснила?

Я нахмурилась и, мобилизовав все свое театральное мастерство, тепло улыбнулась в ответ Сэму, только и жаждущему ответного выпада.

В узкой полосе зеркала над комодом предостерегающе покачал головой Коул, но я только сказала:

– Вот когда я отправлю отчет твоему шефу, тогда и будете удивляться вместе. А сегодня давай сохраним интригу, красавчик.

Коул за моим плечом кашлянул, и Сэм перевел на него взгляд. Я вдруг заметила, насколько сильно Сэм уступает ему в росте. Впрочем, как и любой другой человек: чтобы войти в спальню Харпер, Коулу даже пришлось пригнуться.

– Надеюсь, не забыл перерисовать в блокнот свои мифические рисунки, шизик? Мы с ребятами всё еще подумываем над тем, чтобы подать жалобу на нашего штатного психиатра. Плохо он тебя тестирует, – Сэм вышел за порог и махнул рукой, крикнув в коридор: – Эй, парни, можете уносить! Наш бравый детектив закончил.

За сутки нашего общения Коул Гастингс успел стать для меня эталоном спокойствия и самоконтроля, но даже у него от регулярных издевок Сэма клацнула челюсть. Он насупился, и, приблизившись, тихо пояснил:

– После первого убийства я случайно проболтался Сэму, что было бы неплохо сфотографировать знаки на телах жертвы и отправить их на экспертизу... Откуда мне было знать, что они зачарованы, и их вижу только я один? С тех пор несколько человек перестали со мной обедать.

– Не велика потеря, – приободрила Коула я, глядя Сэму вслед. – Теперь тебе есть, с кем обедать. Если ты, конечно, согласен эти обеды оплачивать.

Я расценила мычание Коула, как согласие, а затем отошла в сторону, пропуская вперед двух крепких мужчин в спецовках и плотных резиновых перчатках, защищающих кожу от трупного яда, который был опасен и зачастую даже смертелен. Один из служащих схватил Харпер за тощие лодыжки, и я поморщилась, сочувствуя их неблагодарной работе.

Раздался вопль: один из мужчин отдернул покрывало, свернутое в ногах Харпер, и тем самым потревожил упитанную змею, дремлющую под ее босыми ступнями. То был уже не обыкновенный уж, а клыкастая гадюка, которую я распознала так же молниеносно, как и сыплющий проклятиями мужчина. Отскочив назад, он уронил приподнятое тело обратно. Харпер нечаянно скатилась с края постели и, стянув следом за собой простынь, увешанную пауками, упала на пол.

Ее тело распласталось в моих ногах и перевернулось, пряча лицо, грудь и бедра в арабском ковре, но открывая взору поясницу, лопатки и спину. Вдоль них, до самой шеи под ядерно-розовыми волосами, тянулся огромный круг. Выструганный на плоти так глубоко, что в надрезах просвечивались костлявые позвонки, он всё еще кровоточил, что было физически невозможно.

«Половины должны быть одинаковыми, потому что олицетворяют нас с тобой. Мы такие же одинаковые и неотделимые, верно?».

Ацтекское солнце, увитое зигзагообразными лучами и разделенное на две равные половины – татуировка, которую нарисовал для нас Джулиан, теперь красовалась на мертвой девушке, как еще одна ритуальная метка.