Невидимые

Но Макарку лучше держать при себе… Толк может выйти, если понадобится ищеек не туда завести, или что-нибудь у них выудить. Только хватит ли у него ума?

Мать и сестра Тощего тоже из дома подались. И младенца с собой забрали, вечно орущего.

Тишина. Можно и подумать. Гнев схлынул и уже не туманил разум.

Что-то неявное не давало покоя. В чем-то шкурой чувствовался подвох.

Алекс снова возвращался в тот день, когда в последний раз видел Маруську.

Она ныла весь вечер. Ничего особенного: если бы не пропала – и не вспомнил бы этих жалоб. Все на мозги капала, повторяла: «зря мы все затеяли, плохо кончится». Еще скулила из-за спектакля. Накануне даже ночью разбудила и принялась верещать: если все провалится, ей конец. Затем вышла на сцену, показывать какую-то французскую прошмандовку – тут ей умений хватало в самый раз. Алексу Маруськины кривляния давно надоели, так что смотрел не дольше пары минут. И, понятно, ничего особого не заметил. Тут-то она и пошла с Легким. Сговорились встретиться где-то позже, как сказала Надька. Значит, потом Легкий подал знак. И, когда на улицу вылез кто-то из зрителей, люди Легкого сделали вид, что ее увозят. Рискованно: выйди в тот момент сам Алекс, затея бы провалилась. Но Легкий всегда отличался отчаянностью.

Потом Маруська исчезла, но зато пришел Макарка. И Легкий признал, что передал сообщение со своими человеком. Однако Тощий рвал на себе рубаху – мол, в жизни не спускался в Старый город и никого оттуда не знал. И это после того, как добровольно сознался, что стучит на легавых. Почему бы и не признать, что его прислал Легкий?

А если не его, то кого тогда?

Нет, тут чего-то не хватало. Какой-то нити. И участие Макарки здесь только мешало. Лучше вообще пока отбросить его.

Итак, Маруську «украли» и сообщили о том – на случай, если Алекс сам вдруг не понял.

Легкий сказал: «верни мое». Но ему ничего не известно – они не виделись столько лет. Зато вот Маруська – она-то отлично знала, что, где и чье.

А потом вдруг легаши, не пойми с чего, накрыли театр. Алекс был уверен, что туда не ведут никакие следы. Предупреждение? «Либо послушай, либо расскажу и кое о чем другом»?

Так… Все ясно. Маруська снюхалась с Легким. Его люди ее утащили, чтобы она вышла сухой – да еще и получила то, что ее больше всего заботило. Театр? Это и есть то «мое», о котором твердил Легкий?

Хитра, сука. А он уж подумал – может, и вправду, с ней что там случилось.

Вернется частями? Ну-ну. Нашли кретина.

Замысел стал очевиден, и Алекс почувствовал себя куда лучше. Он глубоко вздохнул и потянулся.

Приятно отдохнуть, но пора и заняться делом. Маруська наверняка в Старом городе. Первым делом надо ее выловить. Припомнит еще, как каркала, что все закончится очень скверно. А уж после Алекс и с Легким потолкует. О том, что неправильно лезть не в свои дела, да еще и на пару с чужой бабой.  Но не один, конечно.

Поднявшись, Алекс сдернул со спинки стула рубаху – оставили чистую вместо порезанной. Оделся. Рукава дошли до кончиков пальцев. Их можно закатать. Длина тоже подкачала – едва не до колен. Зато тесна так, что дышать невозможно: поди, ветхая ткань разойдется. Давно не приходилось носить подобную дрянь.

Почесывая отросшую щетину – прежде он брил бороду, как просила Маруська – Алекс глянул в узкое зеркало без рамы. Стекло пошло пузырями – уж такое Тощие не продадут.

За благородного ему не сойти.

– Хорош Лексейка!

Дверь шумно открылась. Громкое сопение и шмыганье. Макарка.

Через миг тот и сам вломился в узкую комнату. Бахнулся на кровать, рискуя сломать. Обхватил голову руками, заныл басом:

– Порешить меня хотят! 

– Кто? Твой пес-ищейка, что ли?

– Все они! Все!

Тощий показал пальцем на свежие кровоподтеки.

– Сперва Червинский говорит – точно убьют. Вышел от него, так от Степки привет передали. А ведь Степка за друга мне был! А сказал – ни мне, ни моим не жить теперь. Как же так? Я ж ничего не сделал!

– Но он прав – ты стучишь. Узнать про такое легко. Ты ведь дурак.

– Я про Степкино дело – вот те крест – никому. Ни душе!

– Никто не поверит.

– Ой-ей... Что же делать, Лексей?

– Думать. Сначала. Что бы тебе было за тот кошелек? Ничего. И после возни на заводе тоже. Выпустили же. Так что продался ты задаром.

Он шумно дышал и кивал.

– Уходить надо.

– Да куда я подамся? Без денег, да еще и с мамкой, сестрой и Петькой?

Алекс принялся обуваться. 

– Передай своим бабам, – бросил на сундук почти пустой кошель.