Невидимые

– Нет…

– Неужто бросила? – ахнула мать.

– На Аксинью-соседку оставила. Емельянову. А Ванька тоже здесь?

– Да. Вам Макарка, небось, передал?

– Он тоже был. Только сперва дядька чужой зашел. Мама, как ты? Когда вас выпустят?

– Ох, и не знаю, Улька… Проси Витьку помочь, больше ничего тут не поделать.

– Мама!

– Про Дуньку слышно что?

– Нет…

Краем глаза Ульяна заметила, как к провожатому подошел другой полицейский и что-то шепнул на ухо. Тот кивнул.

– Голодные? – прижав к глазам кулак, спросила Матрена.

– Нет, мама. Ты не тревожься. Дети каждый день рыбу ловят. Я пеку.

– Ох, горюшко…

– Ну все, повидались и полно. Пошли, – городовой взял Ульяну за плечо, отстранил от оконца.

– Мамочка, мы тебя ждем! – закричала она.

– Улюшка!

Однако пошли не к выходу, а дальше по коридору. Затем свернули, встали у порога тесного кабинета.

– Вот, как просили.

Всклокоченный небольшой человек, сидевший за столом, глянул – будто ножом пырнул.

– Стало быть, Митрофановой дочь. Ну, проходи.

Не дожидаясь, пока Ульяна послушается, полицейский ввел ее, бросил на стул.

– Как зовут?

Она молчала, размазывая ладонью слезы по щекам.  

– Немая?

– Куда там. Только трещала, что твоя сорока. 

– О чем?

– Про брата, который им деньгами помог.

– Что, и другой есть? Не наш?

– Вроде того.

– Сколько ж их там? Надо самим проверить.

– Да, еще про какую-то Аксинью Емельяниху вспоминала.

– Это та, бирюлевская… Стоило бы и к ней как-нибудь наведаться. Ну так что, девка безымянная? Будешь говорить по-хорошему?

Какой там – говорить. Ульяна едва дышала – от страху и переживаний горло словно перекрыл ком.

– Что твоя мать делала раньше, лет шесть назад, знаешь?

Ульяна вытаращилась с ужасом и быстро покачала головой.

– Не может быть. Поди, уже большая была. Должна знать. Как зовут? – обратился взлохмаченный к полицейскому.

– Не спросили…

– Ну, стало быть, не скажет – к остальным посадим.

– Нельзя мне! – пуще прежнего перепугалась Ульяна. – Дома брат с сестрой. Маленькие. С голоду помрут. Ульяна я.

– Хорошо… Так что, Ульяна? Припомнишь чего?

Закусив кожу на ладони белыми ровными зубами, Матренина дочь призадумалась. Молчать вовсе – нельзя. Лишнего сболтнуть – еще хуже.

– Мама в прислугах работала…

– У кого?

– У разных. У госпожи долго…

Ох, зря.

– У какой госпожи?

– Не помню. Мама все говорила: иду к госпоже.

– А потом?

– Вроде, к другим перешла.

– Почему?

– Не знаю.

Всклокоченный неприятно рассмеялся.

– Ну ладно. Хватит на сегодня. Отпускай.

Выйдя из участка, Ульяна опрометью бросилась домой. Сама не заметила, как преодолела дорогу, изрядно долгую.

Детей у порога заметила еще с пригорка – наверное, сразу же сбежали от Аксиньи-то. Но сперва не разглядела, что делают. Поняла, спустившись еще немного и приглядевшись. На завалинке сидел кто-то чужой, франтом одетый, а неразумные брат с сестрой что-то ему наперебой рассказывали.

 

***

 

К пятнице Алекс совсем поправился. Выжидать смысла нет. Тощий Макарка сказал, что легаши еще три дня назад накрыли гребаный театр. Все вверх тормашками подняли – но, разумеется, ничего не нашли. Откуда бы там чему взяться?

Самое время глянуть, что там теперь, а потом – в Старый город: найти Колесо да Медведя.

Но Алекс продолжал лежать на кровати и пускать в потолок кольца дыма.

Дурной Макарка с утра ушел к своему сыщику. Все уши проныл какой-то воровкой, о которой сплетни по городу собирал. Вот такие у них заботы: даже мелочь схватить – и то не по силам.