Страница 40 из 50
А Мадли лишь улыбалась, полулежа на красной бархатной подушечке. Девушка предпочитала кататься в карете, а не на лошади. Потому что при рождении Мадли повитуха предсказала: девица Хаш будет спасена суженым ей Небом. Будет спасена в тот миг, когда девушке будет грозить гибель в карете. В карете!
Понятно, что графиня не помнила повитухи. Ведь та давным-давно померла. Но Лейка не раз напоминала молочной дочке, чтобы та почаще сидела в карете, а не на коне – дай Бог, суженый и объявится!
– Разве ты не обижена? Позвали графиню в гости, а сами вести себя не умеют! – продолжала ворчать Эжжи. – Какая разница, за кем они охотятся! Надо уметь скрывать сомнительные намерения за внешней благопристойностью, раз уж дворянами записаны!..
Но Мадли притворно зевала.
Бормотала туманно:
– Людям надо прощать их суетность, Эжжи!.. Ох, простим всем их странности!..
И блаженно жмурилась, мечтая о том прекрасном дне, когда какой-нибудь не очень красивый, но вполне порядочный юноша остановит рехнувшихся лошадей, откроет дверку кареты и внезапно влюбится в добрую улыбку некрасивой графини...
XLVIII.
О, то была страшная ночь!
Не потому, что Эжжи так уж сильно боялась смерти.
Девушка умышленно преувеличивала свой страх перед алхимиком, возжелавшим, как она считала, превратить ее, невинную лапочку, в проклятую ведьму.
Проще сказать человеку, что ты боишься закона, чем признаться, что боишься его самого. Полным чистосердечием недолго и оскорбить! А ссориться с алхимиками – дело зело опасное!..
И не потому вышла эта ночь ужасной, что Эжжи пришлось смириться со знанием: дар в ней – существует, избежать его фокусов – невозможно!
Мало ли, к чему красотке приходилось привыкать и прежде, найдя в себе что-то новое! То она обнаруживала, что менее добродушна, чем была годом ранее. То вдруг выясняла, что не умеет по-настоящему любить. То ее предавало тело, молящее о том, чего вовсе не желал разум...
Ночь была ужасна кошмаром злого повтора. Но выяснилось это не сразу...
Перед сном Эжжи пошла в конюшню. И обнаружила там сразу две надутые обиженные морды.
Одна угрюмая морда принадлежала Анту, который, понятно, не был лишен ушей – и потому прекрасно слышал, что Эжжи уезжала кататься без него. А обладателем второй угрюмой морды оказался младший конюх, которого Ант, изловчившись, пребольно укусил за ногу в знак протеста.
– Всего-то размять вашу конягу я захотел! – наябедничал конюх. – Верьте, барышня! Накормил его лучшим зерном! Напоил свежей водицей! А эта сво... Простите, барышня!.. А коняга ваш вредоносный, как я его выводить-то стал – так и тяпнул зубами меня, едва всю ногу не слопав!.. У!.. Людоедище!..
Кулак конюха, поднесенный теперь к носу Анта, верно, вдохновил бы того на новые покушения. Не будь тут хозяйки.
Но Эжжи стояла рядом. Расчесывала Анту гриву. Поглаживала его лоб. И кусать конюха было бы сейчас – неприлично, даже если дурень настолько туп, что не понимает разницу между собой, хамской рожей, и той, с кем Ант всегда согласен прогуляться.
Дав конюху монетку и заверив, что ни в чем его не винит, потому как Ант – и верно, отчасти и временами – сволочь, хотя только из-за большой привязанности к хозяйке; Эжжи убежала переодеться.
Натянув шерстяной мужской костюм и замшевые полусапожки, надев войлочную шляпу-колокол и накинув плащ, Эжжи предстала перед Мадли с сообщением, что идет утешать Анта спешной прогулкой.
– Раз уж ты вся – в кофейном цвете, выпей кофе! – промурлыкала Мадли, подавая Эжжи чашку. – На удачу!
Красотка отказалась, потому что кофе – горяч, и жаль тратить время, ожидая, пока напиток остынет. Ант и так уж дуется от обиды!
– Взяла бы ты, милая, охрану! – посоветовала графиня. – Бери, кого пожелаешь! Мало ли, что может случиться! После твоей внезапной болезни не стоит рисковать, гуляя в одиночестве! А я, право, сильно устала. И совершенно не имею сил на верховую езду. Мне в постель желательно бы, да – поскорее!
Но Эжжи заупрямилась. Мол, охрана вовсе ей не нужна! Мол, чувствует она себя – замечательно! Мол, не о чем волноваться!..
Увы! В жизни всегда найдется то, о чем стоило бы поволноваться. А также то, чего лучше бы – избегать.
Но, право же, так скучно вечно чего-то опасаться! Проще забыться в вольном полете!
Лететь сквозь лес, вдыхать аромат ночи, мнить себя птицей, которую никогда не собьет стрела охотника!..