Страница 19 из 50
XXII.
Старый Боббер крякнул, увидав хозяйку, идущую из трактира на конюшню.
Кучер знал о шалостях Эжжи очень многое. Он догадывался даже о причине отъезда красотки из родного селения.
Несмотря на то, что Боббер считался пьяницей и болтуном, кучер ни разу не упомянул при ком-либо о тайнах красотки-хозяйки. И вовсе не из-за страха перед ее братом или отцом. Боббер не боялся ни плети, ни отставки.
Кучеру просто нравилась сама Эжжи. Ни разу за жизнь девчушка не подвела жалобами свою прислугу под плети конюха-злодея. Ни единого разочка не сказала о родне и о знакомых дурного словца! Светлая душа наша Эжжи!
Что с того, что девочка стала женщиной?! Было бы, о чем горевать!..
Сам Боббер женился лет двадцать назад на местной шлюхе. Выкупил ее из лап хозяев харчевни «Ласки Шулли». Свобода Свэлли обошлась Бобберу в кругленькие триста конров – почти вдвое больше, чем принцу Хенри – златотканый шатер для потаскушки Габби!
Поначалу, при каждой попытке сторговаться, сучьи лапы-глотки посылали незваного покупателя в весьма неприличном направлении. Потому как милашка Свэлли приносила хозяевам немалый доход. Клиенты прозвали шуструю шлюшку – Драная Бестия.
Рыжая кучерявая Свэлли могла бы, пожалуй, ублажить самого короля-распутника!
Похоть рыжухи была не наигранной, а подлинной, природной. Свэлли не приходилось обманывать клиентов, изображая страсти. В отличие от большинства шлюх.
Но, если другие мужики нашли в Драной Бестии лишь отраду на час – бурный час, который хочется временами повторить, то Боббер нашел в Свэлли еще и доброе мягкое сердце, необходимое для хорошей жены.
Он помнит – как вчера это было! – первую ночь со Свэлли...
Боббер не был любителем шлюх. Неказистый с виду, но крепкий телом, в молодости он легко соблазнял даровых бабенок, убалтывая и смеша их. Бывало, что – чьих-то жен. Случалось – и вольных пташек.
Но вот вышла ему незадача: хозяин принудил Боббера пойти на страшное дело.
Это сейчас старина Сэс – человек честный. Легко стать честным, коли уже заимел всё, чего душа пожелала!
А в те времена, когда красотка Эжжи еще и на белый свет не народилась, впуталась семья Тари в сомнительные дела. Ну, и прислугу в грязь затащила – куда ж без этого!
Сам-то Боббер считает: виноват он – куда как меньше, чем старина Сэс.
Боббер-то на черное дело поневоле пошел. И, хотя он – не раб, а наемник, да всё одно – в злых делах более тот виновен, кто замыслил да повелел, а не тот, кто по службе сдуру злодейство исполнил.
Что было – то было. Но не сплыло, не смылось с души.
И позабыть нельзя, и отмолить не выходит.
И хотя страж церковный уж отпустил Бобберу его грехи, да сам-то кучер так и не простил себе давнего душегубства. Поди, не одного человека они со стариной Сэсом порешили! Да еще и под казнь за свои злодейства – других подвели.
Ну, казнили-то, положим, – разбойников. Невинных людей Боббер все-таки оклеветать не смог бы. За тех повешенных не так уж и горько совести.
Зато в пылу грабежа и невинные, может, погибли.
Шестерых ведь старина-то Сэс с верным ему Боббером вдвоем порешили – ради злата-серебра. Тьфу!
Да и одно дело – мужиков крушить. Да совсем другое, коли потом с охранника налогового возка шлем да кольчугу снял – а там баба! И что за мода дурная стала – баб в охрану брать!
Вот тогда-то Боббер и запил горько, после резни бесстыжей.
Старина Сэс кучеру грозно внушил: тайну нашу выдашь – и не жилец, накрепко запомни!
И денег много дал – и за верность, и за молчание.
И мог бы Боббер жить – не тужить, не служа да не кланяясь. Да сам на себя наказание наложил. Роздал те большие деньги бедным людям, чтобы они, горемыки, хоть чуток продохнули. А себе лишь малый запасец оставил.
Да и запил...
Старина Сэс, однако, Боббера из дому не выгнал. Переждал, пока тот от запоя оклемается. Самого, поди, совесть местами подгрызла, раз уж кучера своего ни разу не укорил ни за деньги – на ветер, ни за долгий запой...
Ну так вот. Пришел как-то несчастный злодей Боббер, вскоре после резни, в «Ласки Шулли». Да и стал совесть свою в злейших отравах спиртных топить.
Утопить – не утопил. Совесть – штука плавучая, зараза!
Но захмелел – на диво. Тут его Драная Бестия к себе-то в комнатку и затащила.
Никаких дел хреновых выйти – не вышло, потому как в сорок лет сильный хмель мужика уж не бодрит, а мягчит до бессилья.
Но зато поболтать смогли!
Боббер время, понятно, оплатил. И давай спьяну языком корявым душу чистить – все тайны шлюхе выкладывать, заикаясь, каяться.
А она возьми – да и разревись! И жалеть его стала – просто, как родного.
У Свэлли, как узналось, таким же вот манером мать да отца порешили. Были те бродячими цыганами, по миру на возке катались. Да табор им не по нраву пришелся. Потому как и в таборе – законы блюсти надо, а родители Свэлли никаких законов знать не желали, кроме любви да воли.
И однажды, как было дочке лет девять, ехали они втроем лесочком близ Сорта.