Страница 6 из 90
Потом опять они сонно завозились, уже просто прижимаясь друг к другу, отдавая друг другу остатки телесного тепла, и вдруг Несмеяна совершенно трезвым голосом заявила:
– Как есть ты мечник, законов знаток, потому и не боишься сам эти законы нарушать… Да и крутишься всю дорогу вокруг великих князей, они тебя в обиду не дадут… Нет ты не думай, что я тебя бесчестным считаю: ты по-своему честен, Хотенко...
Хотен подумал, что чернице Алимпии не грех бы и о своей честности задуматься, да промолчал… А тут еще громко, противным истошным криком, словно нарочно прибрел прямо под окошко ложницы, загорланил петух. Молодец, протирая спросонку глаза, скатился с кровати, снова сноровисто оделся и обулся, потом принялся поднимать с постели подругу. Несмеяна должна была оказаться в Андреевской церкви раньше всех черниц, как только привратник отопрет церковь: ведь она, по теперешней своей должности, обязана была убедиться, что все сестры Янчина монастыря вышли к заутрени. А на должность благочинной, коей надлежит надзирать за нравственностью монахинь (только подумать!), её назначила новая игуменья, поставленная после возвращения на великое княжение Ростислава Мстиславовича – смех и грех!
Глава 2. О чем рассказал Хотену посол Марко
Хотен встряхнул головой. Перед носом его курчавилась светлая грива Гордеца, а от неё шибало конским потом. Впрочем, как еще должно пахнуть от жеребца, усердно и долго поработавшего ногами? Глаза слипались, однако, прогнав из них сонную муть, Хотен припомнил, где он и зачем, а также установил, что солнце начинает клониться к закату. Следовательно, посольство одолело уже не меньше как полдороги до Белгорода по Киевскому шляху. Справа от себя увидел он усталую Прилепу в мужском платье, слева –Хмыря, растянувшего толстые губы в ухмылке.
– Однако ж и здоров ты спать в седле, хозяин!
Это что – похвала была? Из слуги-холопа выслужившись в свободного оруженосца, Хмырь на глазах у Хотена вытянулся и заматерел, вот только не повзрослел: так и гуляет холостым, а любая поездка ему до сих пор в радость, будто подростку.
– Скажи лучше, давно ли мы перебрели Желянь?
– Э… Да часа два, как перебрели. Заодно и коней напоили, хозяин.
– Почему это ты да Прилепа ехали со мною рядом, даже впритирку?
– Так посол Марко Банович нам приказал. Это чтобы ты не свалился. Дорога тут широкая, в три коня спокойно уместились.
– Что за черт…?
– Нет, чтобы возгордиться, Хотен Незамайкович, – подала голос Прилепа, на хозяина не глядя. Волосы под шапку подобраны, худа, как щепка, под глазами круги. – Так в Угорской земле принято королей возить, если король в пути подгуляет, и бояре боятся, что с коня свалится…
– Подгуляет, ну-ну…
Молодцу было сейчас наплевать на обычаи мадьярских королей, его терзали муки совести: впервые в жизни он не собрался сам в дальнюю поездку, впервые положился в таком важнейшем деле на слуг – и на молодого децкого Шестачка, которого вчера увидел впервые в жизни. Он ведь даже оружие в дорогу не успел выбрать! А кстати, где его верный скрамасакс? Без этого короткого варяжского меча в рукопашную схватку лучше не ввязывайся, длинное оружие тут почти бесполезно… Пренебрежительно взглянул он на свой франкский меч, притороченный за седлом. По имени «Гунтер», доброй немецкой стали и роскошно украшенный, был он подарен Хотену послом германского цезаря, когда сыщику удалось найти убийцу второго человека в немецком посольстве, сиятельного графа Зайдля. Нет, хорош «Гунтер», ничего не скажешь, да только как им отбиться, если свора татей нападет на тебя из-за угла в темном переулке, а какой-нибудь ловкач обязательно подкатится под ноги? Уже догадываясь, что произошло, Хотен пошевелил лопатками: нет, не висел скрамасакс у него на спине под плащом! Не глядя, ощупал позади себя переметные сумы – нет, не выпирали из них ножны любимого варяжского меча…
– Прилепа! – возгласил страдающим, самому себе противным голосом. – Прилепа, где мой варяжский меч? Тот, короткий?
– Ой, беда! – всплеснула руками Прилепа. – Не брала я его! Да ведь ты и не приказал взять, хозяин! Ты уж прости меня, глупую девку…
Хотен сунул руку за голенище правого сапога, нащупал там роговую теплую рукоятку, однако испытал только новое огорчение, будто и верного засапожника с ним не оказалось. Что ж это такое с ним вообще делается? В животе сосет, во рту пересохло, купол безоблачного голубого неба словно давит на мозги! И в чем виновата верная Прилепа? Нет, чтобы остаться ей благодарным за то, что хоть как-то собрала в дорогу!
– Вы уже перекусывали чем-нибудь? – проскрипел Хотен. Жалея себя, подумал он, что мог бы облегчить незавидное свое состояние, хоть брюхо набивши.
– Угорский посол и этот мальчишка-децкий договорились, что будем скакать до Белгорода без привала, а уже там и поедим толком, и заночуем, – пояснила Прилепа и, достав из пазухи, протянула ему черный ломоть сушеного мяса. – А ты спал, хозяин, жалко было будить… Это мадьяры угощали, бастурмой.
Хотен попытался откусить кусок – не тут-то было, пришлось доставать-таки засапожник. Хорошая еда для последних дней долгого похода, когда запасы народ приел: чуть ли не полдня можно во рту рассасывать… А Белгород вот уже несколько лет как принадлежит Мстиславу Изяславовичу, отважному и своенравному сыну незабвенного великого князя Изяслава, военными трудами которого и правит великий князь Ростислав Мстиславич в Киеве безопасно. Теперь в Белгороде сидит наместником Мстислава Изяславовича старый знакомый Хотена боярин Трифон Новгородец, так что в щедром приеме им послов сомневаться не приходится. Тут поднял бровь Хотен и остановил движение челюстей: легкий, быстро приближающийся топот копыт раздался за его спиной. Только очень хороший, чистопородный, в расцвете своих животных сил, конь может так легко пуститься вскачь, одолев рысью три четверти пути от Киева до Белгорода, да еще жарким августовским днем. Обернулся быстро Хотен – и убедился, что в догадке своей не ошибся: на поистине великолепном игреневом жеребце его догонял давешний посол Марко.